Бисмарк: Биография - Джонатан Стейнберг

...

Реформы приобретали особую значимость и вследствие конфликта между короной и парламентом, парализовавшего деятельность правительства, и по причине того, что генералы опасались повторения революции 1848 года. И при дворе, и в армии не забыли революционные мятежи и толпы – с того времени прошло всего лишь четырнадцать лет – и эти страхи определяли характер кризиса 1859–1862 годов. Настоятельные напоминания Роона о Бисмарке возымели действие. Бисмарк получил пост министра-президента благодаря программе военных реформ и возникшему в этой связи финансовому тупику. Роон в полной мере воспользовался своим статусом, поскольку как прусский генерал и военный министр он не должен был в соответствии с постановлением кабинета, принятым еще в 1852 году, получать разрешение министра-президента для аудиенции с королем. Он, подобно другим высшим генералам, имел право прямого доступа к монарху. Прусскому генералу не требовались посредники для общения с верховным командующим – королем.

Безусловно, реформы Роона были значимы в военном отношении. Численность действующей армии и активного резерва увеличивалась более чем на пятьдесят процентов. Преобразования гарантировали, что приумноженная армия будет лучше обучена. Трехлетняя действительная служба обеспечивала трансформацию гражданского человека в полноценного прусского солдата, хотя эта концепция и подвергалась нападкам парламентской оппозиции с 1859 года вплоть до Первой мировой войны. Реформы принижали значение народных ополченческих резервов, что вызывало недовольство офицеров запаса и патриотической буржуазии. Они значительно повышали расходы на содержание армии и, самое главное, сталкивали лбами корону и парламент по животрепещущей прусской проблеме: какой должна быть армия – королевской или парламентской?

Реформы стали приоритетными, потому что так пожелал король. Из всех Гогенцоллернов Вильгельм после Фридриха Великого оказался самым приверженным военачальником. Он был не только выдающимся полководцем, но и мыслителем, обладавшим собственными взглядами относительно будущего прусской армии. Еще в 1832 году Вильгельм написал несколько пространных меморандумов о необходимости трехлетней действительной службы для того, чтобы «превратить крестьянина в хорошего солдата». Третий год службы играет самую главную роль в формировании Soldatengeist, воинского духа, способного в смутные времена защитить власть. Волна революционных мятежей, прокатившаяся по Европе в 1830 и 1831 годах, придавала весомость аргументам принца. 9 апреля 1832 года он писал Карлу Георгу фон Гаке, возглавлявшему военное министерство при Фридрихе Вильгельме III50:

«Революционные и либеральные партии Европы постепенно размывают основы, на которых зиждится поддержка и уважение власти сюзерена, лишая его безопасности во времена смут и угроз. Естественной основой такой поддержки служат армии. Чем сильнее воинский дух в армии, тем труднее его сломать. Дисциплина и слепое повиновение могут войти в привычку только в результате длительных усилий, и тогда в момент опасности монарх может положиться на свои войска»51.

Уроки Штейна, Шарнхорста и Гнейзенау были позабыты. Принц-военачальник решил возродить концепцию «повиновения трупа» как единственное средство сохранения абсолютистской власти монарха. Если солдат должен стрелять в своих сограждан, то он должен уподобиться трупу, то есть не задумываться и не испытывать никаких чувств, чтобы не проявить слабость.

Принц – очень наивно – совершенно не принимал в расчет возможную реакцию парламента, а она была откровенно враждебной, когда Роон представил законопроект в феврале 1860 года. Либералы ужаснулись. Особенно их возмутило огромное возрастание бюджетных расходов на армию, этого оплота монархии против того же парламента и представительных институтов. Умеренные либералы пошли на компромисс в отношении обычного военного бюджета, но парламент категорически отказался одобрить предложения Роона по наращиванию армии и увеличению финансирования. Корона и парламент сцепились рогами, и уступать не желала ни одна из сторон.

Пока Роон осваивал новую должность министра, Бисмарк томился ожиданиями и надеждами. Он не мог уехать в Петербург, не узнав в точности, какое будущее ему уготовано. 21 января 1860 года советник фон Цшок, прусский дипломат в Штутгарте, сообщал Максу Дункеру, либералу и профессору истории:

...

«Со вчерашнего дня пошли слухи о том, что герра фон Бисмарка собираются назначить министром иностранных дел вместо герра фон Шлейница, который заменит Бернсторфа в Лондоне… Имя Бисмарк по-змеиному зловеще звучит не только для всех германских правительств; одного этого имени – как говорил мне министр Хюгель – достаточно не только для того, чтобы поссорить Пруссию со своими союзниками, оно – верно это или неверно – вызывает ненависть в сердцах всех друзей Пруссии…»52

А сам Бисмарк, уже испытывая раздражение, написал Морицу фон Бланкенбургу 12 февраля 1860 года:

...

«От России нам нужно очень мало, от Англии – ничего, австрийцы же и ультрамонтаны для нас хуже французов. Франция может стать нашим врагом из-за высокомерия и невоздержанности, но она по крайней мере может существовать и не воюя с нами. Но Австрия и ее сторонники – Рейхеншпергер53 (видный католический адвокат и политик. – Дж. С. ) – могут процветать только на поле, вспаханном и удобренном Пруссией. Цепляться за смешанное романо-славянское государство на Дунае и блудить одновременно и с папой, и с кайзером значит совершать по отношению к Пруссии, лютеранской вере, всей Германии такое же предательство, какое проявлялось при поддержке порочного Рейнского союза. Франция может отобрать у нас самое большее провинции, и то временно, Австрия же может отнять у нас всю Пруссию, и навсегда»54.

Закончился февраль, наступил март. Минули и март, и апрель, а Бисмарк все еще ждал в Берлине решения своего венценосного повелителя. 7 мая он писал Иоганне из Берлина:

...

«Я сижу здесь без дела, и время, похоже, позабыло обо мне, как о Рыжей бороде под Киффхаузером [31] . Три дня потеряв на бесплодные попытки поговорить с министром, я наконец случайно встретил его на обеде у Редернов… Я довольно сухо объяснил ему, что скорее подам в отставку, но не хочу больше изнывать от скуки и неизвестности. Он настоятельно попросил меня подождать «еще несколько дней» и намекнул на “какие-то перемены”»55.