Госпиталь брошенных детей - Стейси Холлс

– И еще одно, мисс, – промямлил он, шаркая ногами. – Девочку забрала моя сестра, поэтому мне будет тяжело, если она попадет в тюрьму… особенно из-за меня, понимаете? Я надеялся, что вы не будете преследовать ее… в обмен на девочку.

– Ах, вот оно что.

Теперь я поняла. Значит, они сговорились. Все это время я проверяла замки и запоры на дверях и окнах в надежде избавиться от воров. Вместо этого я поселила воровку в собственном доме, а теперь предлагала деньги другому вору.

– Прекрасно, – сказала я. – Но вы возьмете с собой еще одного человека. Его зовут мистер Блур. Он живет на Ченсери-Лейн, и его контора находится под вывеской с соколом. Скажите ему, чтобы он нанял двуколку.

Он кивнул, ворочая челюстями, как будто жевал табак. Потом он повернулся и ушел. Я передернула плечами, обуреваемая желанием распахнуть окна и проветрить комнату.

Дорожные часы в коробке из красного дерева прилежно тикали, и я наблюдала за вращением узкой золоченой стрелки, пока не стемнело. Доктор Мид не пришел, и других посетителей тоже не было. На столе рядом со мной лежала куча газет, где я ежедневно оповещала о вознаграждении за возвращение Шарлотты в целости и сохранности, а также депеши от Бенджамина Блура – частного сыщика, которого доктор Мид нашел по объявлению в General Advertiser. Там был его гравюрный портрет, в кепке и с жезлом в руке, вместе с предложением услуг частного сыска и взыскания долгов. Доктор Мид все устроил: договор подряда и сумму гонорара. Мистер Блур пришел ко мне домой и произвел тщательный осмотр, делая записи в блокноте с кожаной обложкой. Я была поражена его габаритами; его ладони были размером с маленькую сковородку. Его лицо было гладким и дубленым, как кожа, а маленькие поросячьи глазки были посажены близко к бесформенному носу. Он посоветовал нам размещать собственные объявления в газетах, доктор Мид позаботился об этом: на сегодняшний день их было уже двенадцать.

– Эта девушка, Бесс, – сказал мистер Блур. – Вы настаиваете на ее задержании?

Я молчала целую минуту. Дорожные часы продолжали тикать, а доктор Мид и мистер Блур напряженно смотрели на меня.

– К каким последствиям это приведет? – спросила я.

– Я уведомлю магистрата, и ее поместят в камеру до суда.

– А потом?

– Потом она может быть оправдана. – Его праздный тон намекал на то, что это крайне маловероятно. – Либо ее сочтут виновной. В таком случае она отправится в тюрьму – скорее всего, в Ньюгейтскую. Либо ее сошлют в колонии. Либо повесят. Зависит от того, в чьих руках окажется судейский молоток.

При этом он улыбнулся, как будто произнес остроумную шутку. Я сглотнула и подалась вперед.

– Когда вы найдете ее, приведите ее ко мне, – сказала я. – Тогда я решу, что с ней делать.

Сыщик выразительно приподнял бровь и сделал пометку в своем блокноте. Доктор Мид взял мою руку и легко пожал ее.

А сегодня ко мне заявился брат Бесс. Я ни на йоту не доверяла ему и вовсе не была уверена, что он вернется с ребенком. В четверть первого ночи, сидя в своем кабинете, я решила, что была права и пора ложиться в постель, накрывшись теплым пальто Дэниэла и взяв с собой бокал бренди на ночь. Но прежде чем я начала подниматься по лестнице, дверной молоток забарабанил снова, как кузнечный молот. Я застыла с одной рукой на перилах. Обе служанки уже спали, и я не сказала им про обещание брата Бесс. Осмелев от выпитого, я сама спустилась вниз, хотя слышала возню и ворчание Агнес наверху. В прихожей было совершенно темно. Я прошаркала к двери, кутаясь в пальто Дэниэла, нашла ключи и открыла замок. На крыльце я сразу же увидела двух человек: мощного мистера Блура и извивавшегося у него в руках рыдающего мальчика. За ними на улице стояла двуколка. Я в смятении глядела на них и не могла понять, каким образом этот лощеный идиот мог принять мальчишку за Шарлотту.

Тогда мистер Блур сдернул кепку с головы ребенка, и я увидела массу темных волос, заколотых и переплетенных в тугие косички, и большие испуганные глаза.

Я упала на колени и потянулась к ней. Она отпрянула, но мистер Блур крепко держал ее, несмотря на бурные протесты. Мы принесли ее в прихожую, когда Агнесс появилась у подножия лестницы со свечой в руке и испустила громкий крик. У меня подкосились ноги.

– Мисс Шарлотта! – снова и снова восклицала Агнес, и это действительно была Шарлотта – чумазая, раскрасневшаяся и кашляющая. Агнесс была вне себя, она рыдала и обнимала девочку; секунду спустя появилась Мария, закутанная в одеяло, и началась общая суматоха. Но было очевидно – Шарлотта вернулась домой, и шесть долгих дней и ночей моих адских мучений наконец закончились.

Мне помогли сесть на стул, и я беспомощно смотрела, как две женщины гладили и умело обхаживали ее. Они сняли ее мокрую курточку и утирали ей нос, когда она чихала. Мистер Блур наблюдал за этой сентиментальной сценой с высоты своего роста, как статуя на Пэл-Мэл, пока Шарлотта кашляла, чихала и плакала. Наконец служанки увели ее наверх, чтобы выкупать и отмыть дочиста.

– За ней нужно будет пристально наблюдать, – сказал мистер Блур. – Я бы посоветовал вам послать за доктором.

Мой затуманенный разум пытался осознать смысл его слов. Я слышала, как плачет Шарлотта наверху, как приступы рыданий чередуются с глубокими стонами. Эти звуки был невыносимы, как игра на расстроенной скрипке. Мистер Блур объявил о своем уходе, прикоснувшись к шляпе черной перчаткой, и добавил, что придет завтра. Я не двигалась, по-прежнему сжимая края стула с жесткой спинкой и поглаживая гладкое дерево большими пальцами.

Разумеется, мне пришлось рассказать обо всем доктору Миду. Я имею в виду, о том, что Шарллотта не была моей дочерью, хотя и родилась от Дэниэла. Я забрала ее, как младенца Моисея из тростников[24], и воспитала как собственную дочь. Той ужасной ночью, когда Бесс похитила ее – теперь, когда я знала, кто она такая, то не могла называть ее Элизой, – мы с доктором Мидом сидели в комнате Шарлотты при лунном свете, и вся эта прискорбная путаница наконец была распутана. Он молча слушал, пока я рассказывала ему о зимней ночи шесть лет назад, когда Амброзия ворвалась в мой дом, где я готовилась лечь в постель. Я недолго пробыла вдовой: Дэниэл умер семь месяцев