Однажды была осень - Марина Полетика

Невыясненным при этом оставался только один вопрос: а хочет ли этого сама Лина? Самое интересное, что она уже догадывалась, каков будет ответ. Она его уже почти знала. Но где взять силы…

На следующий день после приезда Лина вышла на работу. Вообще-то она хотела дать себе день для трудного, но неизбежного привыкания к обратной смене картинки с разноцветной на серо-черно-белую, но позвонила Рада. Сказала, что болеет, и если Лине не трудно… Лина заверила, что ей не трудно. На самом деле за прошедшие месяцы она уже и сама привыкла к тому, что не принадлежит себе, что утром ее ждут новости, события, дела, ситуации. Ее беспокойное хозяйство требовало внимания, не оставляя сил на собственные переживания и изнурительный самоанализ, и уже за это Лина была признательна своей работе.

Майя и Ира скороговоркой рассказывали новости, которых пока было не особенно много: в Новый год репортаж про их детский сад показывали по телевизору, и теперь постоянно звонят люди, интересуются. А еще гадости иногда говорят — заелись, мол, и всякое-прочее. Зато трех новых собак приведут после пятнадцатого. Алекса хозяева забрали насовсем, вернулась «мамочка» из командировки. Бо-бо по ночам так скулил в своем «гостиничном номере», что Анна Петровна стала брать его к себе домой. Теперь она всем рассказывает о его феноменальной понятливости и воспитанности, так что если Бо-бо не заберут в Америку, то она будет даже рада. Повар Лена ушла на сессию, и теперь готовят все по очереди, а бульон и вовсе не варят, но это секрет. Не успел год начаться, а Наташа уже трудилась не покладая рук и была благодарна Галине Борисовне за то, что второй грумер так и не появился. Потом оказалось, что в бассейне протекает труба и надо вызывать слесаря, и на час дня назначены тренировки по аджилити, а снег во дворе не убирали с новогодних праздников… Словом, рабочий день прошел как обычно, и жизнь пошла своим чередом.

Уже стемнело, когда Лина наконец перевела дух и вспомнила, что она сегодня не обедала. А еще ведь она хотела сделать все быстренько и уйти пораньше, чтобы разобрать вещи! Как-то вылетело из головы? Но зато ни разу не вспомнила о том, что прямо с утра ее дорогой супруг обещал навестить свою пассию. Тьфу, какая гадость. И вдруг впервые в жизни Лина подумала, что когда-то давно и сама она была в этой же роли: тосковала и ждала, когда ее любимый выкроит время между работой и семьей и наконец примчится к ней, потому что у них — любовь. А его первая жена, наверное, вот так же думала про нее, Лину, — гадость. Прошло пятнадцать лет: и все повторилось, вернулось адресату согласно теории бумеранга. Наверное, прав Плюсик: так, как она хотела, нельзя. Иначе из кротовой норы не выбраться.

— Галина Борисовна, слышь чего… — возникла на пороге запыхавшаяся нянечка Анна Петровна, которая не любила подниматься по лестнице. — Я спросить тебя — ты Катьку не заберешь к себе на ночь? Они с твоей Буськой так дружат, неразлейвода, целый день парочкой так и ходят.

— Кэти? Вероникину? — с трудом догадалась Лина. — А что хозяйка? Тоже уехала?

— Уехала… Съехала совсем… — проворчала Анна Петровна. — А ты что, не знаешь, что ли? А, все забываю, что ты же не из Карасьего. Беда у нее, у Вероники-то. Муж ее на Новый год приехал из заграницы своей, да аккурат первого числа и помер. Под утро. Пока «Скорая» ехала, он уж и не дышал, сердце, говорят. Так Вероника так убивалась — страх. Похороны были из дома, ее чуть не на руках несли. А потом она, слышь, в больницу угодила. С головой, говорят, что-то. Понятно, не до Катьки стало. Только животина-то чем виновата? Ходит как побитая. Я их с Бобошкой обоих к себе брала, но парень-то молодец, рестократ прямо, никаких с ним забот. А эта по ночам плачет, трясется, в кровать лезет, лужи делает — замучилась я с ней. Может, ты возьмешь пока, а? Она вон твою увидела, так повеселела. А то лежала все, одинокая и несчастная. Хоть поест теперь, а то от миски морду воротит — ничего в рот не берет который уж день. Жалко скотинку-то… Возьмешь, что ли?

— Возьму, конечно, — заторопилась Лина. — А Вероника дома или в больнице? Я бы навестила ее. Мы подружились… почти.

— Теперь вроде дома. Свет стал по вечерам гореть. Сиделка у нее, — обстоятельно пояснила Анна Петровна. — Сходи, сходи, Галина Борисовна, не только животине, человеку тоже участие нужно. А мы уж с Бобошкой домой пойдем, раз уж разобрали всех.

Поколебавшись, Лина оставила двух собак в коттедже, на всякий случай заперев в игровой, и пешком отправилась к дому Вероники, в котором однажды бывала.

В доме пахло бедой. Тревожный, душный, отдающий спиртом и лекарствами запах. Лина вспомнила волнующий аромат магнолий, с которым привыкла засыпать и просыпаться, и подумала: оказывается, и горе, как и счастье, можно различить по запаху… Ее встретил тот самый парень, с которым Вероника знакомила ее на вечеринке в городской квартире… как его? Такое странное имя, вроде собачьей клички… Тимошка, да! Тогда он был веселый, порхал и сыпал остротами, а сейчас смотрел строго и серьезно, явно не узнавая.

— Вас ведь зовут Тимофей? — спросила она. — А я Галина… мы с вами виделись на вечеринке.

— Я помню, — без тени улыбки кивнул Тимофей. — Вы к Нике?

— Да… Знаете, я была в отпуске, когда… Вот узнала о несчастье и хотела… — Лина замолчала, потому что не знала, какие подобрать слова. Да какие ни подбери — вряд ли будет толк от ее визита.

— Понимаю, — пришел ей на помощь Тимофей. — Но дело в том, что Ника сейчас почти все время спит. Она на лекарствах держится. А мы вот дежурим по очереди. Сейчас приедут девочки, на ночь с ней останутся. Сиделку мы отпускаем. А я домой. Может быть, вас подвезти?

Но вместо ответа Лина покачнулась, побледнела и прислонилась к дверному косяку.

— Вам плохо? — подхватил ее под руку Тимофей.

— Здесь душно… — извиняющимся голосом проговорила Лина. — Вы не дадите мне стакан воды, а то, боюсь…

Тимофей провел ее на кухню, усадил, открыл окно. Потом заварил крепкий чай, поставил на стол сахар, печенье, бутерброды. Лине было неловко, но она все же взяла один, действительно, еще не хватало, чтобы ей стало плохо от голода по дороге домой. Себе Тимофей тоже налил в кружку, сел рядом, молча прихлебывал.

— Тимофей, вы меня простите, бога ради… — начала Лина. — Я не очень хорошо знаю Веронику. Но я так поняла, что они с мужем жили по большей части врозь и не очень дружно…

Она не могла сказать — он ей изменял и что она изменяла ему напропалую, выведя из этого целую теорию, говорила циничные вещи, а теперь не может прийти в себя.

— Вас удивляет, что она так… убивается? — скривился Тимофей, уголок рта пополз наверх и дрогнул. — Она вам наговорила, значит, да?