Подьячий Разбойного приказа - Константин Константинович Костин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я — охотник за слоновой костью.
Да, звучит как бред, но, при необходимости, я могу подробно обосновать наличие слонов в окрестностях Мангазеи. Пересказать рассказы неких путешественников, привозивших откуда-то отсюда слоновую кость, и даже показать фигурку сонного Будды, которую, якобы, вырезали из кости сибирских слонов. Собственно, фигурка, купленная на рынке в Хлынове, мне идею и подкинула. Плюс — хотя никто и никогда не слышал о слонах в Сибири, но я-то, как человек из будущего, точно помню, что в Сибири добывали мамонтовую кость. Где это происходило я, конечно, не помню, может, и вправду рядом с Мангазеей, а может — в тысячах километрах от нее. Сибирь, она большая… Но, если кость копали в наше время — могли копать и в семнадцатом веке, местные жители. И слухи о «подземных слонах» могли ходить. Могли. Что, в случае если кто-то захочет мою легенду перепроверить — лишний раз ее подтвердит.
А мне просто нужен обоснуй, какого лешего я брожу по лесу в окрестностях города. Где-то же здесь спрятан Источник Осетровских.
Но это потом. Для начала мне нужна база. Съемный домик, в котором я буду жить со всей своей девчоночьей толпой. Вот я, за серебряную монету, подрядил местного ярыжку провести меня по городу, показать где здесь и что, и заодно — помочь найти съемный дом. Что, как мне рассказал ярыга Влас — задача нетривиальная. Население города растет чуть быстрее, чем успевают строить, пусть даже русские мастера с топором в руках готовы хоть церковь за один день построить.
— Красавчик, заходи к нам!
Я даже вздрогнул. Мы с ярыгой проходили мимо порта, где кряжистые мужики с гиканьем катили бочки, то ли с вином, то ли с медом, то ли с беличьими шкурами. Ну а что должно быть в каждом порту, пусть даже он на реке, посреди Сибири и вообще за Полярным кругом? Правильно, кабаки и доступные женщины. За кабаками дело не стало, их здесь много, от вполне русских, до английских пивнушек-пабов. И, как я вижу сейчас, доступные женщины тут тоже присутствуют.
Вдоль стены портовой бани — англичане, может, к баням и не привыкли, но англичан здесь, процентов десять остальные-то русские — стояли несколько девиц. Из тех девиц, которых «девушками» можно назвать только с большой-пребольшой натяжкой.
Кокошники на головах, косы на груди, расшитые сарафаны, длинные распахнутые шубки — и при этом накрашенные лица, аж глаза режет. Девушки на Руси вполне себе знакомы с косметикой, брови, губы, ресницы и щеки красят, но умеренно, здесь же… Лица белые, как у японских гейш, на щеках — красные круги, глаза обведены черным, губы красные, как у вампирш… Это что, кому-то нравится?!
— Нравлюсь? — подмигнула одна из девиц, и, чуть повернувшись боком, выставила в боковой разрез сарафана — от края подола почти до пояса — длинную, стройную и, надо признать, красивую ножку в красном сапожке на высоком каблучке.
Девица, кстати, очень даже и ничего…
Тут я вздрогнул, и рванул вперед, под звонкий смех девиц. Нет, не подумайте ничего такого, я вовсе не их испугался — чего мне их боятся, у меня девушки уже были. Две — просто… Помните, монаха из Буянского монастыря, того, что предсказал мне, что я найду любовь там, где не ожидаю? Воот… Знаете, я как-то не ожидаю найти любовь сред припортовых девиц и отсюда следует вывод, который меня, собственно, и напугал…
— Нет, вы только посмотрите! — ярыга, поспешавший за мной, всплеснул руками, — Ну как же это?! Опять!
Я проследил за его взглядом. Церковь. Вернее, церкви — две, стоят на двух невысоких холмах. Деревянные, светлые, с высокими шатрами — купола здесь в моду не вошли — по высоте одинаковые… хотя, та, что справа, вроде бы, чуть повыше будет. Совсем чуть-чуть.
— Осетровский храм опять выше! — продолжал причитать ярыга.
Стоп. Что значит «опять выше»? Он что, регулярно высоту меняет?
* * *
Как объяснил мне ярыга Влас, та церковь, что справа — родовой храм бояр Осетровских, прежних хозяев Мангазеи… был, пока они все не были перебиты. А потом царь решил, что отдавать под боярскую руку такой кусок не стоит, и забрал город себе. С тех пор Мангазея под царской рукой, и в Кремле сидит царский наместник. И, чтобы этот самый переход обозначить — рядом с храмом Осетровских построили второй, городской храм. Чуть выше, мол, не может церковь бояр быть выше царской.
Мангазейцы ходят на службы исключительно в городской храм, при осетровской церкви живет, конечно, священник, отец Азарий, но на какие деньги — никто не знает, десятину ему никто не платит.
Но вот какая незадача: то ли строители ошиблись, то ли земля просела, но уже через несколько дней после постройки выяснилось, что Осетровская церковь — выше. Чуть-чуть, на ладонь — но выше. Воевода почесал в затылке и приказал надставить сруб городского храма на один венец. Сказано — сделано, городская церковь опять стала выше. И пробыла выше целую неделю. Пока кончик креста Осетровской опять не поднялся над ней.
И это противостояние продолжается уже двадцать лет: что только не делали, и венцы надставляли, и крест длиннее ставили, и крест на Осетровской церкви приказывали уменьшить — ничего не помогало. Подозревали отца Азария, но тот разводил руками и задавал логичный, в общем-то вопрос: «Что я, по-вашему, с ней делаю?». Вот, кажется, последний год городской храм в этом противостоянии все же победил — и опять Осетровская церковь поднялась выше.
Я задумчиво посмотрел на нее, как будто собираясь напряжением мысли разрешить эту загадку. На самом деле я подумал о другом. О том, что именно в этой церкви лежат, похороненные, убитые Осетровские.
Надо ее посетить. Надо. Но потом.
— А это что за терем? — чтобы отвлечь ярыгу от растерянного созерцания наглой победы одной церкви
