Око Силы. Вторая трилогия. 1937–1938 годы - Андрей Валентинов

Ахилло не стал отвечать. Рота «лазоревых» была, по его мнению, в таком деле совершенно лишней – как и их нелепая конспирация.

Через полчаса их подобрала попутка, небольшой грузовик, направлявшийся в Алушту. До Ангарского доехали, когда позднее утро уже вступало в свои права. Небо над горами стало белым, сквозь деревья проглядывали клочья редеющего тумана. Было очень сыро, даже теплые куртки грели плохо.

Майор вытащил карту и принялся осматриваться.

– Туда! – указал он рукой в еле заметный проход между деревьями. – Прямо, затем направо, до речки. Хлебнуть по глотку никто не желает?

Ахилло согласился, Гонжабов только молча покачал головой. Наконец, была выкурена неизбежная перед долгой дорогой папироса, и маленький отряд вступил в сырой горный лес.

Стало еще холоднее. С мокрых деревьев капала вода, ноги скользили по раскисшей земле, вдобавок, дорога вела на подъем, и с непривычки рюкзаки показались свинцовыми. К счастью, сквозь серые тучи начало проглядывать солнце, и идти стало немного веселее.

К полудню спустились вниз, в огромную, поросшую лесом долину. Дальше была небольшая речка, за которой начиналась узкая, в глубоких колеях грунтовка, ведущая к подножию Демерджи. Михаил уже бывал в этих местах, но тогда их подвозили автобусом, да и было это жарким летом, когда не надо надевать теплую куртку и месить ногами холодную грязь.

Подъем был долгим, но не особо трудным. Ерофеев, казалось, не чувствовал усталости, хотя ему пришлось нести не только рюкзак, но и палатку. Гонжабов тоже шагал спокойно, и Михаилу пришло в голову, что бхот родом из горного края, где подобные путешествия обычны. Шли по-прежнему молча, лишь майор время от времени отпускал немудреные шуточки. Гонжабов не обращал на реплики Ерофеева ни малейшего внимания, а Михаил отвечал односложно – он постепенно «втягивался» в маршрут. Рюкзак уже перестал казаться неподъемным, дыхание выровнялось, и Ахилло принялся с интересом осматриваться. Вершина Демерджи была уже над самой головой, нависая темным строем ровных серых скал. Места были знакомые, но без привычных летних красок величие древних гор ощущалось полнее.

За гребнем начиналось плоскогорье – ровное, покрытое желтой осенней травой. Лишь невысокие скалы, похожие на чудовищные ребра, выпирали из-под земли, словно останки вымерших ящеров. Туристы бывали здесь редко, и Ахилло пожалел, что не взял с собой фотоаппарат. На Яйле было пусто, пастухи, гонявшие сюда на выпас овец, уже ушли, чтобы вернуться ранней весной. Странное дело, но Михаил отчего-то почувствовал себя неуютно. Словно бы он переступил некую границу, даже не границу – грань…

Демерджи пересекли уже под вечер. Майор, сверившись с картой, повел группу в сторону одной из скал. У подножия темнел небольшой глинобитный домик – убежище пастухов. Внутри было пусто, сыро и темно, зато имелся очаг и даже небольшой запас дров. Здесь решили остановиться на ночь.

Пока Михаил разводил огонь и ставил котелок, Ерофеев разглядывал карту.

– Завтра больше пройдем, – резюмировал он. – Будет спуск, поднажмем. Можно было и сегодня еще протопать, но там ночевать негде. Простужу еще вас – платков не напасешься…

Внезапно он хмыкнул:

– А сегодня у нас торжественное собрание! Микоян должен приехать, награждать будут. Двадцать лет Октября – не шутка! А мы с тобой, капитан, вроде как сачканули мероприятие.

– Вроде, – согласился Ахилло. – Встречаем юбилей в условиях, приближенных к боевым.

– А то! – согласился майор. – Это поважнее, чем в креслах сидеть. Хорошо, успел бате телеграмму отстучать, он в 17-м в Красной гвардии состоял. В Иркутске. Твердый мужик!

Михаил пожал плечами:

– У меня дядя тоже был красногвардейцем. Его убили как раз на третий день после взятия Зимнего – под Гатчиной…

– Знаю, – кивнул Ерофеев. – В «объективке» твоей написано. А батя твой?

Ахилло невольно усмехнулся. Не особо удачливый актер, Ахилло-старший в октябре 17-го был на гастролях в Твери. Из некоторых намеков Михаил догадывался, что отец встретил победу большевиков далеко не с радостью. Похоже, Ерофеев понял:

– Кое-кто не одну тетрадь исписал про твоего батю, да и про тебя. Что, вы, мол, как редиска – красные только сверху…

– А про тебя писали? – осведомился Михаил, несколько уязвленный подобным снисходительным тоном. Майор приосанился:

– А то! И что мой батя из кулаков, и что я на заставе японцами завербованный, и что комсорга роты послал по матушке. Все писали! Только мне, капитан, на это начхать. И тебе должно быть начхать. Верят нам, а что пишут, так время такое, да и сволочей всяких много. А делу нашему я предан, оттого и в спецшколу пошел. А ты, между прочим, с какой причины в органах?

Ахилло на мгновенье задумался.

– Мне казалось, что это работа для умного человека. Люди делятся на тех, кто приказывает, и тех, кому приказывают. Мне хотелось, чтобы первых было меньше, чем вторых.

Майор даже крякнул:

– Ух, не слышит нас начальство! А вообще-то, ты прав…

Тут взгляд его упал на бхота, недвижно сидевшего у горящего огня.

– Слышь, гражданин Гонжабов, ты-то с чего к красным пошел? Ты ведь, вроде, звания духовного? В бога своего, что ли, верить перестал?

– Вы не поймете, – послышался тихий равнодушный голос.

Майор обиделся:

– Так ты постарайся. Может и поймем.

Легкое пожатие плеч:

– Я был монахом. Однажды ночью ко мне явился Шинджа – царь преисподней. Он сказал, что близится ночь Брахмы, и я призван на службу. А вскоре пришли его посланцы, и я открыл ворота монастыря…

Ахилло от удивления даже привстал, майор же присвистнул и покачал головой:

– Ну, даешь! Да ты же, вроде, красноармеец! И орден у тебя, и в Коминтерне состоял. Партийный, е-мое!

– Каждый называет вещи по-своему. Человек, у которого мы ночевали, понял бы…

– Опять двадцать пять! – возмутился Ерофеев. – Да чем тебе этот Семин не понравился? Ну ладно, смекнул он, что мы не археологи, так что? Обрез возьмет?

– Ему не нужен обрез, – Гонжабов повернул голову, темные глаза блеснули. – Вас он не боится…

– А чего он боится? – поинтересовался Ахилло, но Гонжабов отвернулся, явно не желая отвечать.

За порогом стлался ночной туман. Допив чай, бхот застегнул спальник и мгновенно затих, то ли заснув, то ли притворившись. Ерофеев и Михаил сели на пороге, докуривая папиросы.

– Навязали нам… – негромко проговорил майор, кивая на странного попутчика. – Царь преисподней к нему являлся, мать его! Во фрукт! Стой, капитан, чего это?

Он замер, и в наступившей тишине Михаил услыхал далекое гудение мотора.

– Самолет! – прошептал Ерофеев. – Большой… Чего ему тут делать?

– Мало ли… – пожал плечами Ахилло.

– Нет, погоди!

Ерофеев накинул куртку и вышел наружу. Михаил немного удивился, но последовал за ним. Вокруг стояла тьма, клубился редкий туман. Звук моторов стал громче – машина приближалась к плато.

– Кружит! – определил Ерофеев. – Какого черта ему здесь надо?

Михаилу тоже показалось это странным. В Крыму много аэродромов, и военных, и гражданских, но капитан боялся совпадений. Да и зачем поднимать тяжелую машину в туманную ночь?

– А ну-ка погоди! – Ерофеев быстро прошел вперед, туда, где туман был немного реже. Здесь гудение мотора слышалось явственнее, и Ахилло понял, что это большая транспортная машина или мощный бомбардировщик. Внезапно шум стал тише и глуше – самолет уходил.

– Вот! Гляди! Так и знал, мать его! – Ерофеев указал рукой куда-то вверх. Михаил взглянул туда и заметил легкую еле заметную тень.

– Планер! – понял он. – Вот черт!..

– Ага! Где-то рядом сядет, зараза. Ну чего, смекаешь? Может, конечно, учения или там спортсмены, да только не нравится мне это, капитан! Вот чего: спим по очереди и стволы держим наготове. А наутро, как рассветет, поглядим…

Планер нашли быстро. Он стоял за небольшой рощицей, надежно укрытый срубленными ветвями. В кабине было пусто. На фюзеляже чернел номер, крылья отмечены привычными пятиконечными звездами…

– Наш, – констатировал Ерофеев, внимательно осмотрев небесного пришельца, – десантный, человек на шесть. Может, и вправду маневры устроили в честь юбилея, а, капитан?

Ахилло, осмотревший все вокруг, показал Ерофееву два свежих окурка.

– «Казбек», – кивнул тот. – Похоже, летуны заблудились. Или так и задумано? Ты чего, гражданин Гонжабов?

Заключенный и вправду вел себя странно. Он подошел к кабине, поднял руки ладонями вперед и застыл, словно прислушиваясь.

– Гонжабов! Учуял чего?

– Они издалека, – бхот опустил руки. – Их пятеро.

– Телепат! – хмыкнул Ерофеев. – Ладно, погляжу еще…

Он повозился в кабине, выбрался наружу и сплюнул:

– Оружие у них – маслом наследили. Черт, может и вправду надо было роту с собой брать! Ну чего, пошли дальше, капитан?