Запах звёзд - Геннадий Моисеевич Файбусович

Это они все! Их и не слыхать, по конторам сидят, суки. Сидят и пишут… На чужом члене в рай хотят въехать! Пишут, гады, а народ мучается.

Помолчали.

Я не стал ему перечить.

"Эх, ты! — хотел я ему сказать. — Уж молчал бы… Кому, кому, да не нам с тобою кулаками размахивать.

Разбираться, кто прав, кто виноват… Наше дело такое — помалкивай!"

Я поглядел по сторонам. Нехорошо мне было, не по себе. Где-то внутри мутило, голова налилась свинцом. До станции было далеко. Кругом кустарник, чернолесье, дорога, да лужи болот, да желтая трава. Да еще низкие облака над лесом. Русь наша, матушка…

Я споткнулся и вдруг сел на землю.

Слепой остановился. Потеряв мою руку, он растерянно тыкал палкой перед собой. Мешок висел у него за плечами.

— Ты, але… — сказал он, беспокоясь. — Где ты, дед? Что с тобой? Вставай, ты… вставай… как тебя звать-то?

— Я без имени, — бормотал я. — Без имени я…

1962 г.

Частная и общественная жизнь начальника станции

1

Пассажир, приехавший на попутной машине, сунул деньги шоферу и потащил к крыльцу свой чемодан, изогнувшись и оттянув свободную руку для противовеса — так несут полное ведро. Шофер смотрел ему вслед с некоторым скептицизмом. Солнце било в затылок пассажиру, тень от чемодана вползла на ступеньки; через минуту он ввалился в полутемный зал ожидания.

Он слегка запыхался. Глаза его отыскали круглый циферблат — единственное украшение голых и ободранных стен; и некоторое время он созерцал эту загадочную планету с выражением полного недоумения; затем подбежал к окошечку кассы.

— Вы что? — был ответ. — Не видите, что ли?

Пассажир возразил:

— Но ведь они стоят!

В кассе повозились, но ничего не ответили; похоже было, что там поворачиваются в постели, как бы устраиваясь сызнова на покой. Пассажир растерянно оглядывался: в зале было сумрачно, вдоль стен стояли пустые скамьи; только на одной скамейке в углу спал ничком, свесив руку до полу, старый человек в рваном ватнике, валенках и красных галошах. Галоши эти в особенности казались непонятными, необъяснимыми — в сером сумраке они багровели, как символ, ожидающий разгадки. Пассажир перевел глаза на расписание поездов, оно было как все расписания — ни уму, ни сердцу. Мельком взглянул он на доску объявлений: доска была истыкана кнопками, заляпана хлебным мякишем; висели клочки бумаги, обрывки плакатов, и поверх всего красовался лозунг: "Остерегайтесь воров". Он посмотрел в окно и увидел кузов грузовика, а в нем знакомый груз — большой круглый предмет. И все время, пока он стоял и озирался, в мозгу у него словно стучали часы — это в пустом и мертвом зале ожидания билось живое сердце пассажира.

Он решился нарушить молчание:

— Скажите, пожалуйста… Поезд идет по расписанию? Скрипучий голос проворчал:

— По расписанию, по расписанию.

’Чудеса," — подумал пассажир, купил билет, перевел часы у себя на руке и пошел досиживать на облупленной скамейке неизвестно откуда взявшиеся тридцать минут. От нечего делать он изучал спящего бродягу, который вызывал в нем презрительное сожаление, почти жалость. Еще немного — и он уйдет в небытие, не успев даже проснуться, исчезнет, сотрется из памяти вместе со своими галошами, со всей станцией, как только вдали покажется поезд. Фигура терпеливо ожидающего пассажира выражала достоинство и уважение к порядку. У ног его возвышался чемодан из золотистой кожи. Концы лакированных туфель выстукивали музыкальный ритм.

Вдруг он вскочил.

— Да не идут они, я же вам говорю!

Там снова зашевелились, бормоча что-то. И, кажется, была даже произнесена целая фраза вроде: "Ах ты, Боже ты мой." Вышла кассирша, сгорбленная женщина; пассажир смотрел, как она вскарабкалась на скамейку, передвинула длинную стрелку вперед на десять минут и, уцепившись за спинку, собралась слезть; пассажир подбежал помочь ей.

— Идут, — пробормотала она, тяжело дыша, — сейчас пойдут. А не пойдут, так что за беда. Придет твой поезд. Никуды не денется.

— Вы уверены? — спросил пассажир.

И он вышел на перрон — ждать осталось не более пятнадцати минут. Стройный, нездешний, он обрисовался на вечернем тускнеющем небе, как некий образ одинокой юности, у которой нет прошлого и все впереди; он уже слышал осторожное подрагивание рельс и видел, наклонясь над краем платформы, в уходящем диминуэндо стальных нитей жемчужную прядку дыма на горизонте. За спиной пассажира в конце перрона пылал в серебристом мареве зеленый огонь светофора. Путь открыт! Он заметался по пустынной платформе — десять шагов вперед, девять назад, мимо стоящего наготове чемодана, выбивая пальцами быстрые гаммы по лацкану пиджака.

И все же он не дождался поезда, прошагав без толку пятнадцать минут, и еще пятнадцать, и воротился в зал ожидания рассерженный, оскорбленный этим ни на что не похожим нарушением порядка.

Часы на стене показывали все то же время.

Это было неслыханно. Над ним смеялись!

2

Пассажир решил немедленно идти к начальнику станции, помещавшемуся тут же по соседству с кассой, так что попасть к нему оказалось просто. Начальник сидел за столом под диаграммой, изображавшей выполнение плана за последний год, и имел вид весьма занятого человека. Все же он поднял голову, приготовляясь слушать, и снял