Мы будем первыми! Родное небо - Сергей Баранников

Фомина и Степаныча… То есть, студента воздушно-космической академии Максима Фомина и преподавателя академии Ивана Степановича Смирнова. Они поступили к вам буквально вчера…

— Ах, да, помню! Смирнов в четвёртой палате, Фомин в шестой, но к ним я вас не пущу. Если хотите, позову сюда. Нечего мне по отделению ходить, ещё и без бахил.

— Так ведь я с бахилами! — выудил из кармана пластмассовый шарик с бахилами, который парой минут ранее мне выдал автомат, и показал медсестре.

— Всё равно не пущу! — встала в позу женщина.

— А если сильно попросить? — достал из кармана шоколадку и протянул её дежурной медсестре.

— Ладно, проходите, — смягчилась женщина и спрятала шоколадку в выдвижной ящик стола. — Только недолго, по пять минут у каждого. И бахилы наденьте!

— Разумеется!

Через пару минут я был уже у Макса и протянул ему пакет с фруктами.

— Держи, тут тебе апельсинки, бананы, яблок ещё купил.

— Есть чего сладенького? — поинтересовался Рыжий, нырнув носом в пакет. — О, конфеты!

— А тебе можно? — забеспокоился я, понимая, что содержимое пакетов у меня не проверяли на посту.

— Даже нужно! — отозвался Макс и зашелестел обёрткой.

— Как ты тут вообще?

— Как сыр на дверце холодильника, — отозвался парень. — Лежу, покрываюсь плесенью. Правда, периодически приходят уколы ставить, мерить давление и выдавать лекарства. Кста-а-ати! Знаешь, кого я видел?

— Павлову? — догадался я.

— Ага! Когда врач приходил с обходом, с ним целый отряд пожаловал. Молоденькие врачихи практику проходят. Тут такие кадры есть — давление зашкаливать будет. Вот только уколы ставить я им не разрешил, и так задница болит уже. Так то профессионалы ставят, а после студенток вообще на спину не лягу.

— А что врач говорит?

— Да ничего особенного! Привезли сюда, провели обследование. Кажется, отделался одними ушибами. А вот у Степаныча какая-то проблема с позвоночником всплыла и во время приземления повредил обе ноги. Ты уже был у него?

— Нет, к тебе первому заглянул. Сходим вместе?

Только мы добрались до выхода из палаты, в дверях появился лечащий врач Макса.

— Фомин, вы куда собрались?

— Так ведь в четвёртую, Смирнова проведать.

— Возвращайтесь в постель, вам нельзя болтаться без дела.

— Станислав Яковлевич, когда меня выпишут?

— Когда нужно будет, тогда и выпишут, — успокоил меня врач. — Нужно провести комплексное обследование. Знаете ли, катапультирование с горящего самолёта — это не шутки.

— Так я ведь абсолютно здоров, какой смысл меня тут держать?

— В наше время здоровый человек — это не находка, а результат плохой диагностики. Так что, голубчик, оставайтесь пока в стационаре, а мы на вас хорошенько посмотрим.

Рыжий вернулся обратно, а к Смирнову мне пришлось идти одному. В отличие от Макса, у Ивана Степановича было два соседа в палате. Когда я вошёл, они установили тумбочку между кроватями и всей палатой резались в домино. Заметив меня, один из соседей накинул газету поверх тумбочки, но Степаныч махнул рукой и успокоил товарищей:

— Спокойно, это наши люди! — заверил Степаныч и обратился уже ко мне. — Проходи, Миша!

Смирнов похлопал по своей койке и немного подвинулся, освобождая мне место.

— Это вам! — я протянул пакет и устроился на краю койки, стараясь не особо продавливать её своим весом. Беглого взгляда на перебинтованные ноги препода хватило, чтобы оценить его состояние. Хорошо, хоть не гипс.

— Вот придумщик! — выпалил Степаныч и отставил пакет в сторону, а затем проследил за моим взглядом. Пусть я быстро отвернулся, Смирнов всё понял. — Не волнуйся, летать смогу. Пусть и нескоро. Во время приземления меня занесло на камни, и немного разодрал кожу. Ничего серьёзного, кости целы! Как вы там?

— Отдыхаем! Нас, наверно, теперь нескоро к полётам допустят. Да и Лев Михайлович один много не успеет…

— Ну, ты Рязанцева плохо знаешь, — ухмыльнулся Степаныч. — Но я кое-что слышал, мне птичка с утра донесла. В общем, проведут экспертизу. Если авария произошла не по вине механиков, пролёты продолжатся, а меня временно заменит инструктор из Ейска. Рязанцев уже договорился обо всём, так что ждут официального разрешения. Не волнуйтесь, ребята, полетаете!

Смирнов оказался прав. Уже в понедельник полёты продолжились. Сегодня был особенный день! Я проснулся за час до будильника и никак не мог уснуть. Отчаявшись, отправился в душ, пока он ещё свободен. К тому времени, как соседи подтянулись на кухню, чайник уже вскипел, а на столе дожидались своего часа бутерброды с сыром.

— По какому поводу праздник? — поинтересовался Тёма, выудив на тарелке бутер.

— Не спится, — я пожал плечами, хоть и точно знал, что причина иная.

— Волнуешься? — поинтересовался Лёха.

— Ещё бы! Не каждый день садишься за штурвал и поднимаешься на высоту облаков.

— А мы летать будем только на втором курсе, — расстроился Руслан. — Вы вообще везунчики в этом плане.

— Ничего, ещё успеете! — успокоил я друга и засобирался.

После завтрака я заскочил в больницу и узнал, что Макса выписали, а вот Смирнову предстояло пролежать ещё три дня.

— Миша, сегодня ты полетишь! — с улыбкой произнёс Иван Степанович. — Не волнуйся, ты отлично показал себя во время учёбы, я уверен, что и в реальном полёте ты справишься. Хотелось бы мне с тобой полететь, да сам видишь как получилось. Но ничего, ещё поднимемся в небо!

От Степаныча я сразу направился на аэродром и застал крайние вылеты лётчиков. Да, мне бы тоже хотелось полететь с ним, а не с незнакомым человеком, или с холодным и строгим Рязанцевым, но назад не отыграешь, так что приходится мириться с тем, что есть.

— Чудинов, приготовиться! — ледяным тоном приказал Рязанцев, когда наша группа в полном составе собралась возле диспетчерской. Это значило, что мне предстояло лететь первым, а инструктором будет сам Рязанцев.

Волновался ли я перед полётом? Ещё как! По пути к самолёту я не чувствовал ног и сам не понимал как всё происходит. Казалось, будто всё это происходит не со мной, а я просто наблюдаю за происходящим, словно все действия выполняет другой человек. На миг мне даже показалось, что настоящий Михаил вернулся и перехватил контроль над телом, но это было не так, потому как тело полностью слушалось меня, пусть и движения были плавными.

Я делал всё на