Дворянство Том 1 (СИ) - Николаев Игорь Игоревич

- Пожалуйста…

Лекарка и мечник переглянулись, скрестив взгляды над кроватью пациента. В темных зрачках поверх маски бретера Елена прочитала явственное замешательство. Кажется, с развлекательными историями у Раньяна было плохо. Можно кого-нибудь позвать, например Гаваля, но…

Елена очень хорошо помнила сборник русских сказок Афанасьева, академическое, не цензурированное издание, одну из любимых книг детства. Однако сомневалась, что «рассказы о мертвецах» и «рассказы о призраках» это правильные сказки для больного ребенка с неустойчивой, впечатлительной душевной организацией. Требовалось другое. Может рассказать ему «Красавицу и чудовище» или еще что-то диснеевское? Нет, все-таки мальчишка, тут надо не принцесс, а что-нибудь про подвиги. Елена приопустила тряпку, закрывающую рот.

- Давным-давно… - начала сказительница, обстоятельно, негромко и очень внушительно. - В далеком-далеком королевстве… на отшибе, где земля камениста и бесплодна, жила скромная и небогатая семья.

- Фрельсов? – тихонько спросил Артиго, наверное, вспомнив не столь уж давние приключения на краю равнины у гор.

- Нет, - улыбнулась Елена и пригладила взмокшие волосы пациента. – Простых земледельцев-арендаторов.

Она положила руку на грудь мальчика, чувствуя, как бьется сердце под тонкими ребрами. Кажется, ритм чуть замедлился, уже не долбил как барабанная дробь, наверное, то был добрый знак. Хотя лекарка так устала, что боялась ошибиться, принять желаемое за действительное. Немного помедлив, Раньян накрыл ее ладонь своей. Бог знает, что хотел сказать этим бретер и хотел ли вообще, может просто выражал скупую благодарность. Было странно - сидеть так вот, держать в руках жизнь повелителя всего обитаемого мира и чувствовать теплую, жесткую, как доска ладонь величайшего бретера в своем поколении. Но сказки сами себя не рассказывают.

- Они были так бедны, что ели курицу раз в неделю, а говядину или свинину вовсе не ели. Однако не голодали, поскольку отличались честностью и трудолюбием. Их уважали соседи, любили друзья. И даже мытари считали за честь спешиться, чтобы испить воды в гостеприимном доме.

Едва слышно скрипнули доски. Елена, поглощенная рассказом, не сразу заметила Жоакину, которая подкралась чуть ли не на цыпочках, застыла, прячась за простыней, которую натянули как полог, защищая кровать страждущего от сквозняков. Акробатка кинула взгляд на сцепленные ладони, лекарке показалось, что взгляд блондинки буквально на мгновение полыхнул бешеной ненавистью. Но - действительно показалось, Жоакина мягко улыбнулась и тихим шепотом спросила у Раньяна, что нужно. Бретер тихонько встал, освободив пальцы Елены, вышел, ступая, как призрак, с носка на пятку.

- И у семьи был наследник, молодой человек. Ну, как… - Елена задумалась на пару мгновений, вспоминая родственные связи персонажей. - Его отец умер, едва сын родился. Погиб в бою. Ребенка воспитал дядя, но как родного, готовя в преемники себе. Молодой человек учился читать и писать, а обращению с лошадью и копьем не учился. Дядя думал, что воинов много, а тех, кто знает и умеет толковать законы, куда меньше. Поэтому надежды семьи были связаны с чернильницей и торговлей, а не военной службой. И случилось так, что однажды в их дверь постучался одинокий путник. Без лошади, свиты, даже без слуги. А звали его…

Память снова подвела и снова причудливым, оригинальным образом. Елена забыла напрочь имя персонажа, зато прекрасно помнила, кто его сыграл. Любимый актер Деда, считавшего, что нет в мире актерских школ кроме советской и британской.

«Дедушка… как давно я про тебя не вспоминала… Про тебя. И родителей. Друзей. Всю мою прежнюю жизнь»

Елена отвернулась, делая вид, что протирает глаз, в который попала соринка. Украдкой смахнула единственную крошечную слезу.

- … звали его Гиннесс. Алек Гиннесс.

- Наверное, он с далекого севера, - шепотом предположил Артиго. Мальчик старался не глотать, очевидно, это было слишком больно. – У них там странные имена.

- Кто знает? – загадочно улыбнулась рассказчица. – Но, так или иначе, то был не простой воин, а участник таинственного ордена, который служил добру. Последний участник, все остальные погибли в сражениях.

- Он как наши искупители? - прошептал Артиго, и Елена отметила, что мальчишка называл Кадфаля и Насильника «наши» словно членов семьи, без прежнего высокомерия аристократа, для которого есть лишь слуги, свои или чужие.

- Да. Только наши… друзья служат Церкви, они божьи люди. А тут объединялись рыцари, славные и благочестивые. И хоть не было у Гиннесса даже плохой кольчуги, под плащом у него скрывался удивительный меч. Оружие героев с клинком из чудесного синего пламени.

Синего?.. Или все же зеленого? Хотя какая разница, главное, что не красного, это Елена помнила точно.

- Меч Старой Империи? – спросил Артиго, сверкая широко раскрытыми глазами, завороженный историей.

Елена тяжело вздохнула, поняв, что сама себе выковала беду. Теперь уж точно прощай сон. Ну, вот она, расплата за невнимательность, за пренебрежение и, чего уж там, скажем прямо, черствость души. Как сказал бы отец, которого дочь, скорее всего, больше никогда не увидит - господи, спасибо, что взял за урок только сном и деньгами.

И как же болит живот с правой стороны, куда пришелся наиболее сильный удар Пантина.

Она выпила глоток отвара из шиповника и сказала:

- Да. Изящное и смертоносное оружие более цивилизованной эпохи. А затем …

Глава 16

Глава 16

«Я много раз упоминал и еще не единожды напишу о странности Хель. Она – та, кого назовут Красной Королевой и дадут сие прозвище отнюдь не за цвет волос – была необычной. Но эта странность относится к тем сущностям, которые сложно определить разумной дефиницией. Хель была… другой, и этим сказано все.

Иногда мне казалось, что эта женщина получила воспитание в очень странном доме с диковинным уставом и традициями. Ее удивляли, а зачастую и огорчали (хотя она искренне пыталась скрывать это) самые обыденные вещи, например молодецкие забавы на «лисьем празднике». И в то же время случалось (хоть и редко) так, что наша спутница творила очень странные дела. Она принимала некое решение не в силу того, что оно было наилучшим из некоторых, а потому, что ее с ее точки зрения других путей не существовало вовсе. И первый раз на моей памяти это проявилось в отношении Артиго Готдуа.

Хель не любила его, почти до отвращения (чем немало уязвила сердце Раньяна, преданного Императору, как герой из легендарной старины), и это было хорошо заметно. Почтительные отношения господина и слуги, Императора и его подданных, человека благородного происхождения и простолюдина вполне явственно были для нее пустым, ничего не значащим звуком. Хель неизменно относилась к Артиго Готдуа, как к обычному ребенку, который в силу порочности характера и дурного воспитания избегает естественной роли. Однако в тот час, когда жестокая хворь сковала члены юного Императора, та же самая Хель переступила через неприятие, буквально в один шаг и бесповоротно.

В сущности, Хель вытащила Артиго с того света великим знанием лекаря и терпеливым уходом. Она лечила Императора, заботилась о нем как о родном дитя, рассказывала удивительные истории, которых никто из нас прежде не слышал, о героях с диковинными прозвищами. И было отчетливо ясно, что делает она сие не ради будущей награды, не в силу естественного долга подданного. Нет. Она пожалела несчастного, больного мальчишку, хотя не терпела его здорового. И для нее это была вполне достаточная причина, иных не требовалось. Не имелось ни единого сомнения в том, что столь же терпеливо, упорно и милосердно Хель выхаживала бы любого иного ребенка, окажись он с нами.

Скажу лишь сейчас и лишь тебе, мой дорогой сын. Именно в те дни я впервые задумался над тем, что высокая женщина, стремившаяся казаться неприметной и невыразительной, наверное самый необычный человек из всех, кого я встречал на своем пути. А возможно и не совсем человек. Но – здесь опять же проявлю искренность – тогда мысли вроде этой утекли, будто вода в песок, не оставляя послевкусия размышлений и выводов. Время еще не пришло…»