Факультет патологии - Александр Минчин

– Выпьем, ладно, за твой палец, – говорю я, и мне неудобно, что он рассказал ей все это и в та– ком виде. Все было гораздо проще, хотя и быстро. Но это же Торнике и он, кажется, любит меня.

– Не за мой палец, а за твой! Зураб, – щелкает он. Тот возникает из ниоткуда. – Ты видишь этот палец?

– Да, Торнике Мамедович, – кивает тот.

– Он тебе нравится?

– Хороший палец. Он у вас лучший среди десяти.

– Так это не мой палец, а его, он ему принадлежит.

– Тогда он еще прекрасней, раз дорогому гостю принадлежит.

– Поэтому выпьем за Сашью, моего дорогого друга и спасителя, за его дорогое и дрожайшее здоровье!

Мы пьем и смеемся.

– Наташья, а теперь скажите, зачем я купил этот «мерседес», я на него с тех пор глядеть и ездить не могу?!

Она кивает, улыбаясь.

– Прекрасная вы женщина, и зачем я женат. Мы смеемся. И пьем.

– Торнике, а как Нана?

– Она приедет к трем, попозже, меня забирать. К ней младший брат приехал, она его катает.

И он опять уходит, его зовут.

– Ты хороший, – говорит она, – я тебя еще раз поцелую, можно? – И мы целуемся.

А стол заставляется уже горячим, открывается новое вино, Зураб плывет и летает, а не служит.

Я с ужасом думаю, как я буду расплачиваться (прямо хоть вином ей подаренным торгуй назад, у, мешки денежные!), и надеюсь только на то, что Торнике поверит моим долговым обязательствам, и завтра, в Москве, я ему верну.

А ее, кажется, ничего вокруг не интересует, она только смотрит на меня. Я смотрю на нее, и глаза наши впиваются друг в друга.

В ресторане веселье идет полным ходом, звучит – играет гитарная музыка, ревут усилители, колонки, кто-то пляшет, кто-то полураздевается, это, наверно, из центровых девочек (взятых сюда богачами).

Торнике никак не может вырваться и вернуться к нам.

Появляется Нана и сразу узнает меня.

– Ой, Сашенька, здравствуй! Как ты сюда попал, кого угодно ожидала увидеть, только не тебя. Я рада!

– Познакомьтесь, – я встаю. – Наташа, Нана.

– Очень приятно.

– Почему ж ты мне не сказал, я бы раньше приехала. – Я целую ей руку и пододвигаю стул. Она садится.

– Ничего, если в бокал мужа? – Мне не хочется звать Зураба.

– Конечно, Сашенька, о чем ты спрашиваешь.

Где он, кстати? – Но Торнике уже рядом, Зураб сообщил.

– Я всегда рядом, дарагая, и слежу за тобой пристально.

Мы улыбаемся. Зураб уже несет бокал, приборы, второй официант ставит стул. Наливают еще вина.

– Торнике, чем от тебя пахнет?

Он не успевает ответить, его опять отзывают на кухню. Он уходит своей красивой походкой уставшего грузина.

– Вот так всегда, наберется по столам, никому отказать не может, гостеприимство, долг, друзья, а наутро я с ним мучаюсь, когда он умирает от мигрени, которой головная боль называется.

– У вас очень приятный муж, – говорит Наташа.

И это первый мужчина, которого, я слышу, она хвалит.

– Да, он неплохой, Торнике, только я очень переживаю за него с этим рестораном. Это ж все очень… вы понимаете меня.

Наташа кивает ей. В Москве это и, правда, феноменально, что он делает.

– Я уже забыла, когда жила спокойно и спала нормально.

Наташа смотрит на нее и быстро закуривает, сочувственно кивая.

Нана – очень изящная уверенная грузинка с большими, как два миндаля, глазами.

– Ой, вы счастливая, можете курить.

– Пожалуйста, – говорит Наташа.

– Что вы, он меня съест сразу, не разрешает курить ни за что. Убить готов, если я заикаюсь только. Саша вам разрешает, да?

Она смотрит на меня, мне, конечно, приятно такое построение фразы.

– У-у, не то, чтобы да, но что поделаешь, она взрослая девочка уже. – Она моментально тушит сигарету, без звука.

Мы смеемся.

– Вот видите, все они одинаковые, – говорит Нана. – Ну, Сашенька, как твои дела, чем ты занимаешься? – И мы разговариваем, она очень умная женщина, Нана, природно, от земли, и мне приятно с ней разговаривать.

Возникает Торнике и садится. Мы пьем долго.

Наташу опять начинают приглашать танцевать, но Торнике, сидя рядом, отвечает, что сегодня это его девушка и она ни с кем никуда не идет.

Я ему благодарен, я бы не пережил этого: если бы кто-то брался за ее тело, фигуру, платье. Да еще здесь…

– Торнике, тебе пора. Я за тобой приехала.

– О чем ты говоришь?

– Не забывай, что у тебя есть дети. – У них прелестные дочки, две.

– Вот на этом, Наташья, она всегда ловит меня. Я же на работе.

– Они и без тебя догуляют, с ними все нормально. И Наташа, по-моему, утомленно выглядит.

– Да, я чуть-чуть устала.

– Тогда, конечно. Но подождите, женщины, о чем вы говорите, дайте моему самому дарагому гостю слово сказать – мужчине.

– Да, Торнике, я тоже устал, и потом – для меня желание женщины – закон.

– Для меня – тоже! – говорит он.

– Ой ли! – смеется Нана.

– Как нет. Пожелала, Торнике, едем – Торнике едет, пожелала, Торнике, девочку – Торнике девочку, пожелала вторую – Торнике вторую. Кто тебе еще такое сделает!

Мы все смеемся.

– Ты бесподобный муж, – говорит Нана. – Я пойду в кабинет, соберу твои рубашки.

Она никогда ничего не ест и почти не пьет, такая худая. Нана уходит. Торнике опять зовут к эстраде.

Я зову Зураба, он почтительно наклоняется.

– Зураб, счет, пожалуйста.

– О чем ты говоришь, дорогой, все уже заплачено.

– Нет, нет, нет, не надо, я жду.

– Не обижай, дорогой, даже не спрашивай меня об этом, – и он исчезает. Торнике дает ему какую-то команду, и он уносится из зала.

– Ты очень устала?

– Нет, не очень. Но я хочу быть с тобой, уже скоро ночь кончается…

Возвращается Торнике сам.

– Торнике, дай мне счет, пожалуйста, только, если можно, я рассчитаюсь с тобой завтра, – говорю негромко я.

Она делает вид, что не слышит. Моя умница.

– О чем ты говоришь, дарагой, тебе не стыдно. Как по лицу ударил. А за что! Ты посмотри на них. – Я смотрю, как ползала смотрят на нас: мы поднимаемся. – Каждый почел бы за счастье рассчитаться за твой стол. Все давно уже уплачено. И не говори даже! Я что, в своем доме деньги буду брать с тебя, ненормальный, что ли, я! Пойдемте, Наташа, – говорит Торнике. Зураб уже отодвигает стул и подает ей сумку, появляясь.

Я поднимаюсь и чувствую, что стою на ногах некрепко, и в голове у меня относительно. Горящие глаза провожают ее, готовые растерзать меня, многие приподнимаются, и, если б не Торнике, я думаю, мы бы живые отсюда не выбрались. По крайней мере, я. С ней бы другое сделали.

Я задерживаюсь чуть дольше у стола. Зураб помогает мне развернуться.

– Кто, Зураб? – спрашиваю я.

– Даже не упоминай, дорогой, мне страшно становится, ты хочешь, чтобы я работу потерял! Торнике Мамедович сказал, что все заплачено, значит, все заплачено и больше ни слова.

Я достаю десятку и засовываю ему в нагрудный карман, говорю спасибо.

– Даже не думай, Саша, обижаешь совсем. Все уже сделано, ни копейки не надо.

– Зураб…

– Никаких Зурабов, – и он возвращает мне быстро и осторожно бумажку обратно.

– Ну, спасибо большое, очень, я благодарен. И тут я раскрываю объятия, и мы обнимаемся, по-кавказски, и я целую его щеку. Он мне нравится. А жизнь так проста: в ней все надо делить на нравится и не нравится… (Подумайте…) Он поворачивает меня и ведет к выходу, показывая.

Бумажку я все-таки успеваю бросить на стол, возле плитки начатого шоколада.

В кабинете Торнике уже стоят три корзины из прутьев, нагруженные бутылками вина.

Три официанта начинают носить это из комнаты.

– Что это, Торнике?

– Как что, вино для Наташьи, шампанское для тебя.

– Ты с ума сошел, куда я это все дену?

– Но не себе же я это буду оставлять! К тому же жажда меня сейчас не мучает, это в юные годы было. Теперь старые годы и Нана…

Он осторожно оглянулся, она лишь улыбается. У меня уже нет сил сопротивляться.

– Зураб, быстрей, тебя ждем только, – говорит он, и я не понимаю о чем. Мы начинаем выходить к машине, вот и серебристый «мерседес» Торнике, с которого началось наше знакомство. Нана садится за руль, она хорошо ездит, не так, как Торнике. Официант захлопывает багажник и отдает ключи Нане.

– Я поведу, – говорит Торнике.

– Успокойся, – говорит Нана, – у тебя двое детей.

– Вот так всегда, Наташья, на этом она меня ловит. А что с ними будет, рожать их снова не надо.

– Я не хочу, чтобы они сиротами остались, – улыбается Нана.

– Я хорошо езжу! – подтягивается гордо он.

– Очень, все время едешь на встречные ряды движения. И не понимаешь, для чего разделительная полоса существует. Считая, что встречные полосы – это и есть разделительная.

– Это бывает, – соглашается он.

У меня уже нет сил смеяться. Я, кажется, пьяный и держусь за бок машины, «мерседес» называется.

– Ты где хочешь сесть, Сашья? Дорогому гостю – почетное место.

Я пропускаю Наташу, мы садимся сзади. И в этот момент в дверях появляется запыхавшийся Зураб, неся в руке большой пакет белой вощеной бумаги.