Берия. Арестовать в Кремле - Анатолий Сульянов

— О… разговорах, встречах, намерениях Жукова.

— Какие же намерения Жукова?

— Это мы собираемся выяснить после его ареста.

Сталин сел за стол, открыл «дело», бегло просмотрел несколько страниц, прочел «показания» военных, закрыл папку, прихлопнув ее рукой.

— Мелочь, — глухо проговорил он. — Не верю. У Жукова есть завистники, — встал, долго ходил по кабинету, смотрел тяжело и сердито. — Не верю! Я его хорошо знаю. За четыре года войны я его видел в разной обстановке. Не сомневаюсь в его честности. «Замашки Бонапарта»! У кого из начальников их нет, есть и у тебя, Лаврентий, но ты их ловко скрываешь. Есть и у него, — Сталин кивнул на Абакумова, медленно махнул рукой, давая понять, что министр может идти. Тот круто повернулся и исчез за дверью.

— Ты, Лаврентий, что-то стал темнить. Смотри! — грозно сверкнув холодным взглядом, Сталин недовольно посмотрел на Берия. — Не думай, что я не вижу, не знаю. Ошибаешься. Мне говорят о тебе люди. Не зарывайся.

Берия стоял вытянувшись, бледнея, не находя места рукам, не спуская глаз с генералиссимуса. «Кто мог что-то сказать ему обо мне? Что он имел в виду?» — спрашивал сам себя Берия, испуганно шаря глазами то по лицу вождя, то по «делу Жукова», то по плотно прикрытой двери, за которой, казалось, кто-то подслушивал их разговор.

— А Жукова арестовать не дам!..

Берия долгое время был в состоянии сильного нервного возбуждения: Сталин впервые не поверил ему, не поддержал его предложений, а через неделю, при обсуждении на Политбюро сроков испытания атомного оружия, за которое нес ответственность Берия, поставил под сомнение его доклад, потребовав создания компетентной комиссии с участием крупнейших ученых. Страх перед Сталиным все чаще посещал Берия. Он искал причины неожиданного поворота в их отношениях, вспоминал совещания и заседания с его, Берия, докладами и выступлениями, перебирал в памяти события, людей, встречи, связанные с участием вождя, но ответов не находил. Все, что поручалось ему Сталиным, все исполнялось им в установленные сроки. Где, где зарыта собака, — спрашивал себя Лаврентий Павлович, — кто нажаловался «отцу народов»? Как вернуть былое расположение Сталина к себе? А если припугнуть его новой организацией заговорщиков? Страх — сильная штука! Не случайно вождь недавно потребовал поставить новый замок в двери на ближней даче…

Долгие годы Георгий Максимилианович Маленков, работая в аппарате ЦК заведующим отделом, оставался не на виду; не избранный в состав ЦК, он тем не менее принимал активное участие в деятельности Центрального Комитета, всячески поддерживал Ежова в отношении репрессий, чем завоевал расположение и Сталина, и Ежова. В 1937 году Маленков и Ежов фактически разгромили партийную организацию Белоруссии, сняв с постов руководителей республики и отдав их под суд.

После назначения Берия наркомом внутренних дел Маленков довольно быстро сблизился с ним, и их тесные, если не сказать дружеские, отношения продолжались почти пятнадцать лет, вплоть до ареста Берия. Только на XVIII съезде в 1939 году, а в ЦК Маленков работал с 1925 года, он был избран в состав ЦК и секретарем, оставаясь у руля Управления кадров ЦК ВКП(б), преобразованного из отдела. После доклада в феврале 1941 года на XVIII партийной конференции Маленков избирается в состав Политбюро.

Надо отдать должное Маленкову — в самые трудные годы войны он сравнительно часто выезжал на разные фронты, выполняя поручения Сталина, был под Сталинградом. Какое-то время как член Ставки Верховного Главнокомандования занимался производством самолетов для фронта, принимал участие в укомплектовании Военно-Воздушных Сил РККА боевой техникой и личным составом.

После войны Сталин назначил Маленкова председателем Комитета по демонтажу немецкой промышленности. На этом посту он приобрел и друзей, и недругов: каждый руководитель старался заполучить побольше станочного парка и другого оборудования. Особенно обострились отношения Маленкова с председателем Госплана Николаем Вознесенским, положившие начало обиде и частым столкновениям.

Об этом узнал Сталин и создал конфликтную комиссию во главе с Анастасом Микояном. Комиссия после глубокого и всестороннего изучения и анализа пришла к выводу о прекращении репарационной вывозки оборудования в интересах более быстрого увеличения производства, необходимого для Советского Союза, на заводах Германии. С выводами не согласился Берия, но Сталин занял сторону Микояна, посчитав это решение комиссии наиболее оптимальным — резко сокращались сроки производства товаров первой необходимости.

К удивлению Маленкова и Берия Сталин ввел в секретариат Алексея Кузнецова, возглавившего Управление кадров и курировавшего вотчину Берия, МВД — МГБ. Позиции Маленкова и Берия значительно ослабли, но зато усилились позиции Жданова — Вознесенского. Более того, Сталин «высылает» из Москвы в Ташкент секретарем ЦК Узбекской республики Маленкова. Берия остается в одиночестве.

В это время Абакумов после серьезного разговора со Сталиным разворачивает «дело» о низком уровне советской авиационной промышленности, арестовав командующего ВВС Главного маршала авиации А. Новикова и министра авиационной промышленности А. Шахурина, группу начальствующего состава ВВС и руководителей авиапрома. В папку документов Абакумов вложил подготовленную его ведомством справку о потерях нашей авиации в годы войны и сравнительных данных качества немецких и советских самолетов и положил все на стол Сталину, потребовавшему такую справку после получения анонимного письма.

Сталин не поверил данным, представленным Абакумовым, и вызвал глубокой ночью министра к себе.

— Что это? Откуда у вас такие данные?

— Из официальных источников Германии и США, — вытянувшись по стойке «смирно», ответил Абакумов.

— И вы верите, что немецкий ас Хартманн сбил 352 самолета, из них наших 347?

— Это, товарищ Сталин, официальные данные информационного Центра союзников.

— Врут! Это пропаганда! Не верю этому! — взорвался Сталин, подступая к побледневшему Абакумову. — У вас есть наши данные?

— Только из сводок Совинформбюро.

— Нашел чему верить! Запросите данные у штаба ВВС и Минавиапрома.

— Слушаюсь, товарищ Сталин.

Через несколько дней Абакумов положил справку по данным Минавиапрома и ВВС. Сталин долго ходил по кабинету.

— Разница есть в наших потерях. Но я сомневаюсь в цифрах воздушных побед немецких летчиков. «Хартманн сбил 352 самолета, Баркхорн — 301, Рудорфер — 222. Сто четыре летчика «Люфтваффе» сбили по сто и более самолетов». 300 немецких летчиков сбили 24 тысячи наших самолетов! Невероятно! Покрышкин сбил 59, Кожедуб — 62. Как вы, товарищ Абакумов, все это оцениваете?