Корабль-призрак - Фредерик Марриет

Пальму, у корней которой они закопали целый клад, Крантц тщательно пометил топором. Около пятисот монет они перенесли на плот и спрятали в одежде на всякий непредвиденный случай.

Утром следующего дня Крантц и Филипп подняли парус и вышли в море. Стоит ли упоминать, какой курс они взяли? Читатель и так уже догадался — они направились в ту сторону, где в последний раз видели плот с оставшейся на нем Аминой.

Глава двадцать седьмая

Плот вполне отвечал своему предназначению. Он двигался не очень медленно и неплохо слушался руля. Филипп и Крантц запомнили приметы, по которым они могли бы снова безошибочно опознать этот островок. Курс они держали на юг к видневшемуся большому острову. Течение помогало им.

При поисках Амины в том районе они одновременно намеревались отыскать и остров Тернате. Там Филипп и Крантц надеялись попасть на какую-нибудь китайскую джонку, которые обычно заходили туда, направляясь на Тантам.

Под вечер Вандердекен и Крантц добрались до большого острова, к которому стремились, и вошли в бухточку. Взгляд Филиппа метался по всему берегу в надежде заметить какие-либо следы пребывания там Амины, но не обнаружил ни ее, ни местных жителей.

Осторожно втянув плот в узенький заливчик, где не было волнения, они расположились на ночлег, чтобы утром отправиться дальше.

На следующий день Крантц, управлявший их утлым сооружением, заметил, как Филипп вытащил и, отвернувшись от него, с нежностью рассматривает какой-то предмет.

— Это что, чей-то портрет, Вандердекен? — спросил он.

— О, нет! Это моя судьба! — отвечал Филипп, не задумываясь над смыслом сказанного.

— Как это судьба? Что вы подразумеваете под этим?

— Неужели я так выразился? Я едва соображаю, что говорю, — отвечал Филипп, снова пряча свою реликвию на груди.

— Мне кажется, вы сказали даже больше, чем хотели, капитан, — возразил Крантц. — И похоже, очень близки к истине. Я не раз видел эту драгоценность у вас в руках и помню, что коварный Шрифтен хотел выкрасть именно ее. Не связана ли с ней какая-нибудь тайна? У вас достаточно доказательств моей преданности, и вы, наверное, могли бы доверить мне эту тайну.

— В том, что ты мой друг, и настоящий друг, Крантц, я глубоко убежден. И тому, кто делил со мной все опасности так, как их делили мы с тобой, не требуется доказательств дружбы, но этого недостаточно, чтобы я мог рассказать тебе обо всем. С этой реликвией, а это действительно реликвия, и я всегда ношу ее с собой, меня связывает тайна, в которую посвящены лишь моя жена и два священника.

— Ну, если эта тайна известна священникам, то ее наверняка можно доверить и другу, — снова возразил Крантц. — Что на свете может быть священнее дружбы?

— У меня такое ощущение, Крантц, — Филипп взглянул на него, — что поведав тебе о ней, я принесу тебе несчастье. Откуда это предчувствие, я не знаю, но я ощущаю его. Это уж точно! А мне этого очень не хотелось бы, мой дорогой друг.

— Значит, вы не хотите воспользоваться моей преданностью? — разочарованно произнес Крантц. — Но уж коль мы рисковали вместе жизнью, так разделите со мной и все ваши тревоги!

Многие люди знают, что страдания притупляются, когда их утешают. Поэтому не стоит удивляться, что Филипп почувствовал в Крантце человека, которому можно излить душу. Он начал свой рассказ, не потребовав с Крантца обета молчания, справедливо полагая, что тот все равно сохранит его тайну, и в течение дня, когда плот несло мимо пустынных островков, поведал ему свою историю.

— Теперь ты знаешь все, — заключил Филипп. — И что ты думаешь обо всем этом? Веришь ли ты в эту удивительную историю или полагаешь, что она просто-напросто плод фантазии?

— Нет. Я твердо убежден, что это не фантазия, — отвечал Крантц, — поскольку я тоже располагаю некоторыми доказательствами, подтверждающими правдивость вашей истории, ведь я сам не раз видел призрачный корабль. И если ваш отец приговорен блуждать призраком по морям, то ничего удивительного в том, что вы избраны спасти его мятежный дух. Я верю каждому сказанному вами слову, и лишь теперь мне понятны ваши прежние поступки и настроения. Может быть, кто-либо посочувствовал бы вам, а я завидую.

— Завидовать? Мне? — удивился Филипп.

— Да. Я бы с радостью принял вашу судьбу, если бы это было возможно. Разве это не прекрасно — быть призванным для исполнения столь возвышенного долга? А закончится ваше плавание смертью, ну и что ж из того? А разве не смертью завершаются все наши земные мимолетные и ничтожные устремления? Поистине, Вандердекен, я завидую вам.

— Ты размышляешь и говоришь, как Амина, — проговорил Филипп. — У нее такая же живая и горячая душа. Она тоже горит желанием пообщаться с призраками с того света и поговорить с бесплотными духами.

— А что тут такого? — отвечал Крантц. — Моя история, а вернее, история нашей семьи располагает преданиями, доказывающими, что такое общение не только возможно, но и позволено Всевышним. А ваш рассказ, которому я поверил, только подтверждает это.

— В самом деле, Крантц?

— Я не лгу. Но об этом в другой раз. Уже темнеет, и нужно добраться до безопасного местечка. Вон та бухточка кажется мне вполне подходящей.

Перед рассветом поднялся сильный береговой бриз, вызвавший большую волну. Продолжать плавание стало невозможно, и им ничего иного не оставалось, как вытащить плот на берег, чтобы его не разнесло в щепки прибоем.

Воспоминания об Амине кружились в голове Филиппа. Глядя на поднятую бушующими волнами пену, в которой искрилось солнце, он воскликнул:

— Океан! Не у тебя ли моя Амина? Если это так, верни мне ее, хотя бы мертвую! Но что это? — продолжал он, указывая на темное пятнышко на горизонте.

— Парус какого-то суденышка, — отвечал Крантц, — которое гонит ветер и которое намеревается укрыться в этом уголке.

— Ты прав. Это парус, парус одной из тех пирог, что можно часто встретить в этих водах. Как же ее мотает на волнах! Судя по всему, она с людьми.

Пирога быстро приближалась и вскоре вошла в бухту. Парус на ней спустили, и она проскользнула сквозь прибой.

— Если туземцы настроены враждебно, нам с ними не справиться, — заметил Филипп. — Но скоро мы узнаем, что нас ожидает.

Туземцы не обращали внимания на Филиппа и Крантца, пока не вытащили пирогу на безопасное место. Затем трое с копьями в руках подошли к ним, но без видимых враждебных намерений. Один из подошедших спросил на португальском языке, кто они такие.

— Голландцы, — последовал ответ Филиппа.

— Вы с потерпевшего бедствие корабля?