Второй шанс в Эдене - Питер Гамильтон

– Я уже давно на ногах, – весело сообщает она. – Я наблюдала рассвет над морем. Никогда такого не видела. А вы знаете, что с балкона видны ближние острова архипелага?

Она, похоже, совершенно не придает значения обнаженным Камассии и Абелии, лежащим в его постели. Такое легкое восприятие дает ему повод для размышлений: еще год или два, и у нее тоже появится грудь.

Лавр неплохо сохранился для своих ста двадцати лет и на посягательства седой энтропии смотрит с презрением, доступным только людям с огромными средствами. Но биохимические процедуры, сохраняющие плотность кожи и рост волос, и генная терапия, поддерживающая работу внутренних органов, не способны на чудеса. Прожитые годы свели его сексуальную жизнь практически к нулю. Теперь он удовлетворяется простым наблюдением за девушками. Он уже предвкушает великолепную сцену лишения Торрейи невинности в опытных руках Камассии и Абелии.

Его специалисты успеют к тому времени разгадать тайну «конфеток-с-ветки».

– Я знаю об островах, – спокойно отвечает он, а Камассия принимает из рук девочки поднос. – Мои компании поставляют зерна коралла почти по всему архипелагу.

– Правда?

Торрейя посылает ему солнечную улыбку. Лавр поражен, какой хорошенькой стала она после надлежащего ухода. На Торрейе белое, отделанное кружевом платье, а ее волосы немного завиты. Изящное личико лучится энтузиазмом. Он восхищен ее способностью найти счастье в таком элементарном явлении, как рассвет. А сколько рассветов было в его жизни?

Камассия тщательно отмеряет молоко в чашку Лавра, потом из серебряного чайника доливает чай. Если его утренний чай не будет приготовлен в соответствии со строгими требованиями, упреки будут сыпаться на всех без исключения до самого обеда.

Абелия приступает к намазыванию масла на тост, а Торрейя берет с подноса маленькую фарфоровую тарелочку. На ней лежит «конфетка-с-ветки».

– Мы с Жанте сделали это специально для вас, – говорит она, смущенно прикусывает нижнюю губу и с опаской протягивает тарелочку Лавру. – Это в благодарность за то, что вы забрали нас из Лонгторпа. Папа Жанте всегда говорил, что надо благодарить людей, которые делают нам добро.

– Ты всегда называешь его «папа Жанте», – говорит Лавр. – Разве он не был и твоим папой?

Она медленно качает головой:

– Нет, я не знаю, кто был моим папой. Мама никогда о нем не рассказывала.

– Но мама у вас одна, верно?

– Верно. Но и папа Жанте хорошо к нам относился. Я его очень любила.

Лавр берет «конфетку», и вдруг до него доходит смысл ее слов.

– Вы создали это прошлой ночью?

– Угу. – Она энергично кивает. – Мы знаем, что они вам понравились, и это единственный подарок, какой мы можем сделать.

Под нетерпеливым взглядом Торрейи Лавр кладет «конфетку-с-ветки» в рот и начинает жевать. Он ощущает вкус черной смородины.

Лавр был маленьким мальчиком на тропическом острове, вольным бродить по побережью и джунглям сколько душе угодно. Его босые ноги топали по мелкому белому песку. Обрамленный пальмами пляж протянулся до бесконечности, набегающие волны были идеальны для серфинга. От радости он бегал и крутил колесо, без малейшего напряжения управляя своими мускулами. Как только становилось слишком жарко, он нырял в прохладную воду бухты, плавал среди фантастических коралловых рифов и резвился со стаей дельфинов, принявших его как еще одного сородича.

– Ты задремал, – говорит Камассия.

Лавр сидит в кожаном кресле в своем кабинете, и она поглаживает его по голове.

– Я снова был молодым, – отвечает он, еще ощущая мускулистое тело дельфина между своими костлявыми коленями, стремительное плавание по лагуне и привкус соли на губах. – Знаешь, надо бы завезти сюда дельфинов. Непонятно, почему до сих пор никто до этого не додумался. Море для них все равно что небо для Райкера.

– Интересная идея. А когда я смогу попробовать «конфетку»?

– Попроси Торрейю.

Он прячет воспоминания и сосредотачивается на докладах и счетах, собранных его кортикальным чипом. Но видения, навеянные «конфеткой-с-ветки», все еще вибрируют в мозгу, превращая голубые колонки информации в волны, перехлестывающие через коралл. А ведь Торрейе и Жанте приходится довольствоваться только тем, что она читает.

– Лавр? – с опаской окликает Камассия, уловив его странное настроение.

– Я хочу, чтобы вы с Абелией были добры к Торрейе, чтобы стали ее подругами.

– Это нетрудно. Она милая.

– Я говорю серьезно.

Его холодная настойчивость вызывает вспышку страха в ее взгляде.

– Да, Лавр.

Она уходит, но ему все еще не до работы. Каждый раз, когда он думает о «конфетках», он открывает для себя новые возможности.

А что, если Торрейя заложит в «конфетку-с-ветки» свои любовные приключения? Лавр представляет себе, как все трое раздеваются в мягко освещенной спальне, как сплетаются на постели их тела, и его дыхание учащается.

Да. Это была бы превосходная «конфетка». Не просто физические ощущения и содрогание оргазма, что доступно при использовании кортикальных чипов, а настоящее обожание и страсть, подлинное чудо первого опыта.

Теперь нет ничего более важного, чтобы сделать счастливой жизнь Торрейи и Жанте – чтобы через пару лет она радостно приняла ласки любовниц.

Он прикрывает глаза и мысленно подзывает Райкера.

Орел отыскивает Торрейю на южной стороне поместья, где она исследует свои новые владения. Птица кружит высоко над резвящейся девочкой. Это непосредственное создание даже не ходит, а танцует.

Жанте сидит в плетеном кресле в патио перед кабинетом, и до Лавра доносятся его восторженные возгласы, обращенные к сестре. Какое-то новое открытие, о котором поведало ее зрение, вызывает у него взволнованный крик.

– Стой! Стой! – внезапно кричит Жанте.

Лавр резко поднимает голову, гадая, что мог увидеть мальчик благодаря сродственной связи, но лицо под белой повязкой улыбается.

Райкер спускается вниз по широкой спирали. Торрейя, прижав ладони к щекам, замерла в центре густо заросшего луга. Вокруг поднимается облако разноцветных бабочек, испуганных ее стремительным бегом.

– Сотни, – потрясенно шепчет она. – Их тут сотни и сотни.

Лица брата и сестры горят волшебным восторгом. Лавр вспоминает недавнюю поездку по Лонгторпу, отравленный воздух и застоявшиеся лужицы, кишащие мертвыми, полуразложившимися насекомыми. Торрейя,