Двое из будущего. 1904-... (СИ) - Казакевич Максим Валерьевич

— Сегодня. Когда ее забирали она мне шепнула.

— Замуж-то выйти согласна или ты за нее сам решил?

— Согласна, — кивнул он и дополнил, — я решил.

— И крестить ее сам решил? Ее не спрашивал?

— Ну, чего уж сам…. Не сам, она мне намекнула, а я понял. Не дурак же совсем.

Петро выглядел явно растерянным. Даже странно было видеть здорового парня с мордой убийцы таким. И вроде бы любил он свою Юн и бегал к ней каждый раз, когда мы приходили в Чифу, и ожидалось подобное всеми нами, а все ж случилось это как-то неожиданно. И потому мой архар, не до конца еще понимая, что с ним произошло, делал то, что от него требовали обычаи и приличия. Позвал девку замуж, не особо интересуясь ее мнением, понимая, что та отказываться не будет. Да и кто из женщин в подобном положении станет ломаться? Даже в мое время дамы с радостью подставили бы под обручальное кольцо безымянный пальчик.

Чуть позже я поздравил девушку с беременностью, пожелал счастья почти родившейся новой семье. Юн на мои слова отреагировала странно, захлопала глазками, охнула и прощебетала:

— Петя сказал, да? Он сказал? Он хоцет, да?

Оказалось, что для нее мои слова оказались сюрпризом. Уж не знаю, что там Петро в ее словах воспринял, как расшифровал ее намеки, но Юн о замужестве услышала впервые. Я, кажется, выдал некую тайну. И девушка вдруг разволновалась, прижала ладони к груди и бегло, по-своему затараторила. Я попытался ее успокоить, нелепо выгораживая Петро, но это не особо помогло. Юн вдруг сорвалась с места, выбежала из номера и пустилась по лестнице вверх, туда, где находились наши номера. И там уже, найдя Петра, со слезами кинулась ему на грудь. Мой архар замер словно истукан, обвив ручищами хрупкий девчоночий стан.

Со следующего дня мы, собственно, занялись тем, за чем сюда и прибыли. Колчак «договорился» с дацуном и тот милостиво разрешил местным купцам иметь с нами торговлю. Ну а так как я уже ранее пробежался по местным лавочкам и уже обо всем договорился, то и закупка у нас не заняла много времени. Три дня на все про все оказалось вполне достаточно. Лейтенант без проблем зафрахтовал торговые суда, собственноручно отсчитал купцам деньги, получив с них нужные бумаги со вписанными реальными суммами, а также проверил то, что те нам продали. Китайцы не подвели — поставили нам годный товар, не порченый. Из оставшихся ста восьмидесяти тысяч рублей Колчак истратил на продукты более ста. Мой заработок с этого похода должен был быть что-то около пятнадцати тысяч, и я на них серьезно рассчитывал. Но к своему удивлению их я на руки не получил. Колчак со свойственной ему хмуростью заявил:

— У меня, Василий Иванович, имеются строгие указания, и я вынужден им следовать. Денег из своих рук не выпускать, товар весь пропустить через себя. Насчет того, чтобы вам отдавать то, что вы якобы себе заработали, я никаких указаний не получал. Поэтому ничем вам помочь не могу, увы.

Меня, если честно, возмутило подобное положение вещей. Ведь в прошлые разы такого не происходило — Колчак был в курсе того, что в этих походах у меня имелся шкурный интерес. И всегда я получал доступ к своим деньгам еще в Чифу. Однако ж в этот раз лейтенанту словно вожжа попала под хвост и он, закусив удила, взбрыкнул.

— Вы же прекрасно знаете каков мой процент с торговли, — попытался я прощупать его позицию, недовольно оценивая его с новой стороны.

— Знаю, конечно, но это не меняет сути дела. Я имею четкие инструкции и не в моих силах через них переступить.

— Перестаньте валять дурака, Александр Васильевич. Что могло измениться с нашего с вами последнего совместного похода? Все то же самое, ничего не поменялось.

— Все да не все. Кое-что изменилось. Нынче Анатолий Михайлович меня прямо запретили мне расплачиваться с вами в Чифу, требуя того, чтобы я привез все оставшиеся деньги в Артур.

— Что это такое? Что за бред?

— Уж не знаю где вы увидели здесь бред. По-моему, все довольно правильно. Обжегшись на прошлом проходимце Анатолий Михайлович теперь дует на воду. Он сказал, что все, что вам причитается вы получите по приходу в крепость. Только так и никак иначе.

И было бесполезно спорить с Колчаком. Он словно упертый баран встал в позу и ни на шаг с нее не сходил. Талдычил только одно — инструкции, указания, Анатолий Михайлович настаивает. И с самых первых слов становилось понятно — он с дорожки не свернет и обойти себя не даст. Я с ним, конечно спорил, убеждал, но все было бесполезно. Это словно спорить с каменной стеной, требуя от нее посторониться. И потому я бессильно и в какой-то мере легкомысленно махнул рукой. В конце концов, Стессель от своих слов не отказывается и все что мне причитается он выдаст до последней копейки. В этом не было никаких сомнений. Одно было плохо — я не мог потратить заработанное в Чифу, не мог притащить в город лишних продуктов. Лишь то, что удалось отобрать у жуликоватого купчика я мог потратить в местных лавках. Что, впрочем, я и сделал следующим днем, в тот момент, когда грузились зафрахтованные суда.

В Артур мы не вышли даже спустя три дня после последней погрузки. Колчак отчего-то выжидал погоды, посматривая на небо. Груженые суда стояли на рейде, коптили небо робкими дымами, держа котлы в подогретом состоянии. Вечером одного дня, когда мы стояли против рейда, наблюдая за шныряющими по водной глади шлюпками и катерами, я у него спросил:

— Почему мы не выходим? Все давно готово.

Он ответил не сразу, пыхнув пару раз все время норовившей погаснуть папиросой:

— Хочу, чтобы погода испортилась. Нам так будет легче подойти к крепости.

— В прошлые разы вас это не беспокоило.

— Да, но в прошлые разы мы не нагружались так сильно. Да и по правде сказать — что-то меня тревожит. Пока не пойму что.

— Есть опасения, что в этот раз не дойдем?

Он сдвинул брови к переносице и снова глубоко затянулся, разжигая уже было погасший табак.

— Не знаю…. Слишком уж все хорошо получается. Японцы эти от крепости отошли, Рожественского возле Вейхайвея караулят, а на нас и внимания даже не обращают. Хотя должны, просто обязаны. Не могут они так плюнуть на нас и дать спокойно уйти. Хоть пару миноносцев, но должны отправить по нашу душу.

— М-да, — вынужден был я согласиться с ним. Но привел ему свой аргумент, который он, впрочем, и так знал: — Мне кажется, что адмирал Того просто не может себе позволить отвлекаться на нашу деятельность. У него Балтийская эскадра на подходе, и он просто обязана ее встретить. А Балтийская эскадра — это серьезная сила, ее просто нельзя игнорировать.

— Так-то оно так, но нельзя игнорировать и тот факт, что корабли у Рожественского после длительного перехода крайне изношены. Боевой потенциал у них снижен и Того это прекрасно понимает. Он может позволить себе позволить отослать пару миноносцев по нашу душу.

— Может, но вряд ли сделает это. Эскадру Рожественского он не может пустить в Артур. Если пустит, то все — можно сказать их компания провалилась. Они сразу же признают свое поражение. Что им какие-то торговые суда, когда исход всей войны сейчас сосредоточен возле Вейхайвея. Тут Того либо пан, либо пропал. Или нет, лучше сказать по-другому. Он либо проигрывает сразу, либо оттягивает время для своих дипломатов. Войну они уже проиграли.

Колчак не ответил, снова с шумом потянул папиросой. А когда та не разожглась ярким огоньком, раздраженно отшвырнул ее в набегающие на берег волны.

— Табак плохой, одни палки, — пожаловался он в пространство. Потом достал портсигар, раскрыл и сунул в зубы свежую папиросу. Раскурил ярким огонь спички. — У китайцев опий хороший, а табак дерьмо. Даже не понятно где они его берут. Я вот гильзы наши купил, набил их китайским дерьмом, а он не тянется совсем, гаснет постоянно. Зря деньги только потратил.

Он задумчиво посмотрел на море, на закатное солнце. Я ему напомнил:

— Зафрахтованные суда деньги жрут и не малые. Надо выходить в Артур.