Берия. Арестовать в Кремле - Анатолий Сульянов

380-я дивизия прибыла на фронт из Алтая и после тяжелого, изнурительного, многодневного марша по глубокому снегу и бездорожью была с ходу брошена в бой без артиллерийской подготовки, без авиационного прикрытия, а самое главное — без глубокой и всесторонней разведки! Личный состав был необстрелян, командный состав не имел опыта организации боя, взаимодействия частей и подразделений. В течение 26–28 февраля дивизия пыталась овладеть населенными пунктами Шарки, Яблонка, Толстуха под непрерывным артиллерийским и пулеметно-минометным огнем гитлеровцев, бомбежкой с воздуха и, естественно, несла все это время большие потери. Ни командование фронта, ни командование армии не организовали своевременный подвоз боеприпасов для артиллерии и стрелкового оружия. «Имеется ряд случаев, — сообщалось в политдонесении, — смерти бойцов на почве истощения…» Красноармейцы погибали не только от огня противника, а и от… голода!

Когда же у руководителей родилось такое безжалостное отношение к человеку? Даже на фронте, где гуляет по полям смерть, льется кровь, и там не берегли человека, не ставили его выше пары валенок. В одном из эвакуационных госпиталей были привлечены к уголовной ответственности выздоравливающие после ранения сержант Н. Фатькин и старшина В. Потапов за кражу четырех одеял, ватной фуфайки и валяных сапог. 13 мая 1943 года военный трибунал приговорил Фатькина и Потапова к пяти годам лагерей с отбытием наказания после окончания военных действий. Разумеется, «приговор окончательный и обжалованию не подлежит».

В середине девятнадцатого века в трактате «О свободе» Джон Стюарт Милль писал о том, что часто тирания общества превосходит любую другую, не оставляет ни одной лазейки, чтобы ускользнуть, «проникает гораздо глубже в детали и порабощает саму душу». Общество состоит из особей, из людей, групп, масс. Кто же выступает тираном в обществе? Каждый?..

В Красной Армии в двадцатые — начале тридцатых годов рукоприкладство было редчайшим случаем, за которое командиры строго наказывались, вплоть до увольнения из армии. Но как только ГПУ — НКВД стали применять меры физического воздействия с благословения августейшего Иосифа, так сразу рукоприкладством заразились и командиры Красной Армии, и руководители предприятий. Дурное расходится быстрее, чем доброе.

В одном из артиллерийских полков весной 1943 года стали появляться жалобы на грубость начсостава. При расследовании выяснилось, что «…воспитательная работа по укреплению дисциплины в полку подменялась массовыми репрессиями. Командир полка майор В. Гаевский, его заместитель по политической части майор Г. Бабкин и начальник штаба майор А. Авдеев систематически применяли физические меры воздействия к своим подчиненным бойцам и командирам. В ряде случаев избиение производилось упомянутыми лицами в состоянии опьянения.

Так, Гаевский в апреле избил старшего техника лейтенанта П. Дорошина, нанеся ему несколько ударов кулаком и пистолетом по голове, а после приказал ему становиться для расстрела… В состоянии опьянения нанес удар кулаком, а затем рукояткой пистолета лейтенанту В. Фурсову. Во время попойки в штабной машине нанес удар по лицу красноармейцу Д. Берестову, сбил с ног и угрожал расстрелом.

Подобные преступления допускал и заместитель по политчасти майор Бабкин. 7 апреля… избил пистолетом красноармейца тракториста Д. Симинякина и пытался его застрелить, но пистолет дал осечку. Тогда же избил завскладом ГСМ В. Иванова за отказ выдать горючее сверх нормы. 17 мая, войдя в машину помощника командира полка по снабжению майора Л. Афанасьева, заявил при этом: «А ну-ка вылетай отсюда всякая сволочь», после чего потребовал от Афанасьева выдачи ему водки. Получив отказ последнего, нанес ему удар по лицу.

Начальник штаба полка майор Авдеев в состоянии опьянения незаконно расстрелял старшего сержанта Навака за то, что последний во время посадки в машину СУ-35 доложил о своем заболевании. В результате произведенного выстрела Навак получил тяжелое ранение в голову. За попытку присутствующих при этом красноармейца Н. Виноградова и старшины Д. Чистилина оказать помощь раненому Авдеев пригрозил им расстрелом и приказал выбросить раненого Навака из машины на снег, а поставленному часовому — пристрелить Навака, если он поднимется. Спустя короткое время Навак пытался подняться и, в соответствии с приказанием Авдеева, был добит часовым. После убийства Навака Авдеев совместно с Гаевским послали матери Навака извещение, что ее сын расстрелян как трус и изменник. Следствием установлено, что Навак, будучи совершенно необоснованно оскорблен Авдеевым, назван трусом, заявил: «Неизвестно, кто окажется трусом, я или вы», после чего Авдеев без всякого повода произвел в него выстрел.

Гаевский, Бабкин и Авдеев систематически пьянствовали. Для организации попоек они использовали водку, предназначенную для выдачи личному составу полка. Только в последних числах мая Гаевский и Бабкин забрали со склада к себе в землянку около 80 литров водки…»[16]

Случаи избиения подчиненных в годы войны были распространены как среди старших командиров, так и среди генералитета. Некоторые командующие армиями и фронтами ходили с инкрустированными палками старинной работы (Еременко, Гордов, Конев и др.), чем вселяли в подчиненных страх, желание исполнить их любую прихоть…

Может возникнуть вопрос: а наказывались ли те начальники, которые занимались рукоприкладством? В приведенном выше случае с командованием полка справедливость, как говорится, восторжествовала — все они были осуждены. Но далеко не каждый факт избиения или глумления становился достоянием следственных органов, да и не всякий оскорбленный начальником мог пожаловаться — фронт есть фронт…

Хотя, если брать во внимание систему работы отделов «Смерш», возможности контролировать действия командиров, особенно известных своей грубостью и распущенностью, несомненно были. Ведь могли же сотрудники ведомства Абакумова следить за «политико-моральным состоянием» бойцов и командиров Красной Армии, выслеживая тех, кто хоть слово сказал об ошибках командования, приведших к тяжелым неудачам, огромным потерям, о нехватке боеприпасов, о критике Сталина и т. д.

27

В январе 1948 года генерал-лейтенант К. Ф. Телегин побывал на родине, в Ростовской области. Он все чаще и чаще ощущал смутную тревогу, казалось, что за ним следили, и он видел идущие за ним тени. В Ростове он навестил своего фронтового товарища генерал-лейтенанта Бойко; весь вечер вспоминали войну, общих знакомых, сетовали на устранение Жукова и Рокоссовского. Константин Федорович не спеша пил чай, говорил негромко, изредка поглядывая на обитую дерматином дверь, словно ждал кого-то; он много курил, выходя в коридор, поглаживая обритую наголо голову. Неожиданно раздался стук в дверь, вслед за ним — длинный звонок. Бойко открыл дверь. Перед ним выросли трое, решительно шагнувшие в коридор.