Злое железо - Алексей Молокин

– Как тебя зовут? – снова спросил Левон.

– Богун Трохтер, – прохрипел пленник. – Уймите своего психа!

– И зачем вы этот беспредел устроили, зачем людей побили, а, Трохтер? Отвечай!

– Так они все равно помрут, а нам душевное веселье, – недоуменно ответил богун Трохтер. – Вон как вертелись, и все равно от кары небесной никто не ушел! Потешно же! Настало наше времечко, теперь и повеселиться можно. Только вы нам весь кайф обломили. Придурки, все сдохнете, всех железным дождем побьет!

Левон между тем отобрал у меня метеорит, повертел в пальцах, потом вернул и сказал:

– Повесь-ка на пояс, а лучше на шею на гайтан. Похоже, это оберег от неупокоенного железа. А вы, – тут он показал на Костю с Гонзой, – обыщите мертвяков, может, еще такие амулеты сыщете. Пригодятся.

Костя с разочарованным Гонзой молча встали и направились к бесстрашникам. Гонза ворчал, что зазря трудился, ускоритель делал, ну ничего, вот вернемся, тогда…

– Ну, богун Трохтер, ступай, покуда браток не воротился и не взялся за тебя, – сурово молвил Левон. – Теперь ты как все, посмотрим, далеко ли уйдешь.

Пленник встал и неуверенно пошел через поле в сторону, противоположную той, куда отправились Костя с Гонзиком. Он шел не оглядываясь, потом побежал неловкой трусцой и уже почти добрался до дальнего леса, когда вдалеке что-то звонко лопнуло, раздался свист, и бесстрашник упал навзничь с черной заклепкой в груди, да так и остался лежать. Вдали с протяжным шумом что-то обрушилось. Похоже, железнодорожный мост.

– Кто? – сурово спросил Левон. – Кто это его?

– Это я, – прошептала Люта и заплакала.

Глава 7

Божьи жилы

Скользнуть со струн, упасть в леса,

И жизнью замереть под снегом.

Двенадцать знаков в небесах,

Ты – тоже половина неба!

По-доброму, следовало бы по-людски похоронить покойников, да только времени на это не было. Левон посмотрел на поле, склонил голову, словно попрощался, вздохнул и сказал, что если всех мертвецов хоронить, то мы до Агусия и к следующему ледоставу не доберемся, уж лучше оставить их как есть, потом, если все пройдет как надо, местные жители сами похоронят. А нет – так и хоронить будет некому. Да и могилы копать нам было нечем. В Подорожниках жители пользовались деревянными, окованными по лемеху медью лопатами, но у нас и таких не водилось. Да и ни к чему они нам были, больно здоровы, тащить замучаешься. Правда, у запасливого братка имелась в заначке саперная лопатка с лемехом из титана, добытая на Димсоновом заводе, но с одной лопаткой, даже изготовленной из стратегического материала, много не накопаешь.

Костя с Гонзой вернулись с шестью амулетами из небесного железа. Браток хотел было спросить, где пленник, но увидел зареванную Люту, посмотрел на поле, все понял и ничего не спросил, только хмыкнул. Богун Левон взял амулеты, долго рассматривал их, разве что не нюхал и на зуб не пробовал, потом снова вздохнул и раздал нашей команде, пробурчав под нос, что авось поможет, хотя и сомнительно.

И мы, так и не отдохнув, пошли дальше. Не получилось привала. Мы снова спустились к реке и опять шли по берегу, минуя деревни и небольшие городки, ступая по краешку воды. Река разливалась все шире, медленно вталкивая широкие теплые, обманчиво ласковые языки разлива в низины, подтапливая пойму, огороды и прибрежные дома. Синее плоское зеркало мелководья кое-где простиралось до самого горизонта, далекие деревья, стоящие по колено в воде, казались миражами. Берег понемногу поднимался, под ногами перестало хлюпать, мелькнула серая полоса асфальта, и скоро мы бодро шагали по твердой дороге, петляющей по густому, пахнущему не то новым годом, не то похоронами ельнику. В лесу кое-где еще лежал снег, зернистый и хрусткий, словно чешская бижутерия, от ельника тянуло холодом, ржавая, подсохшая хвоя грубой кабаньей шерстью топорщилась на обочинах дороги. Повсюду виднелись вытаявшие пластиковые бутылки, разноцветные пакеты и прочая упаковочная гадость, видимо, места здесь были обжитые и отнюдь не девственные. Известное дело: где люди, там и мусор, и наоборот.

Я чувствовал, что здорово устал. Рюкзак немилосердно давил на плечи, да и гитара, казалось, такая легкая, существенно потяжелела. Рука, которой я придерживал гриф, онемела, и время от времени я перекладывал инструмент с одного плеча на другой.

Лес поредел, справа от нас потянулся длинный, выкрашенный облупившейся зеленой краской забор. Из-за забора не доносилось ни звука, вообще было удивительно тихо, только птицы цвенькали в кронах деревьев, да где-то неутомимо колотил дятел, ни дать ни взять мой сосед сверху из той, прошлой жизни, вечно озабоченный ремонтом своей квартиры. В одном месте в заборе обнаружилась дыра. В самом деле, что это за забор такой, без дыры, что мы, не в России, что ли? Россия вообще страна заборов, слава богу, дырявых, а то было бы совсем глухо. Сквозь означенную дыру виднелась скучная и пустая баскетбольная площадка, да несколько покрашенных в синий и желтый цвета домиков, похожих на фургончики автолавки, с навесами и широкими окнами на фасадах. Видимо, мы проходили мимо очередной турбазы, их по берегу Мологши понатыкано – не сосчитать.

Моя догадка скоро подтвердилась. На фанерном щите, справа от дороги красовалась надпись, исполненная псевдославянским шрифтом, – «Офеня». Ниже буквами поменьше значилось: «Турбаза торгово-промышленного объединения „Коробейники“. Коробейников ни на самой турбазе, ни в ее окрестностях не наблюдалось, наверное, сезон для них был неподходящий. Не ситцевый, не парчовый и не бархатный – железный. А может быть, корбейники, как многие перелетные существа, еще не воротились с юга.

Левон протиснулся в очередную дыру в заборе, огляделся и приглашающе махнул нам рукой. Мы проследовали за ним и оказались на территории турбазы. Здесь подлесок был аккуратно вырублен и росли мачтовые сосны, золотисто-красные, мощные, словно органные трубы, сам воздух над ними, казалось, тихонько гудел на разные голоса. Это и есть истинная тишина, когда над тобой качаются далекие кроны, а меж ними светится синее апрельское небо.

Из всех домиков богун выбрал крайний, разрисованный забавными графитти на торгово-промышленную тему. На фанерных стенах в подробностях, в виде комиксов, был представлен сюжет знаменитой народной песни «Коробейники». Подробности оказались весьма откровенными и довольно забавными, неизвестный художник был, несомненно, талантлив, а героям его произведений скромность не была свойственна вообще. Как истинным коробейникам.

Около домика имелось обложенное битым кирпичом кострище с горсткой синевато-серого пепла, дощатый, небрежно сколоченный из необрезных досок стол под покосившимся навесом и почерневшие от непогоды лавки. Кто-то был здесь совсем недавно, потому что костерок еще слегка курился едким дымом.