Собрание стихотворений - Борис Чичибабин

Пушкин [поэма]{365}

Пишу по-русски слово «Пушкин»и, в лад безнебным дням и снам,все думаю под счет кукушкинс тоской в душе: за что он нам?За что нам этот свет и хмель?Лицом не доживший до старца,зачем он в нас, в тебе ль, во мне ль,как Божий замысел, остался?

* * * А он не у земных владыкмочил кадык, смеясь над саном.А он любил подруг младых,прильнувших робко в беге санном.Как тьмы не знающая ночь,хоть некрасивый, да прекрасный,он будто все собрал соблазны,дабы, вкусивши, превозмочь.Задиристый и заводной,мужал, уступчиво добрея,один меж всех и в то же времясо всеми нами заодно.И мы журнальные страницызанять собою норовим,но где ж нам с Пушкиным сравниться,с тем дружелюбьем мировым?{366}И мы шумим, и мы дерзаем,но Богом вписано в журнал,как на экзамене Державин{367}его отечески признал,как тут же царь, как Бог Адама,услал подалее от глаз,и бессарабская программа{368}бесовским вихрем пронеслась,как, схваченный девятым валом,он все же не пошел ко дну,как многих женщин целовал он,но не обидел ни одну,как, мир мечтою облетев,не расставался с краем отчими как он был во зле отходчиви постоянен в доброте.

* * * Вот он в Михайловском, в опале,на сельской ярмарке, с утра,рубаху красную напялив,хохочет, голову задрав, —с ночного спора не остыл,росою утренней обрызган.Тригорское отсюда близкои Святогорский монастырь.День полон шума и мороки:там цыган водит медвежат,там девки, парни, скоморохитолкуют, шутят и визжат.Куды как солоны побаскида побрехушки про царей:записывай не без опаски,чтоб голове побыть целей.Но, как завьется сказки вязь,шалун с очами голубымитихонько девушку обнимет,заслушается, задивясь…О, русских сказок склад и лад!Откуда, кто привел на Русь их?Мне в детстве бабушка: «Борюсик,послушай» — тот открыла клад.Услышать сказки эти все б нам,чтоб возвелось добро в закон,бог весть, чем более волшебным,сюжетом или языком…Пылят степенные стадаи воздух весь в звенящих пчелах,но церкви дивные в Печорахему пригрезятся тогда.И, ногти длинные грызя,забредит рифмами тотчас он,и вдохновением, как счастьем,заблещут вещие глаза…

* * * А то в Одессе, кровью бодр,от моря свеж, как луг от рос, он,как белка, прыгает на борти ловко руки жмет матросам,кого поймает, всем подряд —от земляка до итальянца.Здесь каждый гостя видеть рад,все души духом утолятся.Кумир отчаянных команд,не белоручка и не скаред,он их смешит и зубы скалит,присев на сваленный канат.Да, здесь не амбры, что ни вякай,а соли с йодом аромат,и сердце полнится отвагойпри виде парусных громад.Любовь к отечеству храня,случись-ка только зацепиться,он все про дальние краяповыспросит у очевидца.И внемлет словно бы с ленцой,и рад забаве этой новой,чтоб хоть на миг забыть лицоЕлизаветы Воронцовой{369}.А ветер треплет чуждый флаг,а даль морская — что за чудо!На мир обшедших корабляхоткуда взяться стукачу-то?Вдруг распотешится как черт,на влажных кудрях тюбетейка:— Найди-ка тут меня, милорд,ау, вельможный, попотей-ка!..

* * * Ему ль, кто знал сады Лицеяи вод таврических родник,смиренно стариться, лысеяи сплошь в отличьях наградных?Нет, он властям не пригодится,он чхать хотел на их устав,за честь возлюбленной восставна пошляка и проходимца.Но если заговор молвы,а у мадонны ум коровы,боюсь, не сносит головыпоюн — Боян{370}  негроголовый{371}.На то и дан талант и вкус,чтоб спорить с временем упрямо.А он был ясен, как Исус,с детьми играющий у храма.Идя, как Тот, на тайный ужин,то ли мудрец, то ли чудак,он был смиренен, да не так,веленью Божию послушен.Бывает, что и в гроб сойдешь,пока узнаешь у кого-то,что Божья воля и свободана русский слух одно и то ж.Родящий радость чародей,всей плотью, сердцем и вискамион знал озноб и жар исканийу лет в горючей череде.Как солнышко в трудах осеннихсвой край воскресно озаря,от будочника до царябыл всем желанный собеседник,кто нам воздвиг родной языкв красе и силе молодецкой,как няня пела в рани детской,как пел о Разине ямщик.Простой и легкою душой,знать, одарил его Всевышний,что он в любом кругу не лишний,во всех застольях не чужой,что, любопытен и умен,под звон зурны и грай гармоникон помнил множество именсвоих друзей разноплеменных.Кто ветер пил в родных полях,кто к синю морю бросил руки,тому грузин, тому полякпребудут родичи и други.О, как он жадно видел вас,вся от росы бахча сырая,и в снежной свежести Кавказ,и белый прах Бахчисарая,и царство в лопухах и в мошках,которым правит Берендей,с избушкой на куриных ножках,с котом ученым перед ней!..

* * * А Лев Толстой бровобородый{372},глазища строги и мудры,был существом другой породы,но тоже с Пушкиным внутри.Я враз узнал, изранясь об век,уйдя от зла на свой чердак,изящный, легкий, юный обликв крутых и старческих чертах.Я насмерть верен Льву Толстому,он тоже гений и герой,к себе домой сбежав из дому,но после Пушкина второй.У первого мне дорог стиходин — о воле и покое{373}.Меж тем я слышал и такоео нем от недругов людских:какой, мол, Пушкин нехороший —своих крестьяночек любили, сняв сапог с себя, по рожекого-то в гневе им лупил, —на нем и «Гавриилиада»,и стансы льстивые царю.Не надо, милые, не надо,не надо, я вам говорю,ну, грешник был, ну, был помещик,ну, тратился на пустяки, —а будь на нем грехов поменьше,кто знает, были бы стихи?В совестеранящие{374} ночи,во тьме житейских гроз и ям,он сам себя казнил жесточеказнелюбивых россиян.Но, если грех душою понят,он выкупáется навек,а тот, на ком ни одного нет,тот самый страшный человек.Кто ждал, кто звал его на Русь,ту помесь тигра с обезьяной?А я и всем его изъянам,как добродетелям, молюсь,затем, что в них души броженье:он сам себя в себе смирял,и с вещим замыслом сверял,и праздновал преображенье.Сто раз к барьеру выходяпод пули ветреного века,ни разу Божие дитяне выстрелило в человека.Убийце смерть свою простив,сей африканец белозубыйс травы и листьев пил росу бы,чтоб в землю русскую врасти,и, Вышней воле подчинен,любил нас, — то ль еще не подвиг?Вот почему в живых и в мертвыхнет лучезарнее, чем он…

* * * О, время, погоди, помедли,на шеи рыцарей надеввенки из роз и кудри дев,а не веревочные петли!..Как только схлынула страдагрозы двенадцатого года,в казармах воинских тогдатаилась русская свобода.Наш брат полмира обошел,о Трое россказни утроив,и крепостничества позорстал нестерпимым для героев.Искали смысла в суетебаловники и либералы, —сейчас, увы, совсем не теполковники и генералы.Пред теми ж пал Наполеон, —так можно ль рабство зреть под небом?И если б с ними не был он,то он и Пушкиным бы не был.Хоть ведал, у печурки чаднойи в лапотки переобут,как лют и страшен русский бунт,бессмысленный и беспощадный{375},но смело на вопрос царя,не пряча совести под маской,с кем был бы в смуте декабря,ответил: с ними на Сенатской{376}.В те дни, до смерти не смирясьпред тем, что пятеро повисли,он сам в себе гасил не разцареубийственные мысли.Ночной бессонною порой,чтоб разделить с друзьями горе,сто раз он умирал с петлейна запрокинувшемся горле.Меж бедных рыцарей России,народолюбцев и кутил,не он ли сам себя впервыепевцом свободы ощутил?Не он ли доблесть в них разжег?Жандармский клан недаром взбешен:почто на воле, не повешен,гуляет Пестелев дружок?Силен беду сулящий сумрак,а гений силе не указ:уж мы повыведем разумных,ужо натерпишься у нас…

* * * Но пусть за окнами осада,пускай враги со всех сторон, —всю ночь за письменным столомон дышит грудью волосатой.Теперь ему не до балов,не до ухаживаний милых, —воюет с пальцами в чернилах,бессонницу переборов.Ум переполнен и насыщен,но в том-то, видно, и подвох,когда стихи диктует Бог,да сам-то Бог косноязычен.Кружит и пышет голова,как будто жаром от жаровен,и в строки строятся слова,да строй их темен и неровен.И Пушкин, будто видит сон,не смеет явью отвлекаться.Что шепчут губы африканца?Как взор пустынно-отрешен!Каким векам он адресуетсвою любовь, как Анне Керн?Сидит, невидимый никем,красавиц на полях рисует,перо грызнет, рванет сорочку,не успокоится никак,все черкая в черновикахслова, не влазяшие в строчку.Теперь он, как душа, один,и лик его взаправду чуден, —он всем живым необходими только Господу подсуден.О, нет, не просто, не легкословам единственным слагаться,чтоб донести сквозь даль вековулыбку, полную лукавства!Как вол влечет свою арбу,как в поле трудится крестьянин,у Святогора на горбувесь мир изменчивый расставлен.Очей тяжелых синева,чело, блестящее от пота, —победоносная работадуши, рождающей слова!И, все за этот миг простивши,встает и движется врастягфлотилия четверостишийна разрисованных листах.До уголька весь пламень роздан.Лишь жилка бьется о висок,лишь кровь в ушах… А был он ростомскорее мал, чем невысок…

* * * В нем ожил мощный дух Петраи ломоносовская зрячесть,и перлы брызгали с пера,граненой музыкой означась.Героев славящий порой,когда о чести пели чаши,он сам — духовности герой,среди известных величайший.

* * * А он любил душою всейрезвистых девушек и деток,веселье галок и гусейвесной деревьев неодетых,церквей пасхальный перезвон,лугов цветенье молодое,пригретой кошки перед сноммурчанье под своей ладонью,тропу меж лип, в крапиве ль, в мяте ль,с худым мостком через ручей,в сиянье пламенных свечейВладимирскую Богоматерь,и няню с той же долей женской,с клубком пушистым под рукой,здоровье, праздность и покойуклада жизни деревенской,а в двух столицах умных женщин,чья бренность прелестью права,в чьи уши мы и ныне шепчемим сотворенные слова,застолье дружеского пира,скитаний пыльную печаль,звучанье моцартовских чар,и Вальтер Скотта, и Шекспира{377},пору осенних паутин,когда и мы с тобой, подруга,коль захотим, то полетимв края им хоженного юга,не тот беспамятный приют,где вы гнездо свое совьете,а — перед тем, как отпоют —леса в прощальной позолоте,невозмутимый воздух нив,где и ветрам не погуляти,и, вечность с отрочеством сливв сухом и колком аромате,смесь свежести и духоты,когда лежишь, зарывшись, в сене,и в рощах к ягодам ходы, —короче, все, что любим все мы,мороз и солнце, лед озер,снежок, хрустящий у порога,на окнах инистый узор,метель над зимнею дорогой,когда, забыв о ездоке,ямщик поет от дум избыткаи в снежно-белом кипяткепылит и плещется кибитка…

* * * Он Божий мир любил за всех,кто до него, и с ним, и после, —вот и сейчас он где-то возлестраданий наших и утех.Мы горе чарочкой зальем,а он — добра и лада залежь,и все спасенье наше в нем,и на него надежда вся лишь.Политикой отмерен пылшутов, раздувшихся в пророки, —а кто из русских не любили облик пушкинский, и строки?Читайте Пушкина, друзья!Как жизни не было б без солнца,так нам без Пушкина нельзя,и только Пушкиным спасемся.Не смыть водой, не сжечь огнемстихи божественно-простые, —и чуть кто вымолвит: Россия,мы тут же думаем о нем.

Посвящения