Из золотых полей - Александра Рипли

Позднее Нэйт сказал Чесс, что их взгляды были как удары ножом в спину.

После окончания обряда крещения преподобный Сэндерс пошел проводить Огасту и ее свиту к двери и вместе с ними вышел из церкви. Вслед за ним из вестибюля выскочила его жена, жаждущая поворковать над младенцем. Огаста зашевелилась и принялась колотить ножками под длинным шелковым крестильным платьицем.

— Ах, — прощебетала миссис Сэндерс, — какая прелестная вышивка, миссис Ричардсон! — Она пощупала платьице. — Вы вышивали его сами?

— Нет, — мило улыбаясь, ответила Чесс. — Я так и не научилась достаточно гладко вышивать гладью.

Ей хотелось ударить миссис Сэндерс. Потревоженная Огаста извивалась у нее на руках, личико ее исказилось. Сейчас она заревет.

Положение спасла Эдит Хортон.

— Миссис Сэндерс, простите великодушно, что я вас перебиваю, но я хотела спросить вас о цветах, что стояли на алтаре. Где вы взяли такие изумительные хризантемы?

Она подхватила жену пастора под руку и, продолжая болтать, увела ее. Огаста замахала крошечными кулачками, пустила пузырь и угомонилась.

Чесс улыбалась и вежливо отвечала на бесконечные приветствия и пожелания многочисленных доброхотов. Нэйтен и Бобби Фред также претерпевали это испытание, которому их подвергали из самых лучших побуждений. Откуда-то справа до Чесс донесся смех Генри Хортона, похожий на паровозный гудок.

День выдался чудесный, солнечный и свежий. Всепроникающий запах табака сегодня казался Чесс приятным, и она подумала, что в нем есть что-то осеннее. Она чувствовала себя очень счастливой. Они станут здесь своими, подружатся с этими добрыми, приветливыми людьми. У нее будет все то, чего она всегда хотела, и она даст Огасте самую счастливую жизнь, какая только может быть у ребенка.

Эдит и Генри взяли на себя роли хозяина и хозяйки на обеде, который был устроен в дерхэмском пансионе, известном своей превосходной кухней, а Чесс тем временем в отведенной ей комнате переодевала и кормила Огасту. Потом все отправились в студию разъездного фотографа, приехавшего в Дерхэм на неделю.

Сначала он снял семейный портрет: Чесс, сидящая на стуле с ребенком на руках, и стоящий за ее спиной муж.

Потом сделал такой же портрет Эдит и Генри — только без младенца. После этого Чесс настояла, чтобы он сфотографировал Бобби Фреда с Огастой на руках.

И наконец и Эдит, и она снялись отдельно. Пока одна позировала для портрета, другая держала Огасту. Эти фотографии были нужны для визитных карточек, которые они собирались заказать. Визитные карточки с портретами были последним криком моды — так сказала мисс Маккензи, модистка и законодательница местных вкусов.

Еще одной модной новинкой были пышные, замысловато задрапированные турнюры.

— Турнюры опять в моде! — радостно и пронзительно объявила мисс Маккензи всем своим клиенткам. — И они стали еще пышнее, чем раньше.

Чесс еще не привыкла к большой подушке, прикрепляемой сзади при помощи стального каркаса, и испытывала немалые неудобства. Это модное сооружение было тяжелым и тянуло туловище назад. Она то и дело невольно оглядывалась назад, проверяя, не съехал ли турнюр набок и не перекосились ли затейливо уложенные сборки ее обшитой галуном коричневой бархатной юбки.

Отделанный таким же галуном жакет был, напротив, удобен; достаточно было просто затянуть расположенную спереди шнуровку, и концы шнурков оказывались именно там, где им и надлежало быть — на центральных складках переда юбки. Особенно Чесс нравилось украшающее жакет пышное жабо из кремовых кружев. Нэйтен купил ей золотую филигранную брошку в форме полумесяца, которая тоже оживляла строгий бархатный костюм.

Она наслаждалась новой одеждой, легкомысленными капризами моды и всеми теми новообретенными радостями, которые несло с собой богатство. По сравнению с этим тесные корсеты и неудобные стальные каркасы, надеваемые под юбку, казались ей сущим пустяком.

Глава 22

Зима наступила поздно. В конце ноября и в декабре земля по утрам бывала покрыта инеем, но днем было солнечно и тепло, как ранней осенью. Чесс радовалась хорошей погоде.

Огасту надо было часто кормить, поэтому она не могла отлучаться далеко от дома, но это ей даже нравилось. Она открывала для себя прелести досуга, прежде ей неведомые. Она с интересом наблюдала за ходом строительства магазина и домиков для рабочих, составляла списки товаров, которые ей хотелось заказать для магазина через Джима Монро, написала дедушке и мисс Мэри длинные письма об Огасте, приложив к каждому семейный фотографический портрет. Она играла с дочкой, купала ее и расчесывала ее редкие золотистые волосики серебряной щеткой с мягкой щетиной.

Но главное, теперь она могла вволю читать. Она выписала множество книг, газет и журналов и наслаждалась обилием печатных слов. Вскоре гостиная небольшого уютного домика оказалась загромождена стопками книг, тогда Чесс заказала одному из плотников столько полок для своих сокровищ, что хватило на все четыре стены комнаты для гостей. Бонни по-прежнему приходила по утрам, чтобы протереть пыль, подмести и вымыть полы, но она больше не спала в доме.

По вечерам, после ужина, можно было читать допоздна при ярком газовом свете. Нэйт сосредоточенно изучал журнал «Сайентифик америкэн», черпая сведения о технических новинках, или просматривал полдюжины изданий, посвященных табаку, а Чесс смеялась про себя над шутками Марка Твена. Тишину в комнате нарушали только шелест переворачиваемых страниц, тихое гудение газа в лампах и шуршание угольков, рассыпающихся в камине. По временам Чесс закладывала книгу пальцем, закрывала глаза и молча упивалась своим безмятежным счастьем.

Утром по воскресеньям Огаста вручалась попечению Бобби Фреда, а Нэйт и Чесс ехали в церковь. Там Чесс тоже чувствовала себя счастливой, но по-другому. Ей нравилось слушать музыку, петь гимны, нравились оживленные разговоры в церковном дворе, куда толпа прихожан высыпала после службы. Она узнавала новые имена, знакомилась с людьми, о которых читала в «Табачном листке», и брала на заметку тех, с кем ей хотелось бы подружиться или кто мог бы быть полезен Нэйтену. Или же, напротив, опасен.

По дороге домой они обменивались впечатлениями, пели и говорили о будущем. Нэйт ждал его с нетерпением.

Когда будут готовы новые машины… когда будут построены дома… когда откроется магазин…

Нэйт нанял паренька, чтобы он вместо Чесс разравнивал сигареты, падающие в ящик, и по мере заполнения заменял его новым. Теперь он продавал двести тысяч сигарет в неделю и имел на этом почти двести долларов прибыли. Средний человек был бы этим вполне удовлетворен, однако Нэйт не был средним. Он тратил двести пятьдесят долларов в неделю — расширял свой бизнес.