Хороший немец - Джозеф Кэнон

— В записях есть что-нибудь о друзьях в Берлине? Талли знал здесь кого-нибудь?

Шеффер взглянул на него:

— Он знал Эмиля Брандта.

— Вы хотите сказать, Эмиль убил его?

— Я хочу сказать, что мне плевать. Мне необходимо вернуть его. Талли для меня не так важен.

— Он был достаточно важен, чтобы его пристрелили.

— Пристрелили? Может, он просто подвернулся под руку, — раздраженно сказал Шеффер, поправляя повязку.

— Может быть, — сказал Джейк. Как и девушка, которая делала снимки. — Полезно выяснить.

— Уже нет, — поморщившись, сказал Шеффер, занятый повязкой. — Знаю только, что он бы вывел меня на Брандта — но не вывел. — Он поднял глаза. — Тем не менее рад услышать о жене. Хоть что-то. По крайней мере, этому ублюдку не заплатили.

— Да нет, с ним расплатились. — Джейк снова посмотрел в окно, еще одно озарение. Русскими деньгами.

— Ага, догадываюсь, — сказал Шеффер, подразумевая пулю. — Что такое? — спросил он, следя за взглядом Джейка.

— Ничего. Просто думаю. — Перевези ее. Он взял пилотку. — Я пойду. Вам медсестру позвать? — Он кивнул на повязку.

— Просто думаете, да? — спросил Шеффер, изучая его. Затем его лицо стало жестким, как на плакате. — Только не слишком долго. Мне нужно его вернуть. Меня не интересует, что он натворил.

— Если натворил.

— Вы только найдите его, — сказал он невозмутимо и улыбнулся. — Господи, жена. У нас же складывается отличная команда, вы и я.

Джейк покачал головой:

— Всех, кто окружает вас, убивают. — Он снова выглянул в окно. — А что, если он уже у русских?

— Тогда мне надо знать и это. Где.

— Чтобы организовать очередной рейд? Русским это не понравится.

— Ну и что?

— В следующий раз удача может от вас отвернуться. Там уже не будет Лиз, чтобы принять за вас пулю.

Шеффер уставился на него:

— Вы что несете?

— Ладно, забыли.

Джо опустил взгляд.

— Лиз мне нравилась. Клевая девчонка была. — Опять пацан у стойки с газировкой.

— Ладно, — извиняясь, повторил Джейк.

— А вы нахал. В любом случае, почему вы считаете, что стреляли в меня? Русских ведь не поймешь. Как они вообще узнали, что я буду там? Скажите мне.

— А почему вы там оказались? Ехать за покупками в русскую зону — не самая умная идея при вашей работе.

— Это все Лиз. Она хотела купить камеру. Я подумал, почему бы и нет? Откуда они узнают? Как они узнали?

— Может, вас опознал грайфер.

— Это что? Жаргон фрицев?

— Что-то вроде лазутчика. — Джейк направился к двери, затем обернулся. Грайфер. — Вам имя Сикорский о чем-нибудь говорит?

— Василий?

— Да. Он в тот день был на рынке. Он бы вас опознал?

Шеффер молча отвел взгляд.

Джейк кивнул.

— Проследите, чтобы Бреймер поставил охрану.

— Не беспокойтесь, я смогу позаботиться о себе. — Он вытащил из-под одеяла пистолет и похлопал по нему.

Джейк секунду постоял молча. Достаточно вытянуть руку, как перчатку принимающему игроку.

— Вы всегда держите пистолет в постели? Или только в последнее время? — Он взялся за дверную ручку. — Лучше не подходите к окну.

Шеффер навел пистолет в ту сторону и прицелился.

— На таком расстоянии «кольт-1911» остановит кого угодно.

Джейк оглянулся:

— «Кольт-1911» остановил и Талли.

Шеффер, нахмурившись, обернулся, не опуская пистолет.

— Кто сказал?

— Отчет баллистической экспертизы.

— И что? Это стандартное табельное оружие. Его сейчас тут до миллиона единиц.

— Но не в руках немцев. Или вы считаете, что Талли вместе с пропуском дал ему и пистолет?

— Что вы этим хотите сказать?

— Что убил не Эмиль. И не этим.

Шеффер посмотрел на него, и ухмыльнулся:

— Ах да, помню. Вы считаете, что это сделал я. «Где вы были с Бреймером в ночь на…» — блядь, какого числа?

— 16 июля, — сказал Джейк. — И где вы были?

Шеффер опустил пистолет.

— Идите на хуй. — И сунул его обратно под одеяло. — Вы же не слушаете. Я единственный, кому он нужен был живым. Он должен был привести меня к Брандту, помните? — Он еще секунду внимательно смотрел на Джейка, потом, качая головой, отвел глаза. — У вас интересный способ заводить друзей.

— А мы друзья? Я еще не определился.

Еще один острый взгляд.

— Только найдите его. — Шеффер, застонав, опустился на подушки и с усилием улыбнулся. — Вы, парни, все одинаковы. Умные разговоры. Всегда что-нибудь ввернете. — Он поднял глаза, прежний стальной взгляд. Арийские серые глаза. — И не забывайте, чью форму вы носите. Здесь мы в одной команде. В одной команде.

— В той же, что и Лиз?

— Да ладно. — Он опустил глаза. — Все бывает, не так ли? Время военное.

— С русскими мы не воюем.

Шеффер посмотрел на черный заголовок в газете, затем поднял голову.

— Кто сказал?

В квартире вовсю светило полуденное солнце, но Ханнелора уже красила губы, готовясь к выходу.

— Рановато, нет? — спросил Джейк, наблюдая, как она склонилась над зеркалом.

— У меня званое чаепитие. Оно обычно рано начинается. Яузе,[74] верно?

— Чаепитие у русских? — удивился он. За столом тупые комиссары, а Болванщик разливает чай.

— Нет. У моего нового друга, англичанина. Настоящее званое чаепитие, сказал он. Знаете, как прежде, с чашечками и все такое.

А на остренькое — продолжение на диване.

Она подкрасила губы.

— Вы разминулись с Линой. Она у фрау Хинкель. Вам тоже следует к ней сходить. Вы не представляете, что она знает.

— Она пошла к гадалке?

— Она не такая, как цыганки. Она в самом деле видит многое.

Джейк выглянул в окно на Виттенбергплац и оглядел улицу. Окна, выходящие на площадь, не зашторены, прекрасное освещение внезапно становится помехой.

— Ханнелора? Ты не заметила, на улице у подъезда никто не ошивается? Какой-нибудь русский?

— Не будьте идиотом, — сказала она, собирая сумочку. — Он уехал. И меня не ищет.

— Да нет, я имею в виду… — Он замолк. А почему Ханнелора должна что-то заметить?

— Идемте, я вам покажу дорогу, — сказала она. — Это за «КДВ».

Он запер за ними дверь и стал спускаться за ней по лестнице.

— У кого-нибудь из твоих друзей есть квартира? — спросил он.

Она обиженно обернулась:

— Вы хотите, чтобы я съехала? Между прочим, это моя квартира. Моя. Только потому, что у меня доброе сердце…

— Нет. Не для тебя. Для Лины. Место только для нее. Так жить и тебе не с руки.

— О, да я не возражаю. Я привыкла. Удобно, правда? И вы не скупитесь на продукты. Что бы мы ели? И куда она переедет? Квартиры нет ни у кого, если только…

— Если только — что?

— Если только у нее нет друга. Знаете, какого-нибудь влиятельного.

— Не в пример мне, — сказал он, улыбаясь.

— Да. Скажем, какой-нибудь генерал. Важная шишка. У которого есть квартиры. И проститутки. — Для нее это был совсем другой мир.

Бригада рабочих расчищала угол Виттенбергплац. Женщины в военных брюках загружали тачки. На солнце было жарко, везде пахло дымом.

— Он из Лондона, — рассказывала Ханнелора, еле ковыляя по разбитому тротуару на высоких каблучках, пока они пересекали улицу. — Как вы думаете, мне там понравится?

— Мне понравилось.

— Ну, сейчас везде одинаково. — Она показала рукой на разбомбленную площадь. — Как здесь.

— Нет, не как здесь.

— Да, по радио рассказывали. Во время войны. Разбомбили все.

— Нет. Только часть кварталов.

— Тогда зачем они врут об этом? — спросила она, самоуверенная радиослушательница Геббельса. — Здесь, — сказала она, когда они дошли до «КДВ». — На следующей улице. Там есть вывеска, от руки. Как я выгляжу?

— Как английская леди.

— Да? — Она взбила волосы, глядя в уцелевший осколок витрины, затем махнула на него рукой. — Ой, да ладно, — засмеялась она и поковыляла на запад.

Вывеска представляла собой небрежно нарисованную руку с тремя линиями на ладони — «Прошлое» шло по верху, «Настоящее» проходило по средине, а «Будущее» ответвлялось от него, пересекая нижнюю часть. Кого теперь интересовала верхняя часть? Фрау Хинкель располагалась на втором этаже, отмеченном знаком зодиака. Он открыл дверь и увидел кучку женщин, спокойно сидевших в креслах, как на приеме у доктора. Берлин снова превратился в средневековый город: черные рынки превращали часы в золото, колдуньи заглядывали в будущее с помощью колоды карт. А ведь несколько лет назад они измерили искривление света.

Но разве это имело значение? Среди них сидела Лина. Когда он вошел, на ее лице появилась удивленная улыбка. Женщина, счастливая оттого, что увидела тебя, подумал он, и больше ей ничего не надо, даже удачной судьбы.