Неизведанные земли. Колумб - Фелипе Фернандес-Арместо

правильными. «Этот мир тесен, – заявлял он. – <…> Теперь опыт доказал это. <…> Мир, говорю я, не так велик, как говорят обычные люди»[419]. Когда удача делала его прозорливым, Колумб способен был преодолеть последствия ошибок и продемонстрировать гений мореплавателя и заслуги первооткрывателя. Но его письма с Ямайки с их упрямым возвращением к ложным утверждениям знаменуют фактический конец его интеллектуального развития, триумф одержимости под зловещей звездой.

Он писал их, не будучи уверенным в том, что выживет, а письма будут прочитаны. Тянулись месяцы, а от Диего Мендеса не было никаких вестей, и перспективы потерпевших кораблекрушение выглядели безрадостными. Мендес с трудом добрался до Санто-Доминго, но обнаружил, что губернатор Овандо отнюдь не сочувствует бедственному положению Колумба. Он отказался выделить корабли для его немедленного спасения и обязал Мендеса дождаться следующей флотилии из Испании и нанять суда за свой счет. Только после семи месяцев проволочек Овандо отправил Диего де Эскобара удостовериться в бедственном положении Колумба – неблагоприятный выбор эмиссара, поскольку Эскобар являлся ветераном мятежа, присоединившимся к восстанию Ролдана на Эспаньоле в 1499 году. Однако к тому времени, когда он прибыл, Колумб был рад даже виду врага, поскольку это показывало, что Мендес со всем справился и что помощь в конечном итоге придет.

Письма, которые Колумб отправил Овандо в ответ, были, в данных обстоятельствах, образцами такта: он написал о своей благодарности и уверенности в добрых услугах Овандо, поздравил губернатора с его назначением на должность великого командора ордена Алькантары[420] и благоразумно подавил искушение пожаловаться на отсрочку его спасения.

«Если я когда-либо говорил правду, то вот что я собираюсь сказать: с того момента, как я встретил вас, мое сердце всегда было довольно всем, что вы для меня сделали. У меня нет ни умения, ни сил выразить, насколько я убежден в этом. Позвольте мне только сказать, мой господин, я надеялся и надеюсь на то, что вы не замедлите спасти меня, я уверен в этом, ибо так подсказывают мне все мои чувства»[421].

Лас Касас высоко оценил эти слова как свидетельство искренности письма и бесхитростности натуры Колумба[422]. На самом деле они кажутся надуманными и совершенно неискренними.

Спасательное судно прибыло в июне 1504 года. Потерпевшие кораблекрушение томились на Ямайке почти год. Они избежали гибели при кораблекрушении, смерти от голода, враждебных индейцев и воинственных мятежников. Пьетро Мартире сравнил их ситуацию с положением Ахеменида среди циклопов[423][424]. В официальном отчете об их подвигах королевскому совету Испании, составленном Диего де Поррасом в качестве писца, говорилось просто: «Мы были на Ямайке, не выполняя никакой службы. Никто не знает, по какой причине мы отправились на Ямайку, кроме чистого каприза»[425].

9

Вестник нового неба

Закат, смерть и репутация

Пока Колумб томился на Ямайке, здоровье королевы Изабеллы заметно ухудшилось. Временами она не видела, и потому не могла писать, иногда была слишком слаба, чтобы ходить. Она постепенно отстранялась от государственных дел, по мере того как силы покидали ее, а ее имя все реже упоминалось в надписях на королевских документах. Никто не осмеливался предсказать ее смерть, но все знали, что она неминуема. Напряжение и тревога, всегда возникающие при кончине монарха, начали охватывать Кастилию, и знатные люди «точили клыки, как дикие кабаны, в ожидании великих перемен в государстве»[426]. К тому времени, когда первооткрыватель Америки вернулся домой, Изабелла уже умирала. 12 октября 1504 года она составила завещание, мысленно возвращаясь к клятвам, которые нарушила, чтобы получить трон, и законам, которые нарушила, чтобы сохранить его. 26 ноября она умерла в Медина-дель-Кампо, и ее незабальзамированный труп отправился в долгое путешествие под проливным дождем и почерневшим небом к мавзолею в Гранаде.

Колумб остро ощущал, что потерял покровительницу, но все же поначалу, казалось, не опасался иметь дело с королем один на один. Как только он услышал известие о смерти Изабеллы, то написал в подходящих выражениях своему сыну Диего, который находился при дворе, пытаясь организовать кампанию по реабилитации и вознаграждению отца. Первым наставлением Колумба для своего сына было «искренне и набожно молиться за душу нашей госпожи королевы».

«Ее жизнь всегда была истинно католической и святой, и она была требовательна во всем, что касалось священного служения Богу. Поэтому мы можем быть уверены, что, умерев, она освободилась от всех забот этого сурового и изнурительного мира. Теперь нам всем нужно быть бдительными и усердными, во всем и для всех, на службе нашему господину королю и стремиться избавить его от невзгод. Его Высочество – глава христианского мира. Вы знаете старую поговорку: когда болит голова, болеют и все части тела. Вот почему все добрые христиане должны молиться за его жизнь и здоровье, а те из нас, кто предан его служению, должны вносить свой вклад со всем усердием и рвением»[427].

Колумб все еще лелеял надежду на царственного вдовца. Выбор слов, в которых он называет его «главой христианского мира», – стиль, повторенный в очень похожих выражениях в другом письме примерно того же периода, – может даже свидетельствовать о том, что проект завоевания Иерусалима снова занимал мысли Колумба, поскольку таким стилем писали тогда о «Последнем императоре мира» после конца времен в пророческой традиции. Колумб с уверенностью говорил о том, что его отправят обратно на Эспаньолу в качестве губернатора, и снабдил свои письма ко двору подробными рекомендациями для колонии.

Однако в течение следующих нескольких месяцев его настроение изменилось, самоуверенность исчезла, а доверие к королю ослабло. Он наслаждался непривычным материальным благополучием благодаря денежным поступлениям с Эспаньолы от его вложений в добычу золота, но внешне все больше и больше походил на сломленного человека. Его здоровье пошатнулось. Во время последнего путешествия он постоянно говорил о себе как о старике, у которого «на теле нет ни единого не седого волоса» и «подорвано здоровье». К тому времени, когда Колумб вернулся в Испанию, он мог передвигаться только с чужой помощью; путешествие из Севильи ко двору приходилось неоднократно откладывать, ожидая благоприятной погоды, «ибо моя болезнь настолько мучительна, а холод настолько усугубляет ее, что я вряд ли смогу избежать того, чтобы закончить путь в какой-нибудь гостинице»[428]. Последнее замечание отнюдь не было шутливым: Колумб имел в виду, что может умереть в пути. В его отсутствие при дворе его делами занимались Диего, которого с декабря 1504 года поддерживали Бартоломе Колон и юный Фернандо, а также Диего Деса, ставший архиепископом Севильи в январе 1505 года. Правда, их совместные