Кровь Заката - Вера Камша

2863 год от В.И.

16-й день месяца Иноходца.

Арция. Фей-Вэйя

Бланкиссима Агриппина сосредоточилась и замкнула невидимую цепь, соединившую Ее Иносенсию и сестру Анастазию. Теперь Сола на два дня станет умом и душой помешавшейся Предстоятельницы. Тело Виргинии будет ходить, говорить, улыбаться, и никому из съехавшихся в Фей-Вэйю сестер и в голову не придет, что Виргиния еще более безумна, чем несчастный арцийский король. Завтра, когда чужие покинут Фей-Вэйю, Агриппина отпустит Солу. Увы, пройдет несколько дней, прежде чем девочка полностью придет в себя. Подбирая и изменяя заклятья таким образом, чтобы подчинить тело, из которого не просто вырвана душа, но погашен последний огонек сознания, бланкиссима проверяла открытия сначала на себе и лишь потом на Соле, хоть и с ее согласия. Без девочки она бы ничего не смогла, так как кто-то должен разорвать астральную цепь, пока овладевшая Виргинией Пустота не впустила когти в связанного с чужим телом человека. Доверять же кому бы то ни было, даже Генриетте, сестра Обена не могла, слишком многое было поставлено на карту.

Знамения, ничего не значащие для других, для Агриппины имели страшный смысл. В мир скоро явится, если уже не явился, тот, кто откроет дорогу Проклятому. Бой неизбежен, но понимает это лишь она, немолодая толстая женщина, опирающаяся лишь на старинные книги да несчастную девочку, пусть талантливую, но неопытную. Агриппине было жаль Солу, но она не могла поступить иначе. Бланкиссима не могла ходить тенью за Ее Иносенсией, ее бы не поняли. Другое дело молоденькая сестра, посвятившая себя долго болевшей, но сейчас стремительно выздоравливающей Предстоятельнице. Место же Агриппины в приемных залах. Она должна принять, накормить, разместить приехавших сестер, а заодно понять, кто чем дышит, чья берет в вечном споре между Ифраной и Арцией, что думает Архипастырь и так ли велика ненависть Елены и Дианы к Генриетте, чтобы они оставили собственные распри, дабы сожрать соперницу, угрожающую обоим.

Собственно говоря, потому-то Агриппина и решилась на чудовищный трюк с Солой – сестры должны видеть, что Виргиния поправляется и в ближайшее время о Рубинах Циалы лучше забыть, а раз так, незачем мешать Генриетте подниматься все выше и выше по церковной иерархии, ведь ее победы – это и победы ордена. Но выдержит ли девочка два дня безумия? Ощущать себя одновременно сестрой Анастазией и Виргинией, говорить, двигаться и думать за обеих, не забывая о том, кто ты сама, это слишком тяжело. А потом будет мучительное пробуждение, во время которого человек вспоминает все самое страшное, что было в его жизни.

Агриппина пыталась избыть это откатное явление, но, увы… Видимо, для того, чтобы вновь собрать насильно раздвоенную личность в единое целое, требуется воззвать к самым сильным потрясениям, через которые она прошла. Возможно, где-то живут люди, у которых сильнейшим чувством в жизни было испытанное некогда счастье, но лично она, Агриппина, с такими не сталкивалась. Бланкиссима глянула на сидящих рядом Виргинию в снежно-белом облачении и Солу, чье платье оживляла вишневая оторочка простой сестры. Еще год, и девочку можно будет возвести в ранг необланкиссимы, как наперсницы и помощницы Ее Иносенсии, но пока рановато. Сестры и так косо смотрят на «выскочку», завладевшую вниманием Предстоятельницы. Знали бы они, что никакого внимания нет и быть не может!

Агриппина с готовностью отдала бы половину отпущенных ей лет (при условии, что этих лет более пяти) в обмен на понимание того, что произошло с Виргинией. Она не сомневалась, что Предстоятельница стала жертвой собственных заклятий, но какие же силы она должна была потревожить, чтобы те полностью разрушили личность самой сильной волшебницы ордена, а ведь Виргиния, без сомнения, приняла все меры предосторожности. Она была невероятно хитра и предусмотрительна, на что же она замахнулась? Агриппина в свое время перерыла все бумаги Предстоятельницы, обнаружила там немало интересного, но не нашла ничего, что, пусть с натяжкой, могло сойти за последнее роковое заклятие. Возможно, она просто не там искала. Ну да ладно! Сейчас главное – ввести в заблуждение сестер.

Первой открыла глаза Виргиния. Все правильно. Сперва ведущий заставляет ведомого сделать то, что нужно, на себя же идут лишь остатки сил. Ее Иносенсия медленно встала, подошла к туалетному столику, распустила все еще прекрасные волосы и тщательно их расчесала. Затем приложила ладонь к шкатулке Циалы, и та открылась. Пока жива одна Предстоятельница, никогда кажущийся простеньким ларец не откроет другая рука. Сколько мучений было с этим, пока из «заклятья покаяния», открытого Скорбящими, не удалось создать заклятие единения. А до этого Ее Иносенсию приходилось чуть ли не волоком тащить к ларцу и открывать его ее руками, а та рычала и упиралась, как взбесившаяся пума. Хорошо хоть эту препону они теперь преодолели.

Виргиния медленно, словно во сне, доставала и надевала украшения. Диадема, серьги с подвесками, ожерелье, браслет, второе кольцо в дополнение к перстню, которое Предстоятельница не снимала с мгновения избрания и до самой смерти. Наконец Виргиния повернулась к Агриппине, и губы на мраморном лице шевельнулись.

– Бланкиссима, я готова…

Этого еще не хватало!

– Сола, девочка моя, ты сейчас Виргиния. Ты жестокая, равнодушная, сильная. Я для тебя только прислужница. Не более того. Не забывай об этом. Для тебя мы все пыль. Ты настолько всех сильнее, что даже ненавидеть нас не можешь. Тебя забавляет вражда между Дианой и Еленой, они тебе не опасны, а смешны. Ты к ним вышла, поговорила с каждой, дала понять, что знаешь все, протянула кольцо для поцелуя и ушла, предоставив мне приводить их оскорбленную гордость в порядок.

– Бланкиссима…

– Сола! Ты должна справиться. Я должна быть среди собравшихся, а больше я никому довериться не могу. Девочка, возьми себя в руки. Так надо!

И она взяла. Собравшиеся циалианки увидели спокойную, расчетливую стерву, которая знала все и про всех (недаром барон Обен был братом Агриппины!). Ее Иносенсия была бледной и слегка погрузневшей, но ума и силы в ней хватило бы на десяток. Агриппина чувствовала разочарование и досаду, охватившие соперниц, когда те поняли, что Предстоятельница им не по зубам. Виргиния небрежно расспросила Генриетту о делах в Кантиске (бедная Гета, она тоже решила, что Виргиния пришла в себя!), заметила Елене, что она пока еще бланкиссима Ифраны, а не Арции, Диане – что ее ненависть к ифранской королеве не должна мешать заботам о душах арциек, а мирийке Дафнии – что святая Циала полагала греховной любую плотскую связь, но связь женщины с женщиной более всего. Сола, следовавшая за Ее Иносенсией с опущенными глазами, казалась бледной тенью, пораженные осведомленностью и жестокостью Предстоятельницы сестры ее просто не замечали. Девочка же помнила урок отлично, и не беда, что голос Виргинии был негромким и невыразительным, в зале Оленя было так тихо, что услышали бы и пробежавшего по стенке паука, если б тот, разумеется, посмел бегать в присутствии Ее Иносенсии.