День проклятия - Дэвид Джерролд

- Самый худший вариант мне известен: кроликособаки могут оказаться хищниками, поедающими червей, и сожрут меня. Но я ежедневно рискую.

- Нет, худшее в том, что вы затеряетесь в стаде.

Я прикусил язык раньше, чем с него соскочил готовый ответ, и еще раз прокрутил последние слова Флетчер. Потом внимательно посмотрел на нее:

- Вы уже посылали людей в стадо, да?

- И некоторых потеряли. - Она вздохнула.

- Как долго можно оставаться там человеком?

- Никто точно не знает. Но все происходит довольно быстро. Безопасный срок составляет четыре, максимум пять дней - переживания настолько сильны, что разум стирается.

- Хорошо. Значит, в моем распоряжении два дня. Нет, полтора. Я пойду туда в понедельник утром, день уйдет на привыкание, потом ночь, и на следующий день я поучаствую в сборище. Можете забрать меня во вторник после обеда. До конца недели я отчитаюсь, а к выполнению главного задания приступлю в следующий понедельник.

Флетчер выключила клавиатуру и положила ее обратно на стол.

- Вы уверены, что хотите пойти на это?

- Я должен.

- Хорошо. - Она взялась за телефон. - Джерри? Начинаем завтра. Ладно… Нет, вовсе нет… Спасибо. - Она положила трубку и повернулась ко мне. - О'кей, сегодня нам предстоит большая работа.

- Какая?

- Я вас немного потренирую.

- Тренировка?

- Есть упражнения, которые укрепят ваше чувство самосознания. Это может пригодиться.

- Медитация?

- М-м, не совсем. Называйте это центровкой души, вроде модулирующей тренировки.

- Мне казалось, что вы о ней невысокого мнения. Флетчер отрицательно помотала головой:

- Ни в коем случае. Мне только не нравится, во что ее превратили шарлатаны. Тренировка как таковая оказалась для меня одной из самых полезных вещей. Она позволила мне… сохранить здравый смысл во время эпидемий. И сейчас - тоже. Но, по правде говоря, я не уверена, что она вам поможет. Просто я хочу использовать любую возможность, чтобы подстраховать вас.

- Я не подведу, - пообещал я. - Правда. Я даже договорился с доктором Дэвидсоном на сегодняшний вечер.

Флетчер промолчала.

- Что с вами? - спросил я.

- Я знаю, что вы самоуверенный юноша. И отдаю себе отчет, что вы продумали все до конца. Мы, в свою очередь, тоже, но все-таки я боюсь. Потому что знаю, как легко что-нибудь упустить из виду. И честно говоря, мне не хочется потерять вас…

В. Как хторране называют Карнеги-Холл?

О. Деликатес.

ДОКТОР ДЭВИДСОН

Беру свои слова обратно: на свете есть один будильник получше переполненного мочевого пузыря.

Соломон Краткий

- Вы хотели поговорить со мной, Джим?

- Да, хотел.

- Слушаю вас… Я жду, а вы молчите почти десять мин-ут.

- Разве?

- Да-да, десять минут.

- Виноват, я… Нет, я пообещал больше никогда не просить прощения. Просто… Не знаю, с чего начать. Я сумасшедший?

- Мы все сумасшедшие, Джим.

- Да, я уже слышал. Похоже, это превращается в мантру [10].

- Я хотел спросить… Может быть, я чокнулся сильнее, чем другие.

Доктор Дэвидсон немного помолчал, прежде чем ответить. Я сидел в удобном кресле один в просторной пустой комнате, а он был где-то в Атланте и вещал вкрадчивым голосом:

- Джим, можно с тобой не церемониться?

- Не понял.

- Ты хочешь получить ответ как можно скорее, хотя уже завяз по самые уши. Тебе нужна моя помощь. Но прежде чем я сделаю это, давай условимся.

- Продолжайте, - сказал я, подозревая подвох.

- Пожалуйста, дотерпи до конца беседы, даже если разозлишься. Особенно если разозлишься. И кроме того, ты должен говорить только правду.

- Договорились. Понятно, что вы собираетесь сразить меня наповал. Что ж, я готов к самому худшему. Не стесняйтесь сделать больно.

- Напротив, я хочу снять твою боль.

- Ха-ха. Итак, нормален я или нет?

- Ты неправильно ставишь вопрос, да и ответить на него невозможно. Нормальных людей вообще не существует. Есть только люди, способные вести себя адекватно сложившимся обстоятельствам. Ты же понимаешь здравомыслие как состояние, которого нужно достичь, и это не дает тебе покоя. Тебя мучают сомнения, способен ли ты на это.

- Послушайте, - перебил я. - Я готов принять весь этот вздор за чистую монету, так как хочу верить, что вы понимаете… Хочу верить, что на свете найдется хоть один человек, с кем я мог бы поговорить. Если он меня поймет - я не окончательно спятил и еще смогу выкарабкаться. Вы меня понимаете?

- Джим, я тебя понимаю, наверное, гораздо лучше, чем тебе кажется. Возможно, придет время, когда ты будешь смеяться над этим. Но не будем забегать вперед, давай начнем с нескольких определений, хорошо? Итак, подумай над следующим: человек нормален не потому, что он изначально нормален, а потому, что он ведет себя как подобает нормальному человеку. Я подумал.

- То есть играет роль нормального, да?

- Некоторые играют. Ну и что?

- Вы хотите сказать: «Притворяйся, пока хватит сил». Я правильно понял?

- А что, может, и так.

В тоне доктора Дэвидсона проскользнуло веселье. Мне хотелось, чтобы он поделился шуткой со мной, но я знал, что он никогда этого не сделает. Здесь так же, как в сексе, - до всего нужно дойти самостоятельно.

- Но откуда же тогда люди знают, нормальны они или нет?

- Хочешь, я объясню, Джим, что такое на самом деле здравый рассудок? Ты наверняка очень удивишься.

- Валяйте. Я сижу хорошо.

- Здравый рассудок - не более чем искусство владеть своей речью.

- Что?!

- Ты ищешь не там, где надо. Ты выискиваешь нормальных, на твой взгляд, людей и пытаешься выяснить, какими качествами они обладают. Попробуй зайти с другой стороны, возьми какого-нибудь ненормального и посмотри, чего у него не хватает. Посмотри на любого сумасшедшего, Джим. Как мы распознаем, что с ним не все в порядке? Да потому, что он не может нормально общаться с другими. Люди с ненарушенной системой коммуникации преуспевают в этой жизни, а те, кто не способен к адекватному общению с окружающими, терпят поражение. Их считают больными.

- Но они действительно больны! - начал спорить я.

- Да, вне сомнения, они больны, и причин тому множество. Существует масса способов разрушения человеческой личности: наркотики, секс, насилие, обман, травма, перенапряжение, тяжелые условия жизни. Иногда достаточно просто перенервничать. В подавляющем большинстве случаев человек сам виноват в этом. Люди изощряются в способах избежать ответственности за свои поступки. Один из лучших - сойти с ума. Ты никогда над этим не задумывался? Ведь такое членовредительство не смертельно, но вполне достаточно, чтобы переложить ответственность за себя на плечи других.

- Вы говорите так, будто они сами виноваты, - возразил я. - Не очень-то вы им сочувствуете.

- Что такое настоящее сострадание, ты тоже не знаешь, Джим. По-твоему, достаточно приласкать и дать теплую титьку. Ты ошибаешься, уверяю. Впрочем, я не обвиняю. Искать виновного - пустое занятие. Что это даст? Я толкую об уже свершившемся факте, а это совсем другой разговор. На самом деле не так важно, почему человек сдвинулся, гораздо важнее другое: все пострадавшие практически утрачивают способность к общению, а иногда лишаются ее совсем.

Я подумал.

- Но это же очевидно.

- Более чем очевидно, Джим. Настолько очевидно, что ты уже не видишь остального. Нарушение способности к общению - вот главная беда. Она изолирует человека. Нельзя вылечить больного, если он не говорит, что у него болит. Он обречен оставаться один на один со своей болью. Вот почему мы призываем людей в твоем состоянии посещать семинарские занятия в группах. Там можно поупражняться в общении и усовершенствовать речевые навыки.

- Мне это не нужно, - отрезал я, может быть, излишне поспешно.

- Разве я - говорил, что это тебе нужно? Ты воспринимаешь то, что ты хочешь слышать, а не то, что я говорю. Давай попробуем снова, только на этот раз слушай мои слова, а не то, что, как тебе кажется, кроется за ними. Ты вложил много сил в достижение поставленных перед тобой целей. Любое препятствие тебя раздражает - ты впадаешь в депрессию или в ярость. Я пытаюсь донести до твоего сознания, что человек, подобный тебе, должен научиться быстро отступать. Ты должен знать, как залечивать раны и продолжать делать дело. Да что говорить! Могу поспорить, что сейчас тебе кажется, будто ты идешь со вспоротым животом да еще тащишь за собой кишки. Именно поэтому ты обратился ко мне после стольких месяцев молчания. Я прав?

Сразу я не ответил, потом все-таки кивнул.

- Твоя нерешительность красноречивее любых слов, Джим. Тебе больно, ты раздражен, но тебя учили не распускать нюни - вот ты и стараешься, чтобы никто не заметил твоей боли. Но так не исцелиться, напротив - раздражение лишь усугубит боль. Хуже другое: ты даже не подозреваешь, что не одинок и ничем не отличаешься от тысяч других людей, обращающихся к нам каждую неделю, и столь же самонадеянно полагаешь, будто твоя болячка настолько неповторима, что ее надо холить и лелеять всю оставшуюся жизнь. Можно задать тебе один вопрос?