В борьбе с большевизмом - Павел Рафаилович Бермондт-Авалов

что германцы не хотели и думать об уходе и, будучи далеки от политических интриг, они не понимали и не находили объяснения для предъявленных к ним требований.

Среди добровольцев были и те, которые были недовольны положением своей родины после Версальского мира и ждали помощи от русских патриотов. Они верили, как и мы, что появление свободной от большевизма Pocсии вызовет пересмотр Версальского договора. Последние были представителями германских патриотов; идя вместе с нами за освобождение Pocсии, они были убеждены, что идут за великую и свободную Германию.

Пока шло формирование корпуса, штаб разрабатывал планы будущих операций против большевиков на Двинском фронте, одновременно ведя переговоры с латышами и литовцами об обеспечении тыла армии. Как мной упоминалось выше, уже с начала августа латыши стали проявлять свою враждебность к русским и германским войскам, усилившуюся особенно после демонстрации, устроенной германскими добровольцами в ночь с 24 на 25 августа.

Латышское правительство начало готовиться к нападению на русские и германские войска, для чего спешно перебрасывало свои части с Двинского фронта на внутренний Олайский. Здесь к началу операции были сосредоточены:

3-я пехотная дивизия полковника Сукура (в периоде формирования) и части 2-й стрелковой дивизии полковника Земитана – всего 4–5 пехотных полков, несколько батарей, 2 эскадрона, 2 бронированных автомобиля, 2 броневых поезда и другие мелкие части – в общей сложности до 5 тысяч человек.

Кроме указанных, продолжалась переброска других и формирование новых частей. Так на Рижском побережье были сосредоточены все латышские комендатуры с командами из областей, занятых русскими и германскими добровольцами, а по всей Курляндии бродили по лесам отдельные большевистски настроенные латышские банды.

В районе Либавы и Виндавы под покровительством Антанты формировались значительные отряды, назначение которых была борьба с Западной армией. Из Либавы было послано 80 человек, переодетых в штатское платье для производства покушений на старших начальников, и в это время ко мне в квартиру была брошена бомба, которая, однако, не взорвалась.

Находясь в такой враждебной обстановке, я, чтобы не быть захваченным врасплох, после ухода германских добровольцев, 23 сентября, отдал приказ русским войскам занять укрепленную позицию у Олая. В этом приказе я говорил, что «эстонцы и латыши, боровшиеся до сего времени против большевиков, ныне вступили с ними в мирные переговоры. Есть основание предполагать, что они, примирившись с большевиками, могут обратить свое оружие против нас, путем неожиданного нападения. На это указывают факты оставления ими большевистского фронта и сосредоточения своих сил в Рижском районе для похода на Митаву. Желая обезопасить положение всех чинов армии и обеспечить дальнейшее спокойное формирование в районе Митавы, я, не имея в виду вмешиваться во внутренние дела Латвии, принужден, однако, принять оборонительное положение».

В первых числах октября латыши стали проявлять большое оживление на фронте. Их разведчики каждый день появлялись перед нашими окопами, переходя демаркационную линию и открывая огонь по нашим постам. Уже 4 октября я должен был приказом предупредить войска, что возможность нападения на нас латышей и эстонцев все более подтверждается, отмечая обстреливание наших постов и приказывая быть в боевой готовности.

Необходимо отметить, что эти нападения начали повторяться ежедневно и что, кроме того, различные банды постоянно тревожили тыл моей армии.

Ввиду всего этого я обратился 7 октября к латышскому правительству с требованием принять срочные меры для обеспечения моего тыла, ибо часть моей армии уходила на большевистский фронт. В ответ на это мое требование латыши на следующий день утром перешли в наступление и сбили мои передовые части, но подоспевшими резервами положение было восстановлено. В тот же день мной был отдан приказ немедленно перейти в контрнаступление, отбросить противника за реку Двину и, таким образом, обезопасить свой тыл.

В упорных боях 8 и 9 октября войска Западной армии очищают правый берег реки Двины от латышей и я 10 октября снова обратился к правительству Латвии, предлагая перемирие и не предпринимая более никаких активных действий в ожидании ответа. Захваченные документы и опрос пленных подтвердили, что латышская армия деятельно готовилась к нападению на русские и германские войска, и столкновения с нашими передовыми частями имели целью установить группировку наших сил. Отправленное мной ультимативное требование гарантий по обеспечению тыла послужило поводом для генерала Симансона отдать приказ о нападении уже 8 октября.

По занятии Торенсберга (предместье Риги) я имел определенные сведения, что военная миссия союзников вместе с латышским правительством склонны были капитулировать, если бы наступление продолжало развиваться.

На военном совещании в Митаве по этому поводу я вполне определенно высказался за продолжение наступления и за занятие гор. Риги. Я предполагал, по занятии Риги, образовать новое правительство, которое должно было идти рука об руку с русским национальным движением и тем самым вполне обеспечить тыл Западной армии. При правительстве же Ульманиса совместная работа не являлась возможной, и в нем мы видели противника всех наших начинаний. Это правительство недалеко ушло по своим воззрениям от большевиков, и разница была лишь в их окраске. Латышские войска, которые сражались против моих добровольцев, были в большинстве составлены из тех солдат и офицеров, которые лишь недавно вернулись из России, где ими была выполнена та каинова работа, которая надолго останется в памяти каждого русского человека.

И вот это-то большевиствующее правительство и его разбойничьи войска поддерживали англичане. Я понимал, что надо идти без остановки дальше и не останавливаться перед разгромом этих скороспелых республик, которые, будучи поддержаны «союзниками», сделались нашими злейшими врагами и мешали нам развернуть свою деятельность в необходимых размерах.

Мой взгляд не был поддержан совещанием. Члены совещания единогласно высказались, что факт занятия Риги будет истолкован латышами и другими народностями Прибалтийского края как угроза их политическому состоянию и тем самым вредно отразится на ходе мирных переговоров. Обратно заключение перемирия до заняли Риги, как предлагали участники а совещания, должно было убедить всех, что наше контрнаступление было направлено исключительно для обеспечения тыла и чуждо завоевательных тенденций. На совещании мне также возразили, что Ригу будет трудно удержать. Я ответил, что, не взявши Риги, я не смогу удержать и Торенсберга.

Я уступил – и это была самая крупная ошибка. Я принимаю ответственность за нее на себя, ибо я должен был настоять на взятии Риги; надо было нанести латышам решительный удар, не останавливаясь на полпути, и заставить их подчиниться требованиям русской национальной политики. Этого сделано не было, и скоро пришлось вспомнить истину, высказанную Суворовым – «недорубленный лес скоро отрастает».

Затишье на фронте с 10 по 15 октября было использовано противником для приведения своих войск в порядок, в котором они очень нуждались после боев с нами. Затем латыши, предполагая в нашей пассивности нашу слабость,