Последний иерофант. Роман начала века о его конце - Владимир Корнев

Адвокат отсчитал ушану три сотни. Новые банкноты хрустели, как квашеная капуста на зубах. И этот хруст, и сам вид «больших» денег (пятнадцатилетнему связному впервые платили так щедро) подействовали на паренька завораживающе. У него пересохло во рту:

— A-а… а что теперь делать, хозяин? Я для вас на все готовый!

— Голова у тебя что надо. Береги себя, а я тебя найду, когда понадобишься, — тогда всерьез рассчитаемся. Если твоя наводка верная я о тебе, Петруша, лично позабочусь.

Обрадованный паренек улетел как на крыльях, а Викентий Алексеевич направился «на хазу», озабоченно повторяя про себя: «Следующая пятница, в полночь… Ближайшая пятница…»

Поднявшись по лестнице то ли «малины», то ли дома терпимости, где куролесит отвратительная безумная старуха да «отлеживаются» ее отпетые клиенты-подельники, Думанский встретил у проклятых дверей очередного из них — субъекта мужицкого вида. Тот хмуро кивнул:

— Здорово! Чего-то старуха-то не открывает? Битый час уж тут околачиваюсь… Жаль, жаль Митьку, да что тут поделаешь… Ну ты и осмолился! Физия гладкая — почти студент-губошлеп. Га! Ты ж так своими усами гордился — девочки же теперь замечать перестанут.

Думанский оглядел визитера с головы до ног. «Колька-Яхонт, что ли? Тогда я как „Кесарев“ должен его узнать».

— Здорово, здорово! А за кукол этих ты не беспокойся, да и не до них мне теперь. Зато меньше похож на розыскные листовки, — ответил Думанский и прогромыхал по двери кесаревским кулачищем.

Яхонт ухмыльнулся:

— Да уж, преобразился! На их картинках ты не фраер.

— Ну чего барабаните? Мертвую тишину нарушаете, — проворчала Никаноровна, наконец открыв дверь.

Яхонт прошел мимо нее в «гостиную», поискал глазами по комнате.

— Не бунтуй, старая, и не хнычь! Водка-то есть? Наливай! Выпьем за упокой делового человека, помянем товарища как водится.

Адвокат молчал, боясь сказать что-то лишнее.

— А ты никак язык проглотил? Не ожидал, что найду? Я не уголовка — мне раз плюнуть. — Яхонт нашарил в полумраке графин со спиртом, налил сам — себе и «Кесареву». — Ну, давай по полной! Пусть земля ему будет пухом!

Думанский послушно хватанул спирту, попытался запить водой, но поперхнулся и закашлялся, а лицо его исказила мучительная гримаса. Яхонт хорошенько треснул «товарища» по спине, от неожиданности тот просипел:

— Благодарю вас, не стоит беспокоиться!

Яхонт сел в кресло и, внимательно наблюдая за «Кесаревым», решил, что ему одновременно привиделось и послышалось.

— Родная душа, где же ты видел, чтоб спирт водой запивали? Были бы у печени руки, они бы глотку задушили!

Думанский налил еще стакан медицинского, пододвинул бандиту. Яхонт выпил залпом, ни слова не говоря. Ни одна черточка на его «протокольной» физиономии не дрогнула. Он не спеша отошел к окну, встал к нему спиной, постоял так с минуту, затем произнес медленно, четко выговаривая каждое слово и глядя куда-то в угол комнаты:

— А знаешь, Андрей, есть вещи красивые и некрасивые…

— Хорошо. То есть очень жаль… Но я что-то ничего не понимаю, — пожал плечами «Кесарев», чувствуя тепло, разлившееся по телу, и тупую тяжесть в затылке.

Яхонт недовольно повел головой и тут только посмотрел Думанскому прямо в глаза:

— Не знаю уж, как по-твоему — может оно и хорошо, только придется тебе, милок, платить за своего дружка. Я матерьялист и так считаю — всякое деяние должно быть оплачено, у всего есть цена. Ну что ж ты, друг ситный, кого ты на мякине провести хотел? Что же вы с Сатиным бабу-то в дело взяли, если меня хотели обставить? Кудесники! Это ж какая история получается — я добываю для всей вашей братвы работу, ксивы «чистые», чтобы жили вы безмятежно, а вы мне — вот тебе, Яхонт, наша щедрая благодарность?! За сявку-болвана держали? За что ж так немилосердно? Обидно — серье-езные люди, а обращаетесь со мной как с фраером.

— Я не понимаю, о чем вы говорите. — Викентий Алексеевич выпучил покрасневшие глаза. — Вы думаете…

— Пусть слон думает, у него голова большая!

Яхонт тут же распорядительно крикнул:

— Косой, Туркмен, Егор — пора!

Из «малинных» недр возникло трое мрачного вида верзил и, не говоря худого слова, да и вообще звука не проронив, стали профессионально обрабатывать Думанского здоровенными кулачищами (английскому боксу до такой внушительности воздействия было далеко). Толстяк с плохо зажившим шрамом-порезом во всю щеку в той же невозмутимой манере обследовал его карманы, изъяв все содержимое — документы, пухлое портмоне, смятые билеты конной железной дороги и даже батистовый носовой платок. Фальшивого Кесарева буквально передернуло от запаха грязной одежды и давно не мытого тела, источаемого «меченым» блатарем.

— Ну что, петух артынский? — приговаривал Яхонт. — Как тебе мои жиганы? Все твое и ваше — всегда было мое и наше!

— Я не понимаю, о чем идет речь, — повторял уже изрядно помятый «Кесарев».

— Слушай, Андрюша, не надо из себя фофана[97] строить! — взорвался наконец Яхонт. — Шерри получила страховку за Челбогашева и не захотела с вами делиться — знаем уж! — а все ваши авантюры подробненько нам обсказала. Б…ди и вору долго оправдываться. До такого никто не мог докумекать, только вы с Сатиным. И у нас к вашей группе сразу же возник живой интерес. Вы натурально имели серьезный резон с такого-то затейного иллюзиона!

— Все что угодно говорите, я все равно ничего не понимаю, — упорно твердил уже совершенно отрезвевший Думанский.

— Ну что, аноха вертож…ый? Дед был казак, отец — сын казачий, а сам — хвост собачий! Сейчас поймешь, что эти фокусы не для нас. А дело было так. Сатин, имея роковую неосторожность получить юридическое образование, затеял вместе с тобой крупную аферу. Один из эпизодов разъясняю на пальцах: однажды он, лисья душа, придумал открыть юридическую контору «с секретом». Подается объявление, мол, юрист ищет секретаря-помощника. Из множества кандидатов опытный законник, Сатин бишь, выбирает человечка, у которого нет родственников. Чтобы хотя бы сложением был похож на него самого ну и, понятно, никаких там особых примет вроде шрамов или наколок. А суть аферы такова: начальник страхует свою драгоценную жизнь в крупном банке, на нового помощника, чтобы в случае смерти страховую премию получил бы именно помощник-секретарь. Кроме того, наш Ералаш-Сатин не гнушается тем, что по службе занимает мелкие суммы у всех, кого знает. Мелкие — это чтобы в случае его смерти никто и не подумал бы обратиться в суд. И что дальше: с помощью твоей Никаноровны убивает ничего не подозревающего пичугу-секретаря, переодетого в одежду начальника с его же документами в кармане. Такие аферы проделывались не единожды, и всякий раз несчастных двойников-секретарей обезображивали до неузнаваемости: лицо то резали, то сжигали кислотой, а для верности, как всегда, переодевали в одежку шефа и подкладывали его документы. Он вообще личность творческая: для разнообразия раздобыл как-то в Кронштадте, на фортах, в токсикологическом банке, пробирки с бациллами со всякой заразой, а потом заражал своих жертв, чтобы совсем перелицевать еще до убийства… Интересно, сколько раз Сатин ходил на «свои» похороны? А сколько страховых компаний он обманул… Гениально: чтобы самому жить, надо других давить. И все вы здесь мастрячили под ритуальные убийства. — Яхонт махнул перед носом Думанского книжкой, которую перед ним положили подельники. — А вот и книжица! Халтурно работали, наскоро лабали — кто вас научил так обращаться с вещественными доказательствами? Страницы выдираем, рисунки рисуем! Кто из вас Репин-то? А? Тайна? Я, конечно, в ваши блатные расклады не совался бы тыщу лет, но ведь есть же наша доля — законная, оговоренная часть кассы. Кстати, в бога давно не верю — я ведь идейный атеист и религия для меня — предрассудок, удел слабых и глупых, но ты-то, кажется, веруешь, а творишь что? Мы ж про братца твоего Митьку знаем уже — и его, значит, к праотцам? Не пожалел, выходит? Чудны дела твои, господи! А братоубийство-то — смертный грех, верно Вася?

«Васю» от таких параллелей-догадок передернуло.

— И в самом деле: сдать тебя, может, к ч…вой матери фараонам, заработать кучу денег на дела идейные, а? Ладно, ладно — кокаинчик-то, смотрю, совсем нервишки расшатал… Пройдемся-ка мы дальше по вашей волчьей схеме. Ну вот, затем «выясняется», что погиб Сатин, — продолжал Яхонт, — а Сатин-то живехонек и с документами своего секретаря идет в банк, и получает страховку за покойного «хозяина», то бишь за самого себя, и, выходит в дальнейшем, живет себе шеф поживает под именем покойного помощника, у которого родственников нет и сироту никто не ищет. Траур и скорбь стихают, он опять же открывает дело, убивает секретаря, выдает его за себя и так по кругу. Только вы не на того нарвались! С тобой лично и с Сатиным был договор: мы убиваем Савелова, а ты вскрываешь сейф для заказчиков и мы отдаем им долговые расписки. И вы тоже аванс получили, а ты, известный шнифер, не смог открыть сейф, как мне сказал Сатин. Швейцарский тебе вроде как не по зубам. После этого Сатин скоропостижно скончался якобы. Я вот поверил, откровенно тебе скажу, и даже пожалел его, простил долги. Даже денег на похороны передал. А Шерри подтвердила, что сейф-то все же был вскрыт. Много интересного и ценного было вынесено. А расписки, о которых мы договаривались, спокойно остались лежать на своем месте, так? Послушай, Кесарев, Челбогашев или как там тебя на самом деле звать! — продолжал Яхонт, постепенно распаляясь. — Сейф ты на самом деле вскрыл и просто вытащил оттуда гораздо более ценные вещи, чем расписки. А я остался треплом гороховым перед клиентами. Это тебе как? Воровское благородство и честь?