Книга тайных желаний - Кидд Сью Монк

Она опрокинула свою фишку.

— Раз Ана не желает, чтобы я уже сегодня попала в загробный мир, придется прекратить игру.

Я отвела Йолту в укромный уголок рядом с кухней и сообщила новости. Она скривила рот в улыбке:

— Последнее время я много размышляла. И вспомнила человека, который должен знать о той сделке: отец Апиона, Аполлоний. Он служил Харану казначеем до Апиона и был наперсником моего брата, исполняя его поручения. Очень возможно, Аполлоний принимал участие в этом деле.

— Тогда давай разыщем его.

— Он уже стар, если вообще жив.

— Думаешь, он нам поможет?

— Аполлоний всегда был добр ко мне.

— Я улучу момент и поговорю с Апионом, — сказала я, а тетя запрокинула голову и устремила взгляд в бескрайнее небо.

XII

Апион сидел в маленькой комнатке, которую называл казнохранилищем. Перед ним лежал кусок линованного пергамента, куда он записывал какие-то цифры. Услышав мои шаги, казначей поднял голову.

— Если ты принесла деньги, то знай: Харан освобождает тебя от платы.

— Да, он сам мне об этом сказал. Я пришла попросить об услуге, которую ты мне задолжал. — Я постаралась изобразить душевность: хорошему человеку, как известно, и услужить не жалко.

Апион вздохнул и отложил перо.

— Мой дядя наказал тебе следить за мной и Йолтой, пока сам он будет в отъезде. Я же со всем почтением прошу тебя не затрудняться, выполняя столь обременительное поручение, и предоставить нас самим себе.

— Если вы собираетесь выйти из дома вопреки воле Харана и рассчитываете, что я ничего ему не скажу, то вы ошибаетесь. Иначе я могу лишиться службы.

— Но взятки тоже могут лишить тебя службы, — парировала я.

Казначей встал из-за стола. Его черные локоны блестели от масла. Я уловила запах мирры.

— Значит, ты мне угрожаешь?

— Я всего лишь прошу, чтобы ты смотрел в другую сторону, пока Харана нет. Мы с теткой провели здесь больше года, но так и не увидели величия Александрии. Что плохого, если мы осмотрим город? Я не хочу рассказывать Харану о деньгах, что ты получил от меня, но придется, если ты откажешь в помощи.

Он разглядывал меня, обдумывая серьезность угрозы. Не уверена, что дала бы делу ход, но Апион не мог полагаться на случай. Я посмотрела ему в глаза.

— Я забуду о ваших прогулках, — сказал он. — Но как только Харан вернется, мой долг будет выплачен. Поклянись, что более не будешь меня шантажировать.

— Шантаж — слишком грубое слово, — поморщилась я.

— Грубое, но верное. Поклянись, что все закончится с возвращением твоего дяди.

— Клянусь.

Казначей снова сел, жестом показав, что я могу идти.

— Скажи, твой отец еще жив? — спросила я.

Он уставился на меня:

— Мой отец? Какое тебе до него дело?

— Помнишь, когда мы впервые встретились в Сепфорисе…

Он прервал меня, поджав губы:

— Хочешь сказать, когда ты была беременна?

Я не сразу поняла, о чем речь. Я уже забыла, как солгала ему, но он помнил. Когда я притворилась беременной, чтобы получить желаемое, я не знала, что поеду в Александрию, где несколько месяцев спустя моя ложь раскроется. Я почувствовала, как краска стыда заливает мне щеки.

— Собираешься снова соврать, будто потеряла ребенка?

— Нет, я признаю, что солгала, но больше так не поступлю. Прости меня. — Я действительно сожалела о той лжи, однако она помогла нам попасть в Александрию. А шантаж, как Апион предпочел назвать мою просьбу, помог нам обрести свободу передвижения по городу. Да, я сожалела — но и не сожалела тоже.

Он кивнул, плечи у него опустились. Мои слова успокоили Апиона. Я снова заговорила:

— Как я собиралась сказать, когда мы впервые встретились, я упоминала, что моя тетка знала твоего отца. Он ей нравился, и она попросила меня разузнать о его здоровье.

— Скажи ей, что он благополучен, хотя с возрастом погрузнел от пива, вина, хлеба и меда.

Аполлоний жив!

— Если Йолта вдруг захочет его повидать, где его можно найти?

— Не хотел бы я давать вам лишнюю причину покидать дом, но вы все равно это сделаете. Отец проводит время в библиотеке, куда ходит каждый день, чтобы посидеть в крытой галерее и поспорить с другими о том, далеко ли Господь удалился от мира: на тысячу итеру[24] или же на семь тысяч.

— Они полагают, что Господь далеко?

— Среди тех, кто там собирается, есть платоники и стоики, а также последователи иудейского философа Филона — мне мало известно о том, что они думают.

Он махнул рукой, и на этот раз я удалилась.

XIII

Я стрелой неслась по Канопскому проспекту, постоянно убегая вперед от Йолты и Лави, так что время от времени приходилось останавливаться, чтобы они могли меня нагнать.

По центру улицы, насколько хватало глаз, перетекала из одного узкого ложа в другое вода, ближе к домам стояли сотни медных сосудов, наполненных маслом: их зажигали по ночам, чтобы освещать путь. Женщины были одеты в синие, черные или белые туники, присобранные под грудью яркими лентами, что не шло ни в какое сравнение с моим простым назаретским платьем из тусклого неокрашенного льна. Я любовалась их витыми серебряными браслетами в форме змей, серьгами в виде колец с жемчугами, глазами, подведенными черным и зеленым, волосами, убранными в узлы на макушке, и аккуратными кудряшками на лбу. Я перекинула свою длинную косу через плечо и вцепилась в нее, словно она была якорем.

Когда мы приблизились к царскому кварталу, я впервые увидел обелиск — высокую узкую колонну, устремленную в небо. Я уставилась на него, вытянув шею.

— Этот памятник посвящен определенной части мужского тела, — без тени улыбки пояснила Йолта.

Я снова посмотрела на обелиск и услышала смех Лави, который подхватила и Йолта. Я промолчала, хотя мне ее выдумка показалась убедительной.

— Его используют для определения времени, — сказала тетя, глядя на длинную черную тень, которую отбрасывал обелиск. — Сейчас два часа пополудни, нам надо поторапливаться.

Мы вышли из дому в полдень, тихо выскользнув через пустующие в это время помещения для слуг. Лави настоял на том, чтобы пойти с нами. Зная о цели нашей прогулки, он нес сумку, в которой были все наши деньги на тот случай, если придется подкупить Аполлония. Лави все время умолял меня идти помедленнее и даже заставил нас перейти на другую сторону улицы, когда нам встретились официального вида римляне. Я смотрела на него и думала про них с Памфилой: по-видимому, сейчас они были не ближе к свадьбе, чем в тот день, когда Лави впервые упомянул об этом.

У входа в библиотеку я остановилась и прижала ладони к лицу, задохнувшись от восхищения. По обеим сторонам огромного двора, ведущего к великолепному зданию белого мрамора, простиралась колоннада.

Обретя наконец дар речи, я заявила:

— Прежде чем мы начнем поиски Аполлония, я должна увидеть библиотеку.

Из рассказов Йолты я знала, что в здании находятся десять залов, содержащих полмиллиона текстов. Сердце у меня отчаянно колотилось.

— Я тоже, — поддержала тетка, беря меня под руку.

Мы прошли через двор, переполненный людьми, которых я сочла философами, астрономами, историками, математиками, поэтами, учеными всех сортов, хотя, скорее всего, они были обычными горожанами. Дойдя до лестницы, я взлетела вверх, перепрыгивая через две ступеньки, и увидела надпись на греческом, выбитую над входом: «Святилище исцеления».

Сумрак внутри рассеивался светом ламп. Мгновение спустя я увидела, что стены внутри расписаны яркими изображениями мужчин с головой ибиса и львиноголовых женщин. Мы шли по великолепному коридору, полному изображений богов, богинь, солнечных дисков и всевидящего ока; еще там были лодки, птицы, колесницы, арфы, плуги и радужные крылья — тысячи и тысячи символов. Мне казалось, что мимо меня проплывает мир сказаний.

Когда мы дошли до первого зала, я едва смогла охватить его взглядом. Полки со свитками и кодексами в кожаных переплетах, помеченных ярлыками, тянулись до самого потолка. Скорее всего, здесь отыщется и «Вознесение Инанны» — гимн, сочиненный Энхедуанной, — найдутся и трактаты греческих женщин-философов. Глупо думать, что когда-нибудь на этих полках будут лежать и мои истории, но почему бы не помечтать?