Генри VII - Милла Коскинен

* * *

Папская булла прибыла в Англию 27 марта 1486 года — и была немедленно распечатана для циркуляции среди подданных. Но свадьба Генри и Элизабет уже состоялась 18 января, без всяких торжеств и почти тайно. Учитывая потенциальную популярность этого брака в стране, можно только удивляться, почему. То ли потому, что брак состоялся и был консуммирован до получения буллы, то ли Генри упрямо подчеркивал, что имеет право на трон и корону и без помощи жены из Плантагенетов, то ли в стране случилась очередная вспышка какой-то заразы. Первенец Генри, Артур, родился ровно через 8 месяцев от этой даты, и данный факт до сих пор является причиной дебатов (а иногда и просто отрицается про-тюдоровскими источниками, утверждающими, что между 18 января и 19 сентября прошло 9 месяцев), хотя лично я убеждена, что женский организм не работает с точностью часового механизма. Что, собственно, не исключает возможности, что молодые преодолели некоторую предубежденность друг к другу и без амена священника — это в те демократичные времена допускалось, ведь Бог был везде, и был свидетелем всего происходящего. Тем не менее короновал Генри VII свою супругу только и только тогда, когда его это политически устроило.

Забавно, что брачная кровать Генри и Элизабет сохранилась, причем судьба её была невероятной.

В 1495 году, королевская пара привезла эту кровать с собой в поместье леди Маргарет Бьюфорт во время прогресса по стране. Дело в том, что король, после казни Уильяма Стэнли, хотел дать понять своему отчиму, что с ним у него никаких проблем нет. Затем, после того как леди Маргарет решила принять обет и отказаться от супружества, кровать осталась где-то на век или около того во владениях Стэнли.

В следующий раз она вынырнула из безвестности в 1842 году, в мастерской одного архитектора по имени Джордж Шоу, который лихо конструировал «тюдоровскую» мебель для любителей антиквариата. На самом деле, королевская мебель времен Генри VII настолько редка, что данная кровать — это всего лишь второй предмет, дошедший до наших времен. Джордж Шоу подлинник опознал сразу, хотя кровать была в препаршивом состоянии. Надо сказать, что герб с её фронтальной панели он держал у себя в библиотеке.

Потом кровать снова погружается в пучины неизвестности, пока не вынырнула снова как «викторианская кровать» в честерском отеле, где украшала собой номер для молодоженов, где её заметил торговец антиквариатом, который, правда, не понял, что кровать совсем даже не викторианская, но обратил внимание на необычайно импозантный дуб, из которого она была сделана. Кровать он перепродал на онлайн аукционе другому антиквару, Ину Колсону, за каких-то 2 200 фунтов.

Что именно Колсон купил как «викторианскую кровать из резного дуба», стало ему понятно тогда, когда он отправился свою покупку забирать. Во-первых, она была ручной работы. Во-вторых, она явно перенесла немало потерь и повреждений, которые были кое-как исправлены, и некоторые детали носили следы оксигенизации, которая накапливается столетия, да и источенность материала явно говорила о том, что кровать далеко не викторианская. Колсон, антиквар серьезный и знающий, видел подобные кровати в Ланкашире, в «кругах Стэнли», поэтому приблизительно определить возраст покупки ему помогло именно это. А потом он занялся исследованиями, и они привели его в бывшую мастерскую Шоу, где он увидел недостающую гербовую часть своей кровати. Там её приспособили как украшение книжного шкафа.

В общем, счастливый конец — вещь встретилась со знатоком, который имел возможность и специалистов привлечь, и не пытаться сделать кровать новенькой и блестящей, а провести только консервацию. О том, как она проводилась, можно посмотреть здесь: [112].

Приключения В Йорке

Сдержанное отношение Генри VII к собственной свадьбе могло объясняться и тем обстоятельством, что север Англии снова потребовал всего его внимания. Он действительно постарался не ожесточать северян после Босуорта. Оба лорда Скропа, из Болтона и из Мэшэма, сражавшиеся за короля Ричарда, не просто были отпущены с миром, но и остались на своих постах. Как не пострадал и сэр Джон Конниерс из Хорнби, член герцогского совета при Ричарде Глостере, который стал личный сквайром при новом короле. Сэр Томас Маркфилд, главный шериф Йоркшира с ноября 1484 года, тоже сражавшийся за короля Ричарда, был оставлен на посту.

Почему Мармадьюк Констабл был временно лишен своих должностей в графстве Ланкастер — не вполне ясно. Считается, что из-за того, что сражался за короля Ричарда при Босуорте. Но Констабл всегда был человеком Нортумберленда, так что мог попасть под удар скорее из-за своего патрона, чья деятельность (вернее, бездеятельность) при Босуорте настолько озадачила Генри VII, что тот предпочел закрыть его на время в Тауэр. Но к 18 ноября 1485 года и Констабл был помилован, а в мае следующего года был восстановлен в должности личного сквайра короля — именно этот пост он занимал и при Ричарде III. Вскоре Констабл стал шерифом Йоркшира. Причем, Генри VII не был бы самим собой, если бы не выдернул этого сэра из южных регионов, где тот был своим среди своих, и не поместил его на север, где он всем был чужим. Впрочем, за сказочно хорошее жалование в 340 фунтов. Не могу не добавить, что умер этот джентльмен в 1518 году самым странным образом — подавившись лягушкой, которая оказалась в той емкости, из которой он решил испить воды.

Надгробье сэра Мармадьюка

Королю также пришлось сделать довольно значительную перестановку, вернув графу Нортумберленду должность хранителя Восточного и Центрального приграничья, которую занимал лорд Фиц-Хью, пока Нортумберленд отдыхал в Тауэре. Западную, впрочем, повесили на лорда Дакра. Дело было в том, что эти должности хотя и были почетными и важными, они подразумевали наличие широчайших региональных связей и того авторитета, который невозможно завоевать даже на протяжении одного поколения. Перси — это Перси, и с признанием этой реальности Тюдорам пришлось строить с представителями этого рода свои непростые отношения и сейчас, и в будущем.

Тем не менее, у Генри VII было отчетливое понимание, что как бы ни пугал его север страны, ехать туда придется. Ничего позорного в этом страхе перед севером, впрочем, не было — редко кто из английских королей чувствовал там себя в своем элементе. В общем, разбираться с местной обстановкой персонально он решил ещё в середине февраля, и в апреле, как только позволила погода, выдвинулся в