Черный день - Алексей Доронин

Проклятый идиот! С того момента, когда он заметил огоньки, у него хватило бы времени десять раз повернуть назад. Люди скрылись из виду в тот момент, когда заметили его, и после этого, очевидно, наблюдали за ним из укрытия, определяя степень его опасности.

Теперь уже поздно. Если он попытается ретироваться, они воспримут это как приглашение к погоне. Луч фонаря в руке незнакомца ударил Саше в глаза, слепя и дезориентируя. Видимо, еще раз убедившись в том, что угрозы нет и в помине, тень решительно направилась к нему.

Вряд ли к нему идут, чтобы поговорить по душам. Надо было действовать, действовать немедленно. Или принимать бой, или удирать. Саша склонялся к тому, чтобы выбрать второе, несмотря на ствол, оттягивавший карман. Но слишком медленно склонялся. Александр Македонский гнал из своей армии именно заторможенных вояк. Паникует, бежит — не так страшно. А вот если застыл на месте — пиши пропало.

Александр никогда не был спортивным, но благодаря длинным конечностям и хорошему соотношению мышечной и всей остальной массы мог развивать приличную скорость. Увы, в тот момент Данилов был не в лучшей форме. Слишком тяжелым был груз, который он нес на плечах, но еще тяжелее — тот, что был у него на душе. Поэтому и соображал он даже медленней, чем обычно.

Слева, из-за громады застывшего на переезде самосвала, вынырнула еще одна фигура, преграждая жертве, которая уже поняла свою роль, возможный путь отступления. Впрочем, в этом не было необходимости — усталые ноги Сашу не слушались, тяжесть рюкзака придавливала к земле.

Теперь он понял — то, что он принял за огни Святого Эльма, было всего-навсего огоньками сигарет. Имей Александр чуть больше здравого смысла и чуть меньше фантазии, может, ему и удалось бы избежать встречи с неприятностями. Но так уж повелось, что всю свою жизнь чаще он сам находил неприятности, чем они — его. Так случилось и на этот раз.

Одеты незнакомцы были в новенькие, не обмятые лыжные куртки, явно из магазина спорттоваров. За спиной у обоих угадывались автоматы. То, что за спиной, а не в руках, могло свидетельствовать только об их пренебрежении к Сашиной персоне.

— Эй, земеля! — окликнул его один из них сиплым голосом, когда разделявшее их расстояние сократилось до десяти шагов. — Закурить не найдется?

Просто классика.

— Не курю, — глухо ответил парень.

— Плохо… а то у нас кончились. А ты откуда будешь? — вступил второй. — Из Новосиба?

Поразительное дело! Эти невинные вопросы, заданные будничным тоном, заставили Данилова расслабиться, хотя разум его бил тревогу. Человека не окружают вот так в пустынном месте только для того, чтобы поговорить по душам или стрельнуть сигаретку. Даже в прежние времена не окружали.

— Да, оттуда, — кивнул Саша, стараясь выглядеть как можно спокойнее.

— А мы из Кузбасса, — был ответ.

Они уже стояли вплотную, и он чувствовал их несвежее дыхание. Под дых его ударили почти одновременно. Он так и не понял, кто именно. Не кулаком — прикладом. Слегонца. Парень чудом удержался на ногах, но на мгновение ему показалось, что воздух из легких выкачали и заменили жидким азотом, который тут же начал растекаться у него внутри. Может, и свет у него в глазах померк, но Саша не заметил особой разницы, ведь вокруг и так было темно как в чулане.

Теперь бежать уж точно было поздно. Второй удар, кулаком, пришелся по скуле, но вскользь, оставив только кровоточащую ссадину от перстня-печатки. Так оно и задумывалось — не изувечить, а показать его новое место. По щеке Саши потекла струйка крови, но боли он почти не почувствовал. Вся она сконцентрировалась в пространстве между ребрами.

Плавно опускаясь на истоптанный снег, Александр ожидал третьего, завершающего удара в висок, который расколет его голову и расплещет ее содержимое по грязно-серому сугробу. Поделом дураку.

Но добивать его не стали. Вместо этого рывком поставили на ноги и поволокли в сторону железнодорожного пакгауза, сложенного из старых шпал. Парень не пытался сопротивляться. Что бы они ни хотели с ним сделать, едва ли это будет страшнее того, что он уже пережил.

Там за углом, невидимая со стороны дороги, была припаркована машина, которую уж точно нельзя было принять за брошенную. В салоне горел свет. Из нее, опустив окно у водительского места, высунулся здоровила с простецкой рязанской мордой. Он в упор разглядывал пленника как диковинного зверя.

— Ты, мазута, етит твою, сколько раз про светомаскировку говорить? — накинулся на него один из мужиков, державших Александра. — Что, маленький, темноты боишься? Еще раз увижу, пешком пойдешь.

— Ну и пойду, — пробурчал в ответ бычара. — Сам этот пепелац чини, когда встанет.

— Хватит пузыриться, заткнитесь оба, — оборвал спор второй из Сашиных конвоиров, пониже и поплотнее. — Заводи, Андрюха, сейчас поедем. Но еще раз облажаешься, грохну, — сказал он без тени усмешки.

Александр равнодушно смотрел на чужие разборки. Да, дружным коллективом тут и не пахло. Стая товарищей. А рожи-то, рожи какие… Кунсткамера. Странно, но он почти не боялся. Что они могли сделать с ним? Лишить жизни. А на кой она ему? Вместо испуга пришло ощущение тягучей тоски. Слишком уж глупо все получилось. Конечно, смерть всегда нелепа, но разве стоило две недели петлять по лесам и проселкам, пугаясь каждого шороха, чтобы самому залезть волкам в пасть? Да еще таким.

Пока водитель прогревал мотор, парня наскоро обыскали. Появление пистолета и навороченного швейцарского ножа вызвало общий взрыв глумливого хохота:

— Ну ты прямо Рембо, чувак!

Парень знал, что они правы. Что толку с оружия, если ты не готов им воспользоваться? Саша полусидел-полулежал на снегу, с трудом хватая ртом воздух, а разбойник, задиравший шофера, — худощавый, конопатый и с неприятным родимым пятном на щеке — начал обшаривать его вещи. Сперва ему не повезло. «Собачка» молнии, которую он рванул со всей дури, осталась у него в руке, и открыть рюкзак стало проблематично. Снимать перчатки и ковыряться с замком архаровцу было в лом, и он достал что-то из кармана куртки. Блеснуло лезвие, Саша отметил зазубрины на лезвии и поставил на то, что это не сувенирная дешевка, а хороший «охотник», не хуже, чем тот, который он сам скоммуниздил в лагере.

Потом дешевая материя уступила отличной стали. Данилов никак не отреагировал на такое варварское обхождение, все его сознание занимала боль в груди. Но даже будь у него силы протестовать, он оставил бы возражения при себе. Уж очень скорыми на расправу выглядели эти романтики с большой дороги, и очень большими были зазубрины на ноже. Вряд ли вспороть человеческий живот этим клинком было труднее, чем китайский рюкзак.