Старшина Империи. Часть вторая - Александр Четвертнов

систему Тау Метам, иначе будем вынуждены применить силу, вплоть до полного уничтожения. — сообщение повторили несколько раз, и тут же обозначения кораблей на экране стали выстраиваться в боевые порядки.

— Теперь я всё понял. — горько хмыкнул Апостолов. — Красиво сработали, заранее всё продумали, не оставив нам и шанса. Сейчас ещё дубликат сигнального буя выкинут, и он будет транслировать нужную им информацию.

— В смысле успешно? — удивился Гадел. — Мы же отбились!

— Та они это знают, но им пофиг. — прокричал из рубки Пруха. — Сколько раз о таком слышал, но не думал, что доживу до того момента, когда они это с нами провернут, они теперь всех положат, и скажут, что так и было. Это в их интересах.

— Надо им сказать. — не сдавался Татарин. — Почему наши молчат?

— Бесполезно. — зло произнёс Серафим. — На публику работают, хитрецы, под запись. Потом покажут, если, кто-то спросит, и наших ответов там не будет, поверь. А у них будет оправдание тому, что всех здесь уничтожили. — Апостолов обвёл нас взглядом. — Пруха прав, всех убьют, свидетели этой операции им не нужны.

— Но может же, хоть один корабль уйти, — не сдавался Татарин. — Тогда им не скрыть правду!

— Не выйдет, — покачал головой Серафим. — Они всё сделают, чтобы никто не ушёл. Вот увидишь.

После его слов наступила гробовая тишина, только красные точки двигались по монитору, да бежал отсчёт до их расчётного прибытия. Нам осталось двадцать часов жизни. Лира буквально вжалась в меня, прижав к себе спящую дочку, и тревожно смотрела на монитор. Гадел то сжимал руки на автомате, то разжимал, крылья его носа гневно трепетали, а глаза сверкали злостью. Серафим, смежив веки, и иронично улыбаясь, медитировал, а я не переживал, на сегодня все эмоции кончились, остались в прошлом, я просто принимал происходящее и прикидывал в голове расклад. То, что мы не сдюжим против свежего и современного противника — это бесспорно, не в нашем текущем состоянии. Потрепать сможем, да, но не победить, так что надо оценивать ситуацию трезво. И так, двадцать часов до подхода к орбите, у них ещё бой будет в космосе, раз уж они свидетелей оставлять не хотят, но как долго он продлится? Сколько у меня есть времени? Успею выздороветь и набраться сил? Будем ли мы отражать атаку вражеской пехоты на планете, и каким образом? Будет ли возможность после поражения скрыться в джунглях, и выжить там с моей семьёй? Как вижу, это единственный вариант, что бы потом попытаться захватить какой-нибудь корабль, или пробраться зайцами, и выбраться отсюда. И сколько на это уйдёт времени? Недели, месяцы, годы?

— Соединение, готовность к бою, — громко зазвучал по внутреннему каналу связи голос контр-адмирала Вистингаузена. — Господа, я был рад служить с вами! Уйдём гордо. Покажем врагу, силу русского духа и оружия! Не отступать, и не сдаваться! За Империю! За Россию! А теперь, включите в открытый эфир наш ответ, пускай проникнутся.

И тут же зазвучала древнейшая, ещё со времён Московской Руси, воинская песня в исполнении императорского оркестра:

К бою друзья!

Сразимся со злою ордою.

Нет нам без схваток житья,

Так будем сегодня собою.

Никто не уходит, никто не бежит.

Смерти заглянем в лицо.

Враг на себе наш гнев ощутит,

Пощады нет для него.

Белые точки наших эсминцев на радаре прекратили преследование казачьего эсминца, который сменил направление и теперь спешил к американцам, и стали возвращаться к основным силам, которые покидали орбиту, перегруппировываясь для атаки.

Нас мало, и знаем, что нам не видать,

Победы сегодня, и жизни потом.

Идём же друзья, идём погибать,

В бою с вероломным врагом.

— Ещё вражеские корабли! — воскликнул Пруха. — Да сколько же их?! В кольцо нас берут, теперь точно никто не уйдёт!

На экране монитора, с других сторон системы, обхватывая её полукругом, появлялись новые обозначения выходивших из нырка звездолётов. Очень много, тридцать, полсотни, сотня. И все устремились к планете. Шансов на наше выживание становилось всё меньше и меньше, даже, если скрываться в лесах. Найдут.

Пусть помнят потомки, как рвали врага,

Мы жизни своей не щадя.

И жёны всплакнут с детьми у креста

В честь героев этого дня.

Пока же под сердцем нет острия,

Нас рано ещё хоронить.

Вперёд, в атаку, друзья!

Нам подвиг бессмертный пора совершить.

А потом новые точки на радаре окрасились в синий цвет, и в динамиках, перекрывая слова песни, раздался знакомый со времён присяги, суровый голос генерал-адмирала Меньшова:

— Спокойно Ваня, не геройствуй. Я разберусь.

Пруха ошибся, это были свои. Ударный флот Владивостока прибыл в Тау Метам.

Глава 13

Ярик стоял спиной ко мне и лицом к окну, вглядываясь в клубящийся туман за стеклом, и сразу же, как только я зашёл в комнату, отвернулся от него.

— Ничего не видно. — пожаловался он. — Как понять, что меня ждёт снаружи? — он махнул рукой в сторону стальной выходной двери, напротив межкомнатной, той, через которую сюда попал я.

Комната была самой обыкновенно. Бетонная коробка, без каких либо изысков, и следов ремонта. Ни обоев на стенах, ни паркета на полу, только одинокая груша лампочки под серым потолком, а из мебели два стула напротив друг друга.

— Ростислав я бы хотел, да ты присаживайся, в ногах правды нет. — продолжил Сарай, прерывая мой ступор от нашей встречи.

— Ты же умер! — воскликнул я, поддаваясь охватившему меня удивлению.

— Умер, не волнуйся так. — кивнул Слава. — Нам поговорить надо, он снова указал рукой на один из стульев.

Я присел.

— Где мы?

— Неважно где. — Он встал за другим стулом, взявшись за его спинку, а лицо его выражало вселенскую печаль и раскаяние. — Рос, я хотел принести извинения. Ты же понимаешь, это не я такой, это дела рода, если бы не приказ отца, я бы с места не двинулся.

— Яр, я….

— Не перебивай, пожалуйста, я ещё не закончил. — Попросил он, и продолжил. — Ты пойми, на кону стояло благополучие моей семьи, а мы, аристократы, только для этого живём. Если бы я ослушался, то Раксы исключили бы нас из альянса, а потом уничтожили. Понимаешь? Маму, братьев, сестёр, отца, понимаешь? Всех, кого я люблю! Ты пойми, это не я плохой, не ты плохой, мне просто пришлось выбирать, и это было очень сложно, я, даже рад, что так всё получилось. Ты расскажи отцу, как всё было, он поможет тебе, он поймёт. Хорошо? Ты прощаешь меня?

— Яр, я. — в горле пересохло, откуда-то появился ком жалости, мешающий выговаривать слова. — Конечно же,