Войны Московской Руси с Великим княжеством Литовским и Речью Посполитой в XIV-XVII вв - Анатолий Тарас

Кстати говоря, в своем послании Юхану царь Иван как только мог обыграл тему якобы недостойного происхождения Густава 1 Вазы, избранного на престол из числа шведских дворян.[132] Видите ли, он не допускал даже мысли о том, что сын выборного короля может быть РАВЕН ЕМУ, чья власть «от Бога». Желая унизить Юхана, Иван придумал, будто бы его отец Густав был «мужичьего рода» и в юности пас коров — «пригнался из Шмотлант с коровами». Свое письмо к Юхану царь завершил грубой бранью:

«А ты, взяв собачий рот, захочешь на посмех лаяти, ино твое страдничье пригожество: тебе то честь, а нам, великим государем, с тобою и ссылатца бесчестно… А с тобою передаиваться, и на том свете того горее и нет, и будет похошь перелаиватися, и ты себе найди такова же страдника, каков еси сам страдник, да с ним перелаивайся»…

Что касается Екатерины Ягеллон, жены Юхана, выдачи которой для насилия и казни Иван домогался столь страстно, что ранее предложил за нее свои завоевания в Эстляндии, то по этому поводу московский лжец и лицемер, не моргнув глазом, заявил: «жена твоя у тебя, нехто ее хватает» (никто ее не хватает).

Понятно, что подобные оскорбления могли привести лишь к одному — к войне. Юхан приказал своему флоту установить блокаду Нарвы, что сильно затруднило закупки Москвой стратегических товаров в Англии, Дании и Германии. В ответ Иван решил полностью вытеснить шведов из всей Эстляндии.

Поздней осенью 1572 года он выехал из Москвы с обоими сыновьями в Новгород, где уже собрались полки, готовые к войне. Лично возглавив армию, царь двинулся к Нарве и оттуда начал вторжение. Карамзин пишет:

«В один день вступило 80 000 россиян в Эстонию, где никто не ожидал их и где мирные дворяне в замках своих весело праздновали святки, так что передовые наши отряды везде находили пиры, музыку, пляски. Царь велел не щадить никого: грабили дома, убивали жителей, бесчестили девиц».

Московиты нигде не встречали никакого сопротивления вплоть до крепости Вейсенштейн (ныне Пайде) в центральной части Эстляндии. В ней крошечный шведский гарнизон (50 человек!) вместе с горожанами и крестьянами из ближайших селений попытались дать отпор огромной армии. После артиллерийского обстрела крепость была взята штурмом, во время которого 1 января 1573 года погиб царский любимец, известный опричник Малюта Скуратов.[133] В ярости царь приказал сжечь живыми всех пленных немцев и шведов. В этой связи Кармзин отметил:

«Малюта Скуратов положил голову на стене, как бы в доказательство, что его злодеяния превзошли меру земных казней! Иван изъявил не жалость, но гнев и злобу: он сжег на костре всех пленников, шведов и немцев: жертвоприношение достойное мертвеца, который жил душегубством!»

От Вейсентштейна царь Иван вернулся в пригород разоренного им Новгорода, оставив в Ливонии касимовского «царя» Саин-Булата и «короля» Магнуса. Они взяли крепости Нейгоф и Каркус.

Однако в «чистом поле» московские войска не могли противостоять соблюдавшей «европейский строй» шведской пехоте. Весной 1573 года московские войска под командованием воеводы князя Мстиславского (16 тысяч) сошлись близ замка Лоде (Западная Эстляндия) с двухтысячным шведским отрядом генерала Акесона (по другим сведениям — Клауса Тотта). Несмотря на 8-кратное численное превосходство, московиты потерпели сокрушительное поражение. Шведам достались все пушки, знамена и обоз.

Весть о неудаче при Лоде совпала по времени с восстанием татарского племени черемисов в Заволжье в районе Казани. Усмирение бунта требовало привлечения значительных сил. То и другое, вместе взятое, заставило царя временно остановить войну в Ливонии и вновь вступить в переговоры о мире со шведами. Он послал в Стокгольм своего посланника («гонца») Лихачева. Этот дворянин вез новое письмо царя Ивана к королю Юхану, уже не бранное, но миролюбивое. В нем он уведомил, что отдал приказ своим воеводам прекратить все боевые действия вплоть до приезда в Новгород шведских послов для заключения мирного договора.

Тогда же Иван Васильевич, прекратив войну в Ливонии, сыграл в Новгороде свадьбу Магнуса с юной княжной Марией Владимировной Старицкой. Карамзин написал об этом событии:

«Иоанн пировал, веселился с своими любимыми гостями немецкими; сам распоряжал пляскою и пел с монахами духовные песни. Уже Магнус, честимый, ласкаемый, надеялся быть действительным королем, воображая, что царь, сверх богатого обещанного лена отдаст ему все города Ливонские, занятые россиянами; но, вместо пяти бочек золота привезли к нему в дом несколько сундуков с бельем и с нарядными одеждами молодой королевы; вместо всей Ливонии государь пожаловал своему зятю городок Каркус…

Магнус с печальным сердцем уехал в Каркус, из Каркуса в Оберхален, где в ожидании государства жил весьма бедно, не имея более трех блюд на столе… веселя тринадцатилетнюю жену детскими игрушками, питая сластями и, к неудовольствию россиян, одев ее в немецкое платье».

Иван IV — претендент на престол

Великого княжества Литовского

Еще в 1572 году (19 июля) умер польский король, великий князь литовский Сигизмунд II Август. Несмотря на то, что он был трижды женат, детей у него не было. С его кончиной, прервалась династия Ягеллонов. Выборы нового короля затянулись почти на четыре года. Все это время в Речи Посполитой было так называемое «безкоролевье».

Борьбу за трон в Речи Посполитой мы изложим словами А. Нечволодова.

«Безкоролевье… вызвало, разумеется, сильнейшую борьбу партий. Протестанты хотели иметь королем протестанта, или по крайней мере такое лицо, которое предоставило бы им полную свободу вероисповедания.

Православное же население… желало видеть на престоле сильного московского государя, или его младшего сына Федора.

Выбор Грозного был по сердцу и части шляхты, надеявшейся, что Иоанн обуздает высшее сословие в Польше и Литве, по примеру того, как он это сделал в Москве. Наконец, и среди больших панов были сторонники Иоанна, понимавшие, какую огромную силу над немцами, турками и другими соседями приобретет обширное Московско-Польско-Литовское государство с близким между собой по крови и духу населением.

Но, конечно, как выбору протестанта, таки православного короля сильно противодействовала могущественная католическая партия, имея во главе папского посланника или нунция, хитрейшего итальянца Коммендоне. Он успел объединить между собой всех влиятельных поляков-католиков и умирить все раздоры, бывшие между ними.

Тем не менее, польско-литовская Рада, давши знать Грозному о смерти Сигизмунда-Августа, объявила ему через своего гонца Федора Зенкевича-Воропая о желании видеть королем царевича Федора (напомним, что царевичу было тогда 15 лет, а наследником престола считался его старший брат Иван, который погиб лишь в 1581 г. — А. Т.).

На это государь ответствовал, по своему обыкновению, длинной речью, из которой видно было, что он, не отказывая… в Федоре, склонялся более к тому, чтобы быть избранным самому, причем признавал особенно желательным поручить одно Великое княжество Литовское без Польши. То же говорил он и прибывшему впоследствии большому послу Михаилу Гарабурде».

Между прочим, сторонники Федора постоянно приводили в пример великого князя литовского Ягайло, который, став королем, из врага Польши и язычника превратился в ее друга и христианина. Пример того же Ягайло заставлял надеяться, что новый короли будет больше жить в Вильно или Кракове, чем в Москве. Ягайло в свое время клятвенно обязался не посягать на «шляхетские вольности», это мог бы сделать и московский царевич.

Магнаты-католики надеялись, что они смогут уговорить Федора принять католичество, а магнаты-протестанты вообще предпочитали православного короля. Кроме того, литвины и поляки вовсе не случайно хотели видеть своим королем не «лютого самодержца» (по выражению князя А. М. Курбского) Ивана Васильевича, а подростка Федора Ивановича. В Польше и Литве знали, что царевич «умом слаб» и это магнатов вполне устраивало.

Все же у Ивана IV тоже был шанс стать королем Речи Посполитой. Этого не произошло во многом из-за его мании величия. Специально для тех наших современников, которые склонны считать Ивана IV великим политиком, приведем мнение Карамзина. Вот как он описал его переговоры в феврале 1573 года с князем Михаилом Гарабурдой, посланником от группы литвинских и польских магнатов, выступавших за избрание Федора Ивановича либо самого Ивана:

«При этом он выставил условие: если королем захочет быть царь, то пусть вернет Литве Смоленск, Полоцк, Усвяты и Озерище, а если отпустит в короли сына, то пусть даст ему несколько волостей московского государства…