Подьячий Разбойного приказа - Константин Константинович Костин

ней исключительно новости, то бишь, то где произошло. Сначала по миру, потом — на Руси, ну а потом, я так понимаю, если место оставалось — про всякие мелкие события, вроде крокодилов, выползших из реки и пожравших случайных прохожих. Шучу, про крокодилов здесь не писали, откуда они на Руси.

Понятное дело, что газету не продавали в ларьках, слишком дорогой, по нынешним временам, продукт, ее выписывали себе бояре и дворяне побогаче. Но, царским указом, воеводы обязаны были покупать один экземпляр каждого номера и вывешивать «в местах, где народ толпится». В Сургуте — и, я полагаю, везде — это была рыночная площадь, так что именно на ней мы и увидели, как снимают старый экземпляр и вешают новый, накладывая на него Слова, позволяющие газете провисеть минимум неделю, под дождем, снегом и шаловливыми ручками, желающими унести ее на память.

Так, что у нас на стене нового?

На польской границе — затишье, там проходят выборы короля и им не до Руси. У голландцев — обострение с англичанами, обстрелян из корабельных пушек Лондон. Лиссабон тряхануло землетрясением. Лиссабон, Лиссабон… а, Португалия. В нашем мире не каждый вспомнит, что это вообще за государство и где находится, а тут, смотри-ка — конкурент Испании… По крайней мере, в Америке между ними какие-то терки. Как и у англичан и французов, тоже что-то делят в Новом Свете. В Париже открыта Академия Наук и началась эпидемия чумы. А, еще и крестьянское восстание. Турки попытались отбить обратно Крым, получили люлей от черноморских казаков. После чего казаки, видимо, воодушевленные победой, подняли бунт, на подавление которого отправлены стрельцы из Москвы… А, это уже отечественные новости пошли.

Так-так, что у нас тут, на Руси святой, кроме казацкого бунта? Не пишут ли, случайно, что-нибудь о некоем подьячем Разбойного Приказа, предательски бежавшем со службы?

Ни слова. Даже как-то обидно. Хотя, как человек, имеющий некоторое отношение к розыску, могу сказать, что объявления о розыске, «сыскные листы», на общее обозрение не вывешивают, а доводят, так сказать, секретной почтой, до воевод и погибельных старост.

Кстати, о старостах? Про Псков ничего нет? Все ли там в порядке с отцом Викентия?

Так… Ничего… а, нет, вон, про Псков — задержаны лица, распространявшие панические слухи о грядущем конце света. Мол, от Рождества Христова прошло ровным счетом 1666 лет, а это, ясен пень — верный признак того, что миру конец, грядет Антихрист и все такое. Мда. Логика — пипец. Ну, у нас, с 2012-ым годом народ не хуже с ума сходил… «Указанные лица биты кнутами и приговорены к ссылке в монастырь». Ну, это по-божески, благо здесь народ по религии с ума не сходит, и всем глубоко пофиг, сколькими ты там пальцами крестишься, хоть двумя, хоть тремя, хоть шестью.

Больше интересных событий не было. Поэтому остаток пути до Мангазеи я предавался размышлениям о самой главной проблеме, мучающей меня, вплоть до ночных… э… кошмаров, да.

Похоже, меня прокляли.

* * *

Нет, ну правда! Судите сами: я — вроде бы не урод (да, я смотрелся в зеркало, нет, мне не стыдно), вот уже третий месяц путешествующий в компании четырех, считая тетю Анфию (пяти, считая Диту) девушек. То есть при мне тут целый полнокомплектный гарем (разве что лоли нет, но они мне никогда не нравились. Я вообще детей как-то не люблю), причем каждой — каждой! — из этого гарема я нравлюсь. И… что? А ничего! Вот совершенно вообще — ничего! Я ни с одной из них даже ни разу не целовался!

Что это, если не проклятье? Что, я вас спрашиваю?!

Ладно, если бы они просто ревновали меня друг к другу — а они ревнуют! — и не давали возможности, так сказать уединиться — а они не дают! Я имею в виду, такой возможности! — но ведь с каждой из них практически невозможно хоть чуть-чуть сблизиться, чтобы перейти от крепко-дружеских отношений к более близким… э… глубоким… э… расширенным… да, блин! В общем, вы поняли, да?

Аглашка треснет по голове, а потом еще и высмеет, язва этакая.

Настя просто промолчит, а потом посмотрит… так, что захочет сквозь землю провалится.

Клава испугается, сожмется в комочек, так, что почувствуешь себя последней свиньей.

Тетя Анфия посмеется, и потреплет по голове… как маленького!

Ну а с Дитой все понятно — она согласна на все, но не имеет возможности предоставить доступ к телу, за неимением тела.

Я, правда, ни с одной из них еще не пробовал сблизиться, но я же не слепой и не тупой. Я в Приказе служил, преступников ловил, меня ножами били — да, даже шрам есть! — я кражи и убийства расследовал — я уж, наверное, могу логически вычислить, как на меня отреагирует девушка, верно? Вот и приходится мне, молодому, симпатичному, умному, без пяти минут боярину — мучиться, не зная, как хотя бы начать разговор на эту тему…

Что это, если не проклятье?

Ведь не может же быть, что дело во мне, верно? У меня были девушки раньше! Две!

* * *

Про Диту, кстати, остальные девушки уже знают. Просто эта невидимая — никому, кроме меня — егоза перестала от меня скрываться и теперь частенько достает вопросами и разговорами. Согласитесь, девушки быстро записали бы меня в ненормальные, увидев, как я общаюсь с пустотой. Конечно, поначалу тот факт, что теперь с нами странствует еще и бесовка, их несколько напряг, но я убедил девушек, что Дита — наш человек, вреда от нее не будет, только помощь, так что, вроде бы, все было в порядке…

* * *

— А как она выглядит? — распахнула глазищи Клава.

Вот это подстава. Как описать девушку другой девушке, при условии, что первая тебя слушает, а второй ты нравишься? Вернее — вторым, потому что все остальные тоже слушают.

Описать как есть? Начнется ревность, а девчонки и так друг на друга посматривают косо. Клава и вовсе, того и гляди, в очередной раз решит сменить имидж. А я не хочу, чтобы она ходила с открытыми ногами! Комары заедят!

Описать нейтрально? Сама Дита обидится, вреда от нее вроде бы пока не было, но ключевое слово — пока. Она, в конце концов, бесовка, существо, склонное к разрушению. Нет, мне она, конечно, ничего сделать не может, но остальным-то — может.

— Как выглядит-то? — скрестила руки на груди Аглашка.

— Да, давай, рассказывай, как я выгляжу, мне самой интересно, — Дита томно легла на кровать вдоль