Агатангел, или Синдром стерильности - Наталья Сняданко

— Это уже чистая демагогия, а никакая не хайдеггеровщина. На самом деле, жалобы на общество были всегда и всегда будут, ведь так удобно сидеть и жаловаться, оправдывая этим собственные недостатки, бездеятельность, неразборчивость в средствах. Гораздо труднее объявить индивидуальный протест и действовать так, как подсказывает порядочность, а не констатация морального упадка человечества. Не существует такой абстракции, как общая мораль человечества или цивилизации, мораль у каждого своя, и, если кто-то считает, что вечных моральных принципов и стандартов уже не существует, это еще не означает, что так оно и есть.

— Ну, да, сейчас ты начнешь мне рассказывать о хайдеггеровском убеждении, что мир спасет только Бог и все такое прочее. Но ты же понимаешь, что все эти шоу и биороботы придуманы совсем не для тех, кто читает Хайдеггера и Шопенгауэра, поэтому наш разговор довольно бессмысленный.

— Моду на те или иные нормы поведения и моральные стандарты создают именно те, кто если и не читает Шопенгауэра, то, по крайней мере, слышал такую фамилию. А они начинают утверждать, что мораль умерла, чтобы оправдать собственные компромиссы с совестью, поэтому я против твоей демагогии. А насчет депрессии и синдрома стерильности, которые всем нам угрожают, — касается это прежде всего тех, кто решает «плыть по течению» или жить шопенгауэровской «волей», слепо удовлетворять свои инстинкты и не задумываться над смыслом собственных действий и целью своего существования. То есть как раз то, что ты и предлагаешь: смириться с моральным упадком цивилизации, которым удобно оправдать любое собственноручно сотворенное свинство. И когда привыкаешь к такому бездумному существованию, рано или поздно, как и предвидел Хайдеггер, оказываешься парализованным скукой и депрессией, от которых не способны спасти примитивные чувственные удовольствия. Убежать от них можно только тогда, когда интенсивно работает мозг, когда много думаешь и не даешь себе утратить способность воспринимать мир по-детски открыто, но при этом и критически, познавать его и удивляться его многообразию; когда воспринимаешь мир не в заданных наперед схемах и категориях, а просто как совокупность фактов и впечатлений без готовых, созданных кем-то до тебя «ящичков» с табличками «хорошо», «плохо», «правильно», «порочно», в которые они раскладываются. Я понимаю, что все это звучит довольно банально и патетично, но я убеждена, что это правда. Хайдеггер говорил, что человек пытается убежать от времени, от осознания, что ни одно мгновение не повторяется дважды, поэтому создает себе ритуалы, в которых жизнь повторяется — каждое утро ходит на работу, каждый вечер смотрит телевизор, и поэтому попадает в ловушку скуки и депрессии. Но достаточно найти в себе смелость выдержать осознание того, что время все-таки не повторяется, оно уходит безвозвратно, — и жизнь сразу превращается в захватывающее приключение, каждое мгновение длится только раз, и это интригует. По-моему, ты делаешь неправильные выводы из правильных теорий. Выход из кризиса всегда есть, и он не в том, чтоб опустить руки и воспринимать все вокруг некритично.

Теобальд снова переключился на немецкий канал, где продолжали транслировать откровения семейства Майеров и мини-робота Китти. И тут я почему-то вдруг вспомнила про Любу и ее последний визит ко мне вместе с Юрой. Кажется, его лицо мне откуда-то знакомо. И эта мысль меня почему-то беспокоит. Вроде ничего особенного, обычный вечер, обычный парень. Приятный, умный. Наверное, внимательный. Мало говорит. Это нравится мне в людях. Откуда я его могу знать?

Люба с Юрой приходили несколько дней назад, вечером. Мы с Теобальдом и Агатангелом пили чай. Точнее, мы с Теобальдом пили чай и смотрели фильм «Гараж». Агатангел ел крабовые палочки. Все как сегодня.

Когда позвонили, Агатангел спрятался за ножку журнального столика. Он старается не показываться лишний раз Любе на глаза, так как она боится крыс и визжит, когда Агатангел пробегает мимо нее. Гости зашли и поздоровались. Несколько минут вместе смотрели фильм, потом заговорил Теобальд:

— Мне очень трудно понять юмор старых советских фильмов. Наверное, здесь дело не только в языковом барьере.

— Теобальд приехал из Германии, пишет у нас кандидатскую диссертацию по философии, — пояснила Люба Юре.

— А вы чем занимаетесь, если можно спросить? — Теобальд обратился к гостю подчеркнуто церемонно, так он разговаривал с людьми, которые ему не нравились.

— Почему нет, можно. Я — программист. Работаю над созданием программных продуктов, software по-вашему, для Интернета.

— Как интересно. Это те, что пишутся на Java? — Неожиданно для себя самой я решила продемонстрировать эрудицию, которой на самом деле не было. Про Java я знала только то, как это название пишется латиницей и что «писать на джаве — очень круто». Этому научил меня младший брат, как и все парни его возраста, повернутый на компьютерных играх.

— Да, а вы знаете Java? — спросил Юра, но в его голосе и взгляде снова не было ни заинтересованности, ни удивления, ни заинтригованности, ни хотя бы любопытства. Он спросил просто из вежливости. Знаю я Java или нет, ему было глубоко безразлично.

— Нет, я не занимаюсь программированием, просто когда не загружается веб-страница, часто появляется надпись Java script error. Наверное, она означает ошибку в написании какой-то из программ, обслуживающих эту страницу.

— Может быть, — в его голосе не было ничего, кроме холодной учтивости. Для него это просто разговоры о работе, смешные попытки дилетантки произвести впечатление и продемонстрировать свою осведомленность. Наверное, это выглядит претенциозно и несимпатично. Мне самой не нравится, когда люди начинают говорить о том, в чем не разбираются, и когда кто-то пытается авторитетно спорить со мной о моей работе, а в каждом его слове чувствуется невежество. Это раздражает.

К счастью, тема компьютерных технологий быстро исчерпала себя. Мы пили чай и принесенное Юрой и Любой вино, но разговор не клеился. В воздухе висело непонятное напряжение. Никому не удавалось быть остроумным, никак не находилась тема, интересующая всех, а я не могла избавиться от впечатления, будто уже где-то видела Юру. По непонятным причинам мне представлялось ужасно важным вспомнить, где именно и когда это было. Но я так и не вспомнила.

Тем временем «Гараж» закончился, и начался какой-то документальный фильм о горном туризме.

— Это неправда! — вдруг оживился Юра. — Они не смогли бы выехать туда на машине. Я знаю это место в Крыму. Там заповедник. Очень каменистая местность, воды рядом нет, сложно стоять с палаткой. Но на машине туда никак не выедешь. Разве что через территорию заповедника, куда въезд запрещен. Хотя мы стояли там однажды. Ночью была гроза, а потом несколько дней не переставая лил очень сильный дождь, нашу палатку чуть не сорвало. К нам прибились две ящерицы, хотели спрятаться от дождя, и мы их не прогоняли. Нам едва удалось развести огонь в палатке, все было очень влажное, казалось, даже в пламени есть какая-то сырость. Но когда закончился дождь, на небе появилась просто невероятная радуга, яркая, на все небо. Я никогда еще такой не видел.

Он замолчал так же внезапно, как и начал говорить. А ощущение, как будто я уже где-то его встречала, усилилось.

— Как ты думаешь, мне стоит поговорить с Семеном или продолжать делать вид, будто все еще обижена? — спросила Люба, когда прошла почти неделя после их с Юрой визита и мы с ней сидели за очередной бутылкой мартини. Перипетии их отношений не очень меня интересовали, но женская солидарность требовала выслушать и что-нибудь посоветовать. — Кстати, мне говорили, что вас видели вместе. Тебя можно поздравить?

— Н-н… — Я хотела сказать: «С чем, дуреха?», но сдержалась.

— Нет, не подумай, что я ревную, наоборот, это было бы прекрасно, так как я слышала, что Лиля собирается за границу, а мы с Юрой, ну, одним словом, у нас может быть что-то серьезное. Мне бы не хотелось, чтобы Семен страдал. То есть я была бы за вас очень рада.

— Мы только ходили вместе на молочный коктейль. — Я пыталась оправдаться, хотя это всегда выглядит наиболее подозрительно и способствует распространению сплетен.

— Знаешь, он неплохой. С ним даже интересно иногда, как со всеми мужчинами в возрасте. Но я только сейчас испытала истинное наслаждение в сексе, наверное, его можно познать только с тем, кто с тобой на одной волне, возрастной барьер — это слишком серьезно. Мы с Юрой родились в один день, представляешь. Тот же день, тот же год. Странная штука — психика. Когда мы с Семеном еще были вместе, я воспринимала многие вещи как должное. А сейчас, например, мне кажется ужасным, что во время наших занятий любовью он мог прерваться и побежать выключать стиральную машину, потому что закончилась вода и нельзя, чтобы машина выпустила воду для полоскания, иначе белье приобретет неприятный запах. Представляешь, о чем можно думать в интимные моменты? Хотя, с другой стороны, — спохватилась она, — это очень практично. Мужчины, привыкшие справляться со всем сами, идеальны для семейной жизни. Мне с Юрой, например, будет трудно, так как он живет с мамой и ничего не умеет делать сам.