Из Парижа в Астрахань. Свежие впечатления от путешествия в Россию - Александр Дюма

И вот, внезапно, вдруг, вместо медведя, навстречу им бросается леопард, по красоте переливов шерсти и свирепой повадке ничуть не уступающий своему собрату, которого Данте встретил на дороге, в начале жизненного пути. Видимо, зверь заблудился и оказался вдали от родного края; по всей вероятности, он пришел из Индии через Центральную Азию, достиг благодатных климатических зон Южной Сибири, Барнаула, озера Apaлa, на берегах которого поселилась самая роскошная растительность Китая.

Молодой человек, никогда прежде не видевший такого чудища, перепугался. Леопард устремился на его отца; вместо того, чтобы помочь отцу отбиваться, он бежал. Казак с хладнокровием старого охотника выждал, когда зверь приблизится на 20 шагов, прицелился ему в голову и выстрелил. Леопард сделал гигантский прыжок и упал замертво. Казак повернулся в сторону, куда бежал сын, чтобы посмотреть, не вернется ли он на звук выстрела; но молодой человек даже не оглянулся, он продолжал бежать. Тогда казак перезарядил ружье, взял нож в зубы и пошел к туше. Он не знал нрава этой породы, а сходство с кошками подсказывало ему, что здесь нужно опасаться какой-нибудь коварной выходки. Он совсем приблизился к зверю, тот был мертв. Это был леопард самого крупного и самого красивого вида, шкура которого стоила не менее 75 рублей. Казак снял шкуру, бросил ее на плечо и, охваченный тяжелым раздумьем, вышел на дорогу к дому. Предмет размышлений был серьезным; он задавался вопросом, какую кару заслужил трус, бросивший друга в момент опасности. И добавлял:

― Это больше, чем трус; это предатель ― сын, который бросает своего отца!

Когда он пришел домой, решение уже созрело. Он направился к сыну, запершемуся в своей комнате, и приказал открыть дверь. Сын повиновался и упал в ноги отцу. Но тот приказал ему, не говоря зачем, взять заступ и следовать за ним; сам он тоже взял заступ. Отвел сына на четверть версты от дома и там заступом начертил на земле прямоугольник шириной три и длиной шесть футов; затем стал копать, знаком показав сыну делать то же. Молодой человек, который, конечно, не понимал, зачем он это делает, и лишь смутно догадывался о чем-то, принялся за дело.

Через два часа работы они вырыли яму, куда можно было положить человека.

― Хватит, ― сказал отец. ― Теперь молись.

Молодой человек начал сознавать, о чем речь; однако в произнесенных словах прозвучала такая решимость, что осужденный нимало не пытался сопротивляться. Он опустился на колени и молился. Отец дал ему время окончить молитву; потом, когда молитва была окончена, отошел на расстояние, с какого стрелял в леопарда, поднял карабин, прицелился в сына и точно так же послал пулю ему в голову, как в голову леопарда. Молодой человек упал, сраженный сразу насмерть. Отец опустил его в могилу, зарыл, вернулся к себе, оделся по-воскресному и пошел к судье ― рассказать, что только что произошло.

― Несчастный! ― выкрикнул тот, выслушав рассказ старика. ― Что вы наделали?

― Я совершил праведный суд, ― ответил убийца. ― Уверен, что так рассудил бог.

― Хорошо, ― сказал судья, ― отправляйтесь в тюрьму и ждите там решения генерал-губернатора.

Старик, как всегда спокойный и уравновешенный, исполнил распоряжение. А судья, не мешкая, отослал рапорт генерал-губернатору, чтобы получить его резолюцию. Генерал-губернатор Сибири обладает правом казнить и миловать. И он написал поверх рапорта: «Три дня и три ночи отцу держать на коленях голову его сына, отделенную от туловища. Если он в результате умрет или тронется умом, это будет судом божьим. Если он выдержит, значит творил не во гневе человеческом, а по совести отцовской.

Окончательно дело может решить только его самодержавное величество».

Когда он прислал такую сентенцию судье, отец настоял, чтобы такой же рапорт и вынесенный приговор направили императору Александру. Этот приговор был объявлен старому казаку, который три дня и три ночи, не дрогнув, держал голову сына на коленях и вышел из тяжкого испытания даже без намека на чувство раскаяния. Генерал-губернатор распорядился немедленно его освободить. А через три месяца доставили решение императора; оно утверждало приговор. Старик дожил до 80 лет в безоблачном счастье и покое, убил своего сорокового медведя без злоключений, а после него ― порядочно других. Он умер в 1861 году, и его агонию, казалось, не отягчали угрызения совести.

Эту быль, что ярко живописует патриархальные нравы России, рассказал очевидец события, офицер с сибирских рудников ― генерал Семенко-Быковец.

Раз уж мы вязнем в необычных историях, то вот еще две, только что мне рассказанные; подаю их в горячем виде. Развязка первой наступила лишь четыре года назад. Развязки второй пока ожидают.

Примерно четверть века назад граф*** слыл одним из щеголей и в то же время одним из завзятых картежников и самых распущенных дворян Москвы; все ему были по вкусу: цыганки, светские дамы, горничные и купеческие дочки.

Он вставал с постели лишь для того, чтобы сесть за стол, поднимался из-за стола, чтобы засесть за игру. Единственным человеком, кого он не то чтобы боялся, но уважал, была его мать, вдова 37 лет, которую еще можно было считать одной из самых красивых женщин второй столицы России.

Однажды ее горничная вошла к ней вся в слезах и сказала, что и уговорами, и угрозами молодой граф вырывал у нее обещание ждать ночью в спальне его возвращения с предстоящей оргии в кругу некоторых друзей.

― Ты приняла его предложение? ― спросила графиня.

― Еще нет; я решила все рассказать мадам графине; но он хочет получить от меня положительный ответ в течение дня; поэтому мадам графиня сделала бы доброе дело, если бы отослала меня в одно из ее имений на время, пока не пройдет каприз месье графа.

― Хорошо, ты уедешь сегодня вечером, когда он будет ужинать, но согласись, будто и не собираешься ехать, и поставь условие принять его, не зажигая света; я буду ждать в твоей спальне и пристыжу его за такое поведение.

Обещание было дано, девушка уехала, а графиня ждала своего сына в спальне без света. Что произошло при встрече матери с сыном? Этого никто не знает, поскольку неведомо, была ли сама встреча. Но все могли видеть, что молодой граф, который ни разу не получал материнского разрешения путешествовать, настолько нежная мать боялась расстаться с горячо любимым сыном, на следующий день стал готовиться к отъезду и в конце недели уехал.

Он путешествовал пять лет. Когда же вернулся в Москву, его мать удалилась в монастырь, что в Тамбовской губернии, где у нее было основное поместье. Молодой граф никак не мог понять ее ухода; его мать всегда была набожной, но не настолько, конечно, чтобы предполагать подобную развязку в ее изящной и в то же время безупречной жизни. Он навестил ее в …ском монастыре и был очень удивлен сдержанностью, с какой она его приняла, воздержавшись от нежностей и даже не протянув руки для поцелуя под предлогом своей принадлежности к монашескому разряду со строгими правилами. Однако она торопила его жениться и вести правильный образ жизни, облекая слова не в форму приказа, а всего лишь в форму совета. Граф возражал, что еще слишком молод, не видит своего призвания в семейной жизни, что однажды, может быть, к нему придет желание, как к ней, уйти в обитель, и тогда будет видно, что делать дальше. Пока же, поскольку он разлучен с нею, и материнская любовь к сыну ― единственное, что удерживало его в России, отступила перед любовью к богу, он попросил позволения продолжить свои путешествия. Разрешение на это было получено; граф снова уехал, и только известие о смерти матери опять позвало его в Россию.