Река жизни - Владлен Петрович Шинкарев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Да она воет – уже как неделю! Я её вчера гонял, чтобы не завывала. Косточки от холодца давал, так она к ним не прикоснулась. Хозяина видел, с утра ходил бодро по двору. Завтра всех алкашей увидим на кладбище. Для них Пасха, как и для цыган, – великий праздник.
От этих слов меня передёрнуло, выхожу с летней кухни во двор с тяжёлыми мыслями под завыванье собаки, смотрю на закат, а он весь ярко лиловый. Вот-вот воспламенится ярким пламенем и осветит округу божественным светом. Стою посредине двора и мысленно рассуждаю: как изменчива и не предсказуема жизнь, вот взять соседа Николая: был всеми уважаемый в колхозе человек, главный инженер, жена педагог, двое детей. Жили по тем меркам в достатке. Колхоз разорился, Николай потерял работу, с родных мест не захотел уезжать, как-то незаметно пристрастился к змию, семья распалась. Хозяйство всё пропил, осталась на хозяйстве одна преданная собачка Жулька, которая по пятам ходила за ним повсюду. В тот вечер я трудно засыпал, всё время ворочался, вздрагивал от завывания собаки. В полночь разбудил меня свояк со словами:
– Вставай, зять, поедем в церковь, надо успеть на утреннюю Литургию.
Захватили с собой крашеные яйца, пасхи, калачи и в дорогу. В церкви написали в записках все имена усопших и, отслужив панихиду, возвратились домой. Незамедлительно с пасхой и яйцами направились к Николаю.
Дверь в доме была открыта, Николай лежал без движения на кровати, а у его изголовья стояла собака, облизывая его руки – постоянно заглядывая в закрытые глаза хозяина.
– Вот тебе и жизнь, – всплеснув руками, вскрикнул Петро, – вчера ещё ходил по двору, небось, Пасху ждал.
И взяв его руки в свои ладони, промолвил:
– Отшумел старый клён. Мужик был хороший! К людям хорошо относился, собаки не обидел! Надо вызвать участкового да главу села.
Хоронили Николая всей станицей на второй день после Пасхи. Гроб с телом Николая поставили в УАЗ, рядом уселась Жулька, положив голову на свои лапы у ног хозяина. Когда на кладбище опускали гроб с телом в могилку, собака так жалобно стала плакать, нет не завывать, а плакать и скулить, что глава сельсовета попросила её отвести к часовне,
Когда все покинули кладбище, Жулька возвратилась к могиле Николая и несколько дней оплакивала своего хозяина так, что вся станица содрогалась.
Сколько дней она не дотрагивалась до пищи, никто не помнит. Сторож, по совместительству могильщик, соорудил будочку для Жульки, которая и осталась жить на кладбище, чтобы каждый день навещать могилу своего хозяина. Она как будто предчувствовала, что после смерти хозяина её кормить никто не будет, в станице и так много беспризорных собак при живых хозяевах. А здесь Жулька – всегда была сыта и обласкана сторожем и посетителями кладбища. В знак своей благодарности она каждый раз рвалась к месту захоронения новых усопших. Сторож всегда в момент захоронения станичников приводил Жульку на поводке к новой могиле. И только после этого она успокаивалась и спокойно проводила ночь возле часовни.
На следующий год, за день до Пасхи, я снова посетил те места и увидел преданного друга Николая. Я спросил у сторожа, как вела себя собака перед Пасхой, и услышал необыкновенную историю, которая потрясла моё воображение. Оказывается, за два дня до Пасхи, а в этом году её отмечали на две недели раньше, собака, завидев, что народ на кладбище прибирает могилки, начала рваться с цепи на свободу, да так цепь и порвала. Новый хозяин нашёл её на следующий день рядом с могилой Николая. Могилка была освобождена от сорняков, рядом с деревянным крестом лежали цветы. Видно собака почувствовала, что на могилку старого друга никто уже не придёт, кроме неё.
Во ржи
Меня всегда восхищает в характере простой русской женщины сила духа, стойкость, терпение и вера в светлое будущее. На днях в честь 70-летия победы над фашистской Германией моей тёще Марии Фёдоровне вручили медаль. Многочисленные гости из райцентра, и родственники попросили рассказать о своей нелегкой, но славной жизни. Слушая её, я ещё раз убедился, насколько ярко светится добротой душа русской женщины.
«Я прожила тяжёлую жизнь, рано, в 33 года, осталась вдовой с тремя детьми: две девочки погодки 12, 13 лет и годовалый сынок. В послевоенное время прокормить семью одной женщине было не просто трудно, а необычайно сложно. Тогда, правда-всем было тяжко! Пособия на детей по потери кормильца были мизерные. В колхозе зарабатывали мнимые палочки-трудодни. Детских яслей не было, как хочешь так и выживай.
Пока муж был живой, а он работал трактористом, концы с концами ещё сводила. Глава семьи то привезёт на тракторе мешок ячменя или кукурузы, то котомку свёклы, то пучок сена.
Как и все механизаторы колхоза, мой муж выпивал. Не знаю, то ли от тяжёлого труда, то ли от не просветной крестьянской жизни.
Завезёт кому-нибудь сена, соломы, вспашет огород, получит магарыч – бутылку самогона, а иногда и две! Трезвый он мужик был золотой! Но как выпьет, со двора убегай. Кричит: ети вашу мать… Сучки!
Я младшего на руки и со двора, а девочки за мной, возвращаемся домой лишь тогда, когда заснёт дебошир-хозяин.
Утром, когда проспится золотой человек, с утра за работу берётся, возьмёт сына за руку и на хозяйственный двор и там душу изливает среди живности. Только и слышно: – Ети твою мать… Сучки!
Терпела я буйный характер Михаила ради детей, а куда деваться, думала, как все женщины нашей станицы: свыкнется да слюбится. Незаметно девочки подросли, стали помогать по хозяйству, да и младший пацан на ноги стал, уже не ползает по глиняному полу дома, как раньше бывало, а всё время с отцом рядом ходит.
Отец любил сына, очень ждал, когда он заговорит!
Но Николай, при жизни отца, так ни одного слова и не проронил, может быть, боялся отцовской строгости.
После смерти мужа на мои плечи легли тяжкие заботы семейной жизни. Я и жнец, я мужик. Я и баба молодец. Стала я работать от зари до зари, не чураясь никакой работы, куда пошлют туда и шла, лишь бы прокормить детей и скотину, что осталась после мужа.
Крестьянин без скотины что пахарь без плуга, с одной лопатой в чистом поле не воин: трудно выжить! На трудодни в колхозе выдавали зерна и сена, как кот наплакал. Не украдёшь с общего общественного стола – ноги протянешь, да и скотина и птица быстро околеют. Вот и приходилось мне вечерами, а иногда и ночью после работы, заводить старенький
