Синдром самозванки, или Единственная для Палача (СИ) - Рокко Джулия

В конце концов, я оказалась на краю пропасти. Вернее, это был глубокий, темнеющий опаленными краями разлом. Он казался незаживающей раной, вспоровшей плоть некогда цветущей долины. Теперь вокруг была лишь бескрайняя иссушенная степь с редкими островками зеленых оазисов.

Отчего-то смотреть на это было больно. И эта угасающая красота долины, и расколовший её надвое чудовищный разлом — всё казалось каким-то противоестественным, неправильным.

Я посмотрела вниз, в эту страшную, убегающую в бесконечность пропасть. В ней, словно на дне треснутого сосуда, переливаясь радугой и перламутром, клубилась сама магия. Живая и первозданная сила, рожденная созидать, но способная и на страшные разрушения. Кровь и кислород этого мира. Она изливалась из земной тверди, словно те нити-сосуды, по которым она прежде свободно струилась, наполняя все вокруг сияющей манной, беспощадно и бездумно взяли и рассекли пополам.

Магия плескалась под моими ногами, точно древний океан. Они манила и взывала, приглашая нырнуть и зачерпнуть столько, сколько я пожелаю.

Откликаясь на её зов, за моей спиной выросли могучие крылья. Я оглянулась, потрясенно наблюдая, как с черных заостренных перьев снопами срываются огненные искры и странным шлейфом осыпается пепел, обильный, точно седой снег. Сделав пару взмахов и оторвавшись от земли, я восторженно ринулась вниз.

Воздух пел, подгоняемый плавными взмахами. Трепетало нежное оперение. Сила врывалась в меня ровным беспощадным потоком. По венам разливалась могущество, которое можно было сравнить лишь с чем-то божественным. Я впала в хмельную эйфорию, переполненная и едва способная сделать вдох.

Магии было так много, что она быстро превращалась в неподъемную ношу. Под её тяжестью я против воли стала опускаться вниз, в самое сердце живой и дышащей стихии. А затем и ещё ниже, вглубь, туда, где уже не существовало ничего. Лишь первобытная волшебная энергия, желающая исполнить своё предназначение.

Я начала тонуть.

Не знаю, в какой из моментов своей неминуемой гибели я осознала, что следует делать. В сознании возник образ настенного фонтанчика и кувшина, который кто-то невидимый пытался из него наполнить. Сначала тонкая струйка, бьющая изо рта какого-то мифического животного, весело бежала в тонкое горлышко, но уже совсем скоро влага стала переливаться через край. Тогда кувшин отняли от источника и наполнили стоящий рядом кубок. Кубок исчез и на его месте появился новый. И снова кувшин наполнил и его. Когда же сосуд опустел, фонтанная струя опять ударила в его недра.

Я долго смотрела на эти простые повторяющиеся движения. Пока не осознала — я и есть этот кувшин.

То, что последовало дальше, воспринималось мною как единственно верное. Может, секрет скрижалей и заключался в том, чтобы, благодаря силе своего разума, не взять больше, чем можешь унести, когда получил доступ к безграничному источнику магии. Но я, похоже, оказалась то ли стишком восприимчива, то ли слишком глупа.

Если магия была источником, то я стала смыслом, направившим сырую силу на то, чтобы исправить некогда свершенное преступление. Повинуясь моей воле, мощный поток прошел сквозь меня, точно игла и нить, сшивая страшную рану разлома. Всё вокруг затряслось и пришло в движение. Пропасть стала стягиваться и зарастать, выталкивая меня на поверхность.

Твердь поглощала магию, впитывая её, как земля небесные ливни. Повсюду зазеленела яркая молодая трава и нежные бутоны первоцветов. Я оказалась окруженной морем ярких весенних цветов, а в руках, в сложенных ковшиком ладонях, точно радужный кисель, доверчиво плескалась последняя горсть чудотворного нектара.

— Пей, — послышалось в шёпоте вдруг подувшего с холмов ветра. — И то, чего ты жаждешь больше всего, исполнится.

С благоговением я сделала первый глоток.

Мои мечты всегда отличались размахом. Вот и в этот раз я желала очень многого. Мне хотелось справедливости и равных возможностей. Хотелось свободы и права для каждого самому определять свой путь. А ещё мне хотелось быть любящей матерью и счастливой женой, победить болезнь ундера и одолеть морских кочевников.

Я думала обо всем этом, медленно проваливаясь в забытье, пока образ цветущей долины не померк и тьма не укрыла меня своим пуховым покрывалом. Оно усмирило мысли и почти стерло из памяти мое удивительное видение.

…, - выкрикнула я, наотмашь отбиваясь от острой боли.

Когда вскочила на узкой корабельной постели, моя рука сама собой потянулась к саднящему уху.

Взгляд тут же наткнулся на стоящего неподалёку от двери весьма невысокого пузатого хариша в сине-зеленом парчовом балахоне с золотым шитьем и широкими рукавами. Я как-то сразу поняла, что передо мною тот самый ун Рурк.

Кочевник-работорговец производил впечатление этакого самодовольного лоснящегося шарика. Гладкие розовые щеки его блестели, так же, как и высокий лоб, который опоясывала узкая полоска металла с овальным, похожим на янтарь камнем над переносицей. Длинные седые волосы были подкручены и, в целом, по моим ассоциациям такая прическа больше подошла бы какой-нибудь девушке, а не далекому от юных лет упитанному мужику.

Судя по наряду и обилию перстней на коротких пухлых пальцах, ун Рурк любил помодничать и всячески подчеркнуть свой высокий статус. Как я прежде узнала от Миреке, работа по доставке хопу новых невольниц у харишей считалась почетной. Оказалось, что иной раз число гаремных рабынь достигала шокирующих цифр. Например я, должна была стать юбилейной — шестисотой. И ун Рурк очень этим гордился.

— Лошма шваари!* — недовольно бросил он ползающему по полу смуглокожему великану и тот на мгновение поднял на меня виноватый взгляд.

По пальцам катилась тоненькая струйка крови, но это совсем меня не беспокоило. Главное, что я не нащупала никакого инородного предмета. Видимо, хариш намеревался наградить меня камлой, воспользовавшись временной беспомощностью.

Вот только все пошло не по плану. Я уже давно избавилась от парализующего эффекта синеголовки и теперь изволила активно сопротивляться.

— Милейший, лучше бы вам меня не трогать, — вскочив на ноги и прижавшись спиной к стене, многообещающе сообщила я работорговцу.

Никакого, прежде отделяющего меня от собственной магии, барьера, я, на свою великую радость, больше не ощущала. А значит, ун Рурка ждет большой, очень большой сюрприз.

Отыскав глазами Миру, которая бледной тенью забилась в угол каюты, я ей ободряюще кивнула.

— Хув ток малвуджаоб?* — указав на меня пальцем, судя по интонации, он что-то спросил у Зэмбы.

Тот, похоже, наконец отыскал куда-то укатившуюся от моего внезапного удара сережку и услужливо показал её хозяину. Тот снова ткнул в меня пальцем и поджал губы.

— Олматвар мирку дора?! Хурук иж мин! Эр раак мухотиджи лок курджасан фувак ариши ырчу. *

Зэмбе ничего не оставалось, как подняться с пола и двинуться на меня.

Но тут в дверь каюты громко и торопливо застучали.

— Кавар ы дым?!* — каркнул ун Рурк и зло дернул на себя ручку.

За порогом, склонившись в три погибели, стоял мужичок бандитской наружности в укороченных шароварах и жилете на голое тело. Он принялся что-то путано объяснять харишу по-тарабарски, активно указывая то в нашу сторону, то наверх.

От меня не укрылось, как тем временем удивленно переглянулись Мира и великан. Судя по их несколько шокированным лицам, происходило что-то из ряда вон выходящее.

Всплеснув гневно руками, ун Рурк метнулся из каюты, даже не потрудившись закрыть дверь.

— Что происходит? — отлепляясь от стены и спускаясь с кровати на пол, спросила я.

— Похоже, за тобой приплыли, — ответил Зэмба.

— Только они опоздали, — тоже выбравшись из своего угла, печально сообщила Мира. — Ун Рурк сказал, что повелитель решил в этот раз плыть нам навстречу. Он впечатлен сообщением о твоей красоте и желает встретить свою новую невольницу лично.

— Чтобы одолеть ходж, — подхватил великан, — нужен целый небольшой флот или отряд сильнейших боевых магов.