В борьбе с большевизмом - Павел Рафаилович Бермондт-Авалов

совершенно без работы, нашли бы в освобожденной России обширные возможности. Крупные фирмы и промышленно-финансовые учреждения, первые оказавшие помощь, могли бы пользоваться особенными льготами и преимуществами. Я приложил бы все усилия для того, чтобы провести это в жизнь. Такие возможности существуют еще и доныне. Над этим следует германцам задуматься, как тем, которые мечтают о торговле с Россией и еще не запятнали своей чести в работе с большевиками, так и тем, которые уже совершили это. Последним необходимо уже задуматься над страхованием своих начинаний в Советской России.

Не поняв широких заданий армии и широких возможностей в той Pocсии, за которую я вел армии, представители индустрии отклонили мои предложения.

Силой обстоятельств я, таким образом, был поставлен в необходимость выпустить денежные знаки под обеспечение имущественного достояния, принадлежащего армии. Знаки были в 1–5—10 мар. Приведенные как образец 50 мар. в «Архиве Русской Революции», обеспеченные якобы достоянием занятых моей армией областей, – чистейшая выдумка г. Гессена. Я никогда не выдавал тех имущественных гарантий, которые не опирались на действительность.

Барону Энгельгардту, однако, удалось получить 3 млн марок, из которых мной и выплачивалось жалованье германским солдатам, так как мои деньги, не котировавшиеся на Берлинской бирже, не могли быть посылаемы солдатами их семьям.

Считаю не лишним отметить, что население проявило настолько доверчивое отношение к выпущенным знакам, что они в короткий срок поднялись до высокой расценки: за одну мою марку выплачивалось 1 мар. 20 пф. государственных германских денежных знаков.

Привожу эти знаки как показательные образцы.

Содержание чинов армии выражалось следующими нормами:

рядовой солдат получал – 11 марок в день,

офицер, не занимающий должности, – 18,

младший офицер – 24,

ротный командир – 30,

батальонный командир – 36,

командир полка – 42,

командир бригады – 48,

начальник дивизии – 54,

начальники штаба армии – 75,

командующий армией – 100.

Полное содержание и обмундирование солдата обходилось около 1000 марок в месяц.

Получаемого жалованья было вполне достаточно, в особенности принимая во внимание, что каждый нижний чин и офицер получали паек и обмундирование, а рыночные цены на предметы первой необходимости были невысоки.

Германские добровольцы, показавшие себя в великую войну достойными носить звание офицера и солдата, оставались такими же, находясь и у меня в армии.

Следует помнить, что моя армия, в состав которой в подавляющем большинстве входили германцы, являлась той каменной стеной, которая преграждала путь большевикам в Восточную Пруссию. Не будь моей армии, большевистская орда подступила бы, перешагнув через Курляндию, к границам Пруссии, где безусловно вела бы как разлагающую пропаганду, так и не отказалась бы от свойственных этой орде натисков.

Германские солдаты, перенесшие в мировую войну больше всех солдат других стран, не побоялись нести и дальше свой тяжелый крест и доказать любовь и преданность своей Родине.

Кроме того, служа в моей армии, они видели, что это единственный путь того противоборственного движения вперед, который заодно решит и судьбу русского народа, угнетенного большевиками. Помогая России, они помогали и Германии.

Несмотря на суровую и несправедливую встречу, оказанную им впоследствии в своей стране, эти добровольцы непосредственно из моей армии отправились в Верхнюю Силезию, где в то время вспыхнуло восстание Корфанти. И там они храбро и неподражаемо дрались – родина их не поддержала.

Таким образом, имея у себя этих добровольцев, я опирался на железную силу их организации, привыкшую выполнять прямо и открыто поставленные задачи. У германских офицеров и солдат, бывших в моей армии, «балтикумеров», есть сознание, что, во-первых, они свято исполнили свой долг по отношению к своей родине и дружественной России, а во-вторых, что нелицемерная и правосудная история отдаст им должное.

Их товарищи по оружию – русские были неменее достойными борцами как за свою родину – Pocсию, так и за восстановление утерянной дружбы между обоими народами.

Трудов и тягостей они перенесли также немало, борясь за союзников, годами томясь по различным лагерям, изможденные телом и духом, они, однако, сохранили любовь к Родине и в армии являлись образцом старых испытанных воинов. Конечно, был в армии и элемент неустойчивый, но таких была, в сущности, ничтожная горсть. Они вскоре бежали из армии в глубокий тыл, где напоминали своим видом и разговорами тех дезертиров с фронта, которые и в великую войну шатались позади боевых линий. На вопрос, кто он и что он, такие бродяги отвечали с паническим видом, что «полк разбит наголову и что он единственный остался в живых», как, например, подполковник Тихановский.

Эти беглецы охотно выслуживались в тылу армии моими недругами, как, например, не менее «храбрым» подполковником Мяльским (начальник канцелярии русской делегации в Берлине), где само собой появлялся ряд инсинуированных слухов и клеветы. Вряд ли стоит на этом останавливаться.

Пока я стоял перед выходом на фронт, угрожая Петербургу и Москве, шли и на юге удачные операции. Союзникам это было бельмом на глазу; ряд событий вывел мою армии из колеи осуществляемых задач, и на юге наступательные действия генерала Деникина приостановились, а вскоре и совершенно Южный фронт был ликвидирован.

Неучастие моей армии в фактическом напоре на большевиков, при сжимании добровольческого кольца, безусловно отразилось на этой неудаче.

Западная армия в целом представляла собой грозную силу, которая при удачно сложившихся обстоятельствах могла бы нанести решающий удар большевикам. Нужно пожалеть, что Антанта так безрассудно помешала этой силе выйти на большевистский фронт, ибо, при обстановке того времени, выступление моей армии сыграло бы решающее значение.

Социалистическая печать немало нападала на балтийские войска. Их рассматривали как авантюристов, контрреволюционеров, сторонников старого порядка и т. д., в то время как эти честные и храбрые германские солдаты были далеки и от авантюризма, и от политики.

Большая часть балтийских солдат состояла из изгнанников, жертв минувшей войны. Здесь были немцы-колонисты из России, эльзасцы, лотарингцы, богемские и венгерские немцы и, наконец, прибалтийцы.

Победители в мировой войне и их прихлебатели, перекроившие карту Европы, лишили этих людей родины, превратив их в беженцев. Германия под тяжестью Версальского мира не могла дать им того, что они заслужили, и вот, с оружием в руках, они вынуждены были добывать себе новое отечество. Здесь сошлись и безусые юнцы, и бородачи.

За освобождение от большевиков правительство Ульманиса обещало солдатам немцам землю; но Латвия была освобождена, правительство же Ульманиса, как я уже писал, отказалось выполнить данные обещания. Понятно негодование солдат и их нежелание уходить из Прибалтики, где каждый из них заслужил право на землю. Шум, поднятый латышским правительством, и интриги Антанты, вынудившие германское правительство вмешаться в это дело и отозвать прибалтийские войска в Германию, вызвали недовольство и против германского правительства.

Мысль о поселении в Прибалтике или в России была так сильна,