Анахрон. Книга первая - Елена Хаецкая

Сигизмунд полез за газетками. В начале перестройки усердно копил. Для истории. Теперь без всякой жалости устилал историческими личностями пол и диван, стол и книжные полки. Мелькали лики Горбачева, Ельцина. Фамилии: Нуйкин, Салье, Новодворская, Иванов и Гдлян… Господи, как давно все это было!

Притащил стремянку. Малярша споро забралась наверх, обстучала потолок, усеяв газеты кусками штукатурки. В комнате стало жутко.

— Ну вот, — бодро сказала она, слезая со стремянки, — месяцок посохнет, а там сделаю.

— Сколько посохнет? — переспросил Сигизмунд.

Она еще раз подняла голову к потолку.

— Да месяцок, быстрее не выйдет. Оно же высохнуть должно, иначе и смысла нет белить. Сантехники из перекрытий аквариум сделали, рыбу можно разводить. Пока все вытечет, да просохнет… К февралю сделаю.

Она ушла. В коридоре остались белые следы.

Ворча себе под нос, Лантхильда принялась отмывать за ней пол.

Сигизмунд был благодарен девке. Не будь Лантхильды — разгребал бы сам весь этот хлам. Как миленький. Не при царизме живем, у нас слуг нет. Есть только жены. И еще есть слуги народа, это которые по телевизору. Они тоже хлам разгребать не будут.

Вечером, предварительно созвонившись, заехал к Генке. Генка обитал в районе «Электросилы». Когда Сигизмунд позвонил и сказал, что заедет по делу, Генка не проявил ни радости, ни удивления. Заехал — ну и ладно. Уехал — да и аллах с тобой.

Дверь открыл Генка. Театрально вскричал:

— А, родственничек!

— Кто это, Гена? — донесся с кухни голос тетки.

— Это я, тетя Аня! — крикнул Сигизмунд.

— Ой, Гоша… — Тетя Аня выплыла из кухни, вытирая руки о полотенце. — Раздевайся, сейчас чаю… Ты с работы, голодный? Может, пообедаешь с нами?

— Ну да, будет он наши пустые щи хлебать… Он у нас генеральный директор, он у нас по ресторанам, девочки, стриптиз, мясное ассорти… — сострил Генка.

— Гена! — укоризненно сказала тетя Аня. — Что ты несешь?

Даже покраснела, бедная.

— Да нет, тетя Аня, я по делу, на минутку. У меня дома обед.

Сказал — и сразу осекся. Тетя Аня вздохнула (она тяжело переживала семейную неудачу Сигизмунда — видать, попрекала прежде сына-балбеса: мол, кузен-то женился, семью завел, а ты…)

— Давно пора, Гошенька, — сказала она.

— Что пора?

— Мужчина должен быть женатым, — сказала тетя Аня.

— Нет, это я сам готовлю, — неискусно соврал Сигизмунд.

— Дело твое. — И проницательная тетя Аня уплыла на кухню.

— Пошли, пока она снова не завелась, — заговорщически прошептал Генка. Потащил Сигизмунда к себе в комнату.

Берлога Генки представляла собой длинный, очень темный и исключительно захламленный пенал. Преимущественно хранились здесь разные мелкие предметы, необходимые для бизнеса на студенчестве: какие-то курсовые, старые учебники, видеоматериалы, в углу неприютно приткнулся старенький компьютер, «троечка», на полу сиротливо громоздился магнитофон «Юпитер», еще бобинный. Под самым носом у продавленной тахты, на которой только Генка и мог лежать

— у остальных сразу начинал ныть позвоночник — стоял телевизор. Тоже советский. Все это было густо припорошено пылью.

— Мать рвется тут все прибрать, — похвалился Генка, — а я не даю. Удерживаю, как царь Леонид Фермопилы.

Одна стена и шкаф отражали давнее увлечение Генки художественной фотографией. Были залеплены наглухо. Генка полагал, что чем крупнее фотография, тем она художественнее. Несколько штук — с детьми. Дети собирали цветочки или беседовали с кошечками. Имелись пейзажи. Тоже в ограниченном количестве. Березка во поле, клен, роняющий листья. Речка и мостик. Пейзажи только деревенские. Генка ездил их снимать в Белоостров.

Больше всего Генка фотографировал баб. Были здесь девицы одетые и раздетые, одевающиеся и раздевающиеся. У всех очень большие, многозначительные, сильно накрашенные глаза. И волосы распущенные. И все чрезвычайно серьезны. Не любил Генка легкомысленного хихиканья в объектив.

— Слышь, балбес, дело есть, — начал Сигизмунд, осторожно присаживаясь на тахту, прикрытую старым колючим ковром.

— И чем же может помочь блистательному гендиру бедный родственник? — развязно осведомился Генка.

— Не комплексуй. Это тебя не красит, — обрезал Сигизмунд. — У тебя видеокамера на ходу?

Генка насторожился.

— А что?

— Одолжи на пару дней.

— Чего?

— Видеокамеру, говорю, на пару дней одолжи.

— Кобеля своего увековечить решил, что ли?

Во время одного из визитов Генки к Сигизмунду кобель проел генкины штаны.

— Ярополка. К родителям поеду…

— Ладно, — нехотя сказал Генка. — Что ты как последний жлоб, в самом деле…

Вытащил ящик письменного стола — большого, добротного, сталинских времен. Извлек камеру.

— Пользоваться умеешь? Да ладно, гляди. Она для дураков сделана. Сюда гляди, тут жми…

— Да знаю я, знаю…

Генкины объяснения вдруг напомнили Сигизмунду его собственные — когда он девку обучал пользованию «поляроидом».

— Футляр от нее есть?

Генка порылся в ящике. Вывалил на стол кучу проводков, каких-то разъемов, адаптеров…

— Что-то не вижу… Да так бери, без футляра… Не найду сейчас. Только ты подзаряди ее прежде, чем снимать. Аккумуляторы не забудь…

— Платок хоть дай, заверну…

Генка принес из коридора ветхий шелковый платочек.

— У матери спер, — похвалился он.

Сигизмунд обернул камеру.

— Слушай, еще одно дело. Ты ведь на высшей школе бизнес паразитируешь…

— Не всем же тараканов травить.

Сигизмунд пропустил наглую генкину реплику мимо ушей.

— Достань мне видеокурс для обучения русскому языку.

— О, блин! — восхитился Генка. — Порнуху бы попросил «импровизэ» — понял бы. А русский-то тебе зачем?

— Хочу одну чукчу оттрахать, а она не понимает, — сострил Сигизмунд.

— А че тут понимать, — заржал Генка. — Я тебя научу, как надо делать…

— Геннадий, достань видеокурс. Деньгами заплачу.

— Стоха, — быстро сказал Генка.

— Задница ты.

— Стоха, — повторил Генка. — За меньшее рисковать не буду.

— А что, рисково? В окно надо влезать по водосточной трубе?

— Сказано тебе…

— Ну все, ладно. Товар — деньги.

— Тебе для каких?

— Что — «для каких»?

— Для испаноязычных? Франкоязычных?

— Для самых диких.

— Для чукчей нету.

— Для папуасов каких-нибудь, понимаешь? И поуниверсальнее.

Генка помолчал. Поглядел на Сигизмунда пристально. Сигизмунд сделал каменное лицо.

— Ты это… — сказал Генка. — Ты того?

— Да тебе-то что? Деньгами плачу.

— Родственник все-таки… Передачи тебе в дурку носить придется.

— Это уж не твоя забота. А тебе в дурке появляться и вовсе опасно. Заграбастают.

— Гоша! — крикнула из кухни тетя Аня. — Иди чай пить.

— Да я уж поеду, тетя Аня.

— Ну как это так?

Пришлось потратить час на чаепития с тетей Аней. Она все расспрашивала, каково быть генеральным директором. Вас, мол, так и отстреливают, так и отстреливают, такая уж опасная работа… кругом бандиты, мафия, по телевизору показывают… Ну все равно, хорошо, что хоть кто-то из нашего рода в люди вышел, а то на Генку своего как посмотрю — так душа слезьми обливается… Ну в кого он такой балбес? В отца, не иначе!

И махала в сторону генкиной комнаты рукой. Генка благоразумно не показывался.

Весь вечер Сигизмунд ходил за Лантхильдой и снимал ее на видео. Та очень быстро привыкла к тому, что махта-харья мается дурью, и не обращала на это внимания. Перемывала посуду, замачивала на завтра окаменевшую фасоль, обнаруженную ею в анналах буфета и вовлеченную в процессы жизнедеятельности. Бранила кобеля. Рисовала. Разговаривала по озо, двигая мышкой. Сегодня ей было все позволено. Лантхильда пользовалась свободой на всю катушку. Книги смотрела. Случайно набрела на порножурнал, давным-давно затесавшийся между корешков и прочно забытый. Сперва раскрыла, потом… Сигизмунд уже понял, что сейчас произойдет. Наехал трансфокатором, показал лицо максимально крупным планом. Белесые брови поползли вверх, глаза расширились, рот скривился. По бледным щекам медленно поползла краска гнева. Отбросив журнал, Лантхильда пнула его ногой. Топнула. Яростно крикнула что-то Сигизмунду.

Он опустил камеру.

— Извини, Лантхильд.

Подобрал журнал и сунул его на шкаф.

Девка долго не могла успокоиться. Бродила из комнаты в комнату и ворчала. Сигизмунд ступал следом — снимал.

Наконец Лантхильда засела у себя в «светелке» и запела. Пела она долго и заунывно. Сигизмунд так и не понял, одна это была песня или несколько. Он сидел на полу и снимал ее снизу.

Звучало все это очень странно. Одни слова тягуче пропевались, зато по другим она будто молотом била. То раскачивалась на тахте в такт, то вдруг подпрыгивала. Сигизмунда даже укачало, будто на море.