Запах звёзд - Геннадий Моисеевич Файбусович

очки. Но видно было, что начальник уже знает о случившемся: он слушал и кивал головой. Пассажир испытал странное чувство, ощущая себя в положении не жалобщика, а докладчика, причем доклад его выслушивали с благоволением; ему казалось, что он пришел сдавать экзамен и начальник станции был экзаменатором и выслушивал его ответ. Ответ был прекрасный — такой, какой требуется. И, видя это одобрительное киванье, чувствуя, что сейчас начальник возьмет перо и поставит ему высший был, пассажир успокоился.

Впрочем, начальник был искренне возмущен.

— Стараешься, гнешь спину с утра до ночи, — говорил начальник, — а что получается? Безобразие такое, что дальше некуда. Всецело разделяю ваше неудовольствие. Но вы, пожалуйста, не волнуйтесь: сейчас я все выясню. — И он протянул руку к трубке телефонного аппарата.

Оказалось, что телефон не работает.

— Отключили, — сказал начальник. — Это бывает. Он возвысил голос:

— Люба!

— Позвольте, — пассажир встал. — Я позову. Кого позвать?

— Что вы, что вы! — замахал руками начальник. Наступила пауза; пассажир, словно вопросительный знак, стоял, ожидая дальнейших действий. Между тем начальник, он был человеком, не привыкшим попусту тратить время, был занят перебиранием бумаг, но, наткнувшись на очки и надев их, увидел, что отбирал не то, что нужно, и отодвинул все отобранное в сторону, а то, что там лежало, придвинул к себе, чтобы перелистать заново. Пассажир ждал, не смея отвлекать начальника от его занятий.

— Да что же вы стоите, — ласково, подняв глаза от бумаг, заметил начальник и нагнулся было сам пододвинуть пассажиру стул, но от сильного утомления не рассчитал своих сил и едва не свалился с кресла — пассажир вовремя поддержал его, перегнувшись через стол.

— Благодарю, — сказал начальник, — не часто приходится встречать такое внимание у современной молодежи. — Этот маленький эпизод укрепил атмосферу взаимного понимания. — Вы не курите? — осведомился начальник. — Это хорошо.

Пассажир заметил под столом, среди таблиц и всяких памятных бумажек, медицинский плакат с изображением тлеющей папиросы на фоне покрытых пятнами легких.

— Курение связано с большим риском, — сказал начальник. — У нас на станции никто не курит. Моя жена, — он повернулся и постучал об стенку, — не выносит дыма.

Пассажир, улыбаясь, предложил начальнику карамель.

— О нет, спасибо. Вы очень любезны. К сожалению, мне нельзя конфеты, у меня от них жидкий стул… Что я хотел сказать, — продолжал начальник. — Возможно, они изменили расписание; но тогда им следовало нас предупредить: мы-то продолжаем работать по старому расписанию. Поэтому, когда вы будете подавать жалобу, обязательно сошлитесь на ныне действующее расписание — это внесет в дело необходимую ясность. Хотя я лично давно уже предлагаю установить новый порядок подачи жалоб…

Пассажир спросил, почему в зале не ходят часы.

— Как! — сверкнул очками начальник. — Это безобразие. Сегодня же заведующая кассой получит выговор.

Пассажиру стало совестно, что он наябедничал на старую женщину, и он счел своим долгом вступиться. Он сам видел, как трудно ей было влезать на скамейку… Начальник предложил вернуться к делу. Он еще раз постучал в стену; дверь отворилась. Вошла жена начальника. Пассажир встал. Из зала в приоткрытую дверь доносился храп спящего на скамье.

Начальник станции представил молодого человека, выразив сожаление о предстоящем скором расставании.

— Простите, — сказал начальник, — не знаю, как вас звать…

Пассажир с гордостью произнес свою фамилию. Она действительно была красивая — длинная и звучная, похожая на псевдоним писателя или оперного певца. К несчастью, храп бродяги заглушил его голос, и они не сумели как следует расслышать. Переспрашивать было неудобно.

Жена начальника сказала:

— Очень приятно.

Она была невысокого роста, в меру полная, с красивыми ногами, много моложе самого начальника.

— Люба, — сказал ей нежным голосом ее муж. — Что, машина приехала?

— Приехала, — отвечала жена.

— Хм! Никто не находит нужным мне доложить. Ну, и как? Привезла?

— Привезла.

— Боже мой, что же ты молчишь! — он всплеснул руками, чуть не подпрыгивая в кресле от радостного возбуждения. — И сколько? Ну говори же наконец!

— Один рулон.

— И то хлеб! — начальник станции ликовал, потирая руки и переводя сияющий взгляд с жены на посетителя и снова на жену. — Теперь вздохнем! Завтра с утра посадить Степаниду, пусть режет… Вы не представляете себе, — обратился он к пассажиру, — как трудно работать, не имея в запасе достаточного количества промокательной бумаги. А если еще вдобавок изменили расписание… Вы просто не представляете, какая это морока.

— Почему же морока? — спросил пассажир.

— А как же. На железной дороге все должно быть точно. Опоздал на минуту — и все летит кувырком.

3

Пассажир отлично выспался в зале ожидания, где по этому случаю подмели пол и стерли пыль с подоконника, а старика в красных галошах выгнали вон. Утро было прекрасное; пассажир сидел на своем ложе, и из окна под ноги ему лился целый поток света. Ему расхотелось писать жалобу: ясно было, что пока она дойдет до нужных инстанций, он давно уже будет в дороге. Оставлять же о себе недобрую память на станции не хотелось. Выяснилось, что причиной опоздания была поломка пути где-то недалеко. Но меры были приняты, аварийная бригада спешно заканчивала ремонт.

Пассажир умылся, закусил дорожными припасами; потом, утвердив перед собою чемодан вместо стола, разложил было тетрадки и учебники. Но можно ли было сидеть в такое утро! И он побросал обратно свои книжки и, сладко зевнув и потянувшись так, что хрустнуло в плечах, рассмеялся счастливым беспричинным смехом. Взад и вперед, из одного угла в другой, бродил он по пустому залу ожидания, не