Отражения одиночества - Светлана Залата

От понимания того, что часть детских страхов, как оказалось, имели под собой основания, было крайне неуютно. Крайне.

Михаил хмыкает.

– Когда живешь долго – учишься терпению. Во-первых. А во-вторых – Ограничение предполагает и запрет на Становление. Но если ты хочешь подвоха, то можешь найти его – я не стал сообщать о тебе в местный Орден. Хотя мог. Так что, думаю, не стоит беспокоиться о моем мнимом благородстве. Я стар, осужден и вот уже почти век влачу свое существование в этом богом забытом крае среди обычных людей, надеясь, что поставленная по договору с Новгородским защита сбережет меня от Затронутых-мстителей, как раньше сберегала от охочих до моей крови людей. И прошу заметить – я не использую магию уже много лет. Даже бытовую. Все по закону. Даже когда речь зашла о расстреле.

– Расстреле?

Михаил улыбается. Оглядывается на бессознательного вампира и кивает сам себе.

– Ваша законная добыча не очнется достаточно долго для того чтобы мы могли поговорить. Конечно, я не на все вопросы хочу отвечать, но договор не оставляет мне выбора. Так что вкратце, если вам интересно… Да, молодой человек,– на слове «человек» старик делает явный акцент, – я военный преступник. С хорошим слухом.

Лицо Миклоша заливает краска. А Михаил продолжает.

– Не знаю, откуда у вас эта информация, но она правдива. Я осужден Советом вот уже больше двух веков, с событий Отечественной войны 1812 года. Не буду вдаваться в подробности той истории, если понадобится – Новгородский вас просветит. С тех пор еще не вышел срок для подачи апелляции, тем более в моем случае она едва ли возможна. И я, как и остальные маги Ордена, попал под Эдикт о Разделении Правосудия.

Видя непонимание на лице Саши, Бестужев чуть поясняет.

– Я не удивлен, что сейчас новичкам о нем не рассказывают. Часть членов ордена считает его позорным пятном на своей репутации. Трусливая попытка отмежеваться от зверств, творимых в дни революции, Гражданской войны и всех последующих репрессий. Попытка уйти в тень и оставить людям решать наши судьбы. Эдикт запрещал магам вмешиваться в судебные процессы людей, господа. В том числе и те процессы, в которых обвиняемыми были Затронутые. Полный запрет на вмешательство. И используя ресурсы Ордена, и по частной инициативе. Никакой магии – даже если тебя завтра поставят к стенке и расстреляют. Даже если ты уже стоишь у стенки. Тогда многие покинули Орден, а те, кто остались, опасались за свою жизнь. Почти два десятилетия бесправия в дни, когда каприз человека мог приравнять мага к отбросу, к преступнику, чья казнь без суда и следствия – реальность. Времена, о которых предупреждали в Совете до Эдикта, но к этим голосам не прислушались.

Старик вздыхает.

– Перед многими встал выбор – применить магию и стать за границу Закона или не применять и стать осужденным на расстрел за границей человеческого закона. Такой себе выбор, знаете ли. И хочу подчеркнуть, я не нарушал взятых на себя обязательств даже тогда. После, разумеется, разум возобладал, и голоса, говорившие о необходимости ограничить влиянием людей на наш мир, стали звучать громче и слышнее. Эдикт отменили, людские порывы стали контролировать лучше, а после событий Второй Мировой даже закоренелые скептики поняли, что попустительство в отношении существующих научных изобретений и вся прошлая политика невмешательства и свободы для незатронутых может привести мир к гибели. Разработали планы и проекты, нашли возможности когда захотели и начали все подобные инициативы контролировать. Ну да ладно, это все дела прошлого. Вы пришли ко мне не за этим.

– Не за этим, – Саша отпивает уже постывший чай. Дед собирал такой же. И вкус похожий – как в ее собственном детстве. Впрочем, иван-чай все равно не рос на юге, так что и он тоже был каким-то своеобразным билетом в прошлое.

– Спрашивайте. Правда, я не всеведущ.

– Но все же для простого дачника, живущего человеческой жизнью, у вас немало информации.

Бестужев улыбается.

– У меня немало гостей. Старые связи, знаете ли. К тому же ко мне могут беспрепятственно прийти только те, кто сам не желает зла – такова особенность чар вокруг этого места. Поэтому, кстати, пойманный вами молодой нетопырь так и не нанес мне визит, решив караулить гостей. Он довольно скоро очнётся, и пока этого не случилось – я хотел бы узнать, зачем Новгородский послал вас сюда.

– За информацией.

– О чем же?

– Как найти Григория Волконского?

На лице старика появилось какое-то бесшабашное выражение.

– А я все думал, кто и когда о нем спросит. Гриша, Гриша… Оставленный в прошлом не то герой, не то злодей, чья роль, кажется, еще не сыграна.

Саша хмурится, чувствуя какое-то злорадное удовольствие, исходящее от старика.

– Вам кажется это смешным?

– Подглядывать за эмоциями нехорошо, юная подруга Новгородского, – наставительно поднимает палец Бестужев. – И – да, пожалуй. При жизни, видите ли, мой давний друг с натурой крысы никого не интересовал, а после смерти стал вдруг нужен.

– С натурой крысы? И как и когда он умер?

Неужели все это зря?

– Ну, ну. Терпение – добродетель, – старик наставительно поднимает палец.

И идет заваривать еще чая. Совершенно игнорируя многозначительный взгляд Саши.

– Не кипятись, – впервые за все время разговора подает голос Миклош. – Он не может причинить вред и просто издевается. Но нам нужно то, что он скажет.

– Да, нужно, – Бестужев возвращается из своей кухоньки и вновь садится на диван. – И я обязан вам все рассказать, так что придется потерпеть. Но никто не обязывает меня отвечать быстро и ясно, так что не вижу смысла отказывать себе в удовольствии.

Саша на секунду прикрыла глаза, чувствуя, что ее ярость еще немного, и вырвется на свободу, уничтожая все преграды, все отговорки и все недомолвки.

– Говори.

Старик усмехается.

– Расскажу. И не стоит уничтожать все вокруг, я все-таки кой-никакой, а Затронутый, и мою смерть даже Новгородский просто так списать не поможет.

Миклош только кладет руку Саше на плечо, чуть сжимая.

– Я думаю, в ваших интересах нам рассказать все как можно быстрее, – говорит он довольно спокойно. – Тогда мы отсюда уберемся, и заберем своего вампира.

Старик чуть усмехается.

– А я все думал когда ты, Миклош, подашь голос, сколько вытерпишь в этом маскараде?

Глава 10

Саша одним движением впечатала старика в диван, прижимая его прессом.

– Откуда тебе известно это имя? Отвечай!

– Прекрати, – прохрипел разом побелевший от давления Бестужев. – Я все расскажу, если отпустишь.

Саша чувствует, как ярость и страх начинают застилать глаза. И как Миклош вновь берет ее за плечи, оттаскивая назад.

– Саша, успокойся. Успокойся, надо выслушать его. Саша!

Миклош каким-то чудом оказывается между ней и стариком. Отталкивает, заслоняет.

– Если ты убьешь его, то мы ничего не узнаем. Ничего!

Саша сглатывает, с трудом понимая, что парень прав. И отходит на шаг