Из Парижа в Астрахань. Свежие впечатления от путешествия в Россию - Александр Дюма

Граф оставался холостяком, но вот он достиг 40-летнего возраста; страсти остыли, и красавец-дворянин, сумасшедший, влюбчивый, молодой, дебошир стал степенным вельможей, спокойным и серьезным, растерявшим за границей национальные предрассудки и обогатившимся значительной дозой социальной философии. Он решил жениться только затем, чтобы не дать угаснуть своему имени; но, богач-миллионер, он поклялся жениться лишь на женщине, которую, полюбит. Случай не замедлил представиться.

Граф, придя на могилу матери помолиться, встретил девушку, одетую в черное, как и он, которая молилась и плакала на той же могиле. Насколько позволяла судить о ней черная вуаль, это была красивая девушка 17-18 лет ― тонкая, изящная, само очарование. В церкви за все время, что они там пробыли, удерживаемый удвоенным чувством уважения, граф не посмел обратиться к ней ни словом, а вышли ― расспросил. Она оказалась сиротой, воспитанной графиней, которая стала для нее матерью и, умирая, оставила ей часть состояния и завет, что не был непременным условием, предаться монашеской жизни, если свет откажется ей даровать достаточной гарантии счастья. До сих пор сирота не знала другого круга общения, кроме монастырского; она никого не любила и, отдавая богу девственное сердце, свободу и чистоту, которые не принадлежали никому, не ведала других жертв.

Граф вернулся к себе в глубокой задумчивости. Он почувствовал странную симпатию к девушке, но решил этого ей не показывать. В течение года, говоря с нею, как с посторонней, следил за нею взглядом, тая в себе растущее чувство. Через год он был убежден, что встретил женщину, созданную самим богом для его счастья; через год они оба встретились на той же могиле. Она была той же: очень красивой, наивной, чистой, скромной девушкой. В этот момент граф принял решение.

На следующий день он явился к ней и просто, но серьезно сказал, что полюбил ее, и умолял ее согласиться стать его женой. Девушка упала на колени, воздев руки к небу и позволив вырваться лишь этим вот словам:

― И я тоже люблю вас!

Ничто не препятствовало свадьбе, с обеих сторон оговоренной такими счастливыми условиями. Через месяц свадьбу отпраздновали.

В течение 15 лет граф был самым счастливым человеком в России. С молодой женой он повторил путешествия, что прежде совершил один, показал ей Европу, а ее ― Европе. Потом он вернулся в Россию и обосновался в Санкт-Петербурге, сокрушаясь только вслух о том, что бог не благословляет его в детях, которые любили бы их мать так же, как он любит свою жену. Этот нежный союз двоих оставался стерильным.

Однажды странная весть разнеслась по Санкт-Петербургу, а оттуда облетела всю Россию: граф в возрасте 56 лет пустил себе пулю в лоб, а его вдова немедленно ушла в монастырь, передав свое богатство в церковные фонды. Долго не знали причины самоубийства и самозаточения, но вот что, наконец, приоткрылось в этой странной истории.

Граф вернулся домой настолько разгоряченный вином после вечера с ужином, что не узнал свою мать, несмотря на сопротивление, стиснул ее в объятьях, заглушил ее слова поцелуями. На следующий день, ничего не говоря, мать удалила сына от себя и осталась наедине с угрызениями совести. Они привели ее в монастырь ― на промежуточную станцию перед могилой. Умирая, она исповедалась попу, сказав ему, что в результате этой кровосмесительной ночи родилась девочка.

Молодой граф вернулся в Россию, увидел ту, которая приходилась ему одновременно сестрой и дочерью, влюбился и женился на ней. Поп не отважился что-либо сказать: чтобы никогда не раскрыть тайну исповеди? Но, умирая в свой час, он обо всем написал в синод, делая его судьей ужасного, не укладывающегося в сознании события. Синод постановил, что должен все открыть графу и потребовать от него немедленного разрыва с женой.

Граф получил письмо синода, отослал его своей жене и, пока слуга нес его из его комнаты в комнату графини, пустил себе пулю в лоб. Женщина ушла в монастырь.

Такова первая из обещанных историй. Переходим ко второй; она совсем свежая, в чем можно будет убедиться.

В этом году, где-то в начале мая, месье Суслов ― богатый или, как минимум, богатеющий собственник из Олонецкой губернии, следовал Невским проспектом в двухместной карете; пара коней шла быстрой рысью. Ехал он с дочкой, девушкой 17-18 лет ― очаровательной невинной невестой одного человека, которого она любила. Люди, хорошо осведомленные, в каком состоянии богатство месье Суслова, говорили, что свадьба его дочери весьма выгодна и в этом отношении превосходит всяческие ожидания. Итак, дитя было счастливо вполне. Что касается отца, то те, кто его знал 15-16 лет, утверждали, что ни разу не видели его улыбки.

Вдруг, месье Суслов вспоминает забытый маршрут; его кучер должен тут же поворачивать, и он просит дочь передать кучеру этот приказ. Дочка высовывает голову в оконце кареты; но, прежде чем она успела сказать хоть слово, молнией проносятся одноконные дрожки и оглоблей расшибают голову мадемуазель Сусловой. Девушка падает в кузов кареты с раздробленным черепом, и на руках месье Суслова оказывается бездыханное тело.

Это дитя было его жизнью, единственным, что держало его на земле. Его друзья слыхали от него, что если он ее потеряет, то застрелится.

И, однако, он не проронил ни слезинки. Приказал кучеру повернуть домой, взял на руки тело своей дочери и послал за врачом не для того, чтобы пытаться вернуть ее к жизни, так как душа покинула тело некоторое время назад, а чтобы констатировать смерть. Кончина была подтверждена, и грустно, но хладнокровно, как все, что делал, он занялся похоронами. Один иностранец, который его повидал, даже не догадывался, что тут же угодил в такую пропасть в жизни этого человека. Через три дня после похорон у того ничего не осталось от прекрасной лилии, которая так ослепительно цвела какой-то миг. По возвращении из склепа месье Суслов попросил, чтобы его отвезли к главному полицейскому чину, доложили о нем, и рассказал следующее.

― Ваше превосходительство, ― сказал он, ― десять лет назад я отравил своих тестя и тещу, чтобы быстрей прибрать к рукам их состояние. После этого преступления, о котором никто не знал, ничто мне не удавалось; и наоборот, все оборачивалось злом против и вокруг меня. Банкир, у которого я положил на счет 100 тысяч рублей, обанкротился; мои деревни и леса сгорели, неизвестно от чьего огня; мой скот пал от эпизоотии; жена умерла от злокачественной лихорадки; наконец, моя дочь только что погибла от известного вам и почти непостижимого несчастного случая. Тогда я сказал себе: «Божья десница на тебе; повинись и искупи вину». Вот он я, ваше превосходительство, во всем признаюсь, делайте со мной, что хотите.