Долгий, долгий сон - Шихан Анна

Тогда я снова взялась за свой альбом. Я закончила серию портретов Ксавьера и решила начать что-нибудь новое. Но пейзажи меня сейчас не привлекали, я была слишком взволнована. И рисовать Брэна тоже не хотелось. Поэтому я принялась за портрет его дедушки.

Он сидел за своим столом, выключив голоизображение на сотовом и вставив микрофон в ухо, чтобы нам не было слышно его собеседника.

— Нет, я все понимаю, — говорил он. — Но боюсь, что это очень срочно. Слишком… Нет, я не хотел бы выносить это на совет директоров… Я сделаю это только в том случае, если… — В его голосе звучала неприкрытая угроза. Я была рада, что он разговаривает так для меня, но не со мной. Я ни за что на свете не хотела бы рассердить такого человека.

Рисовать его оказалось очень просто. Мой угольный карандаш легко обвел линию его носа, поднялся к скулам, очертил изгиб челюсти. Зато с шеей пришлось повозиться. Мне не так часто выпадала возможность рисовать старых людей, и я не привыкла изображать складки кожи. Закончив общий абрис лица, я снова вернулась к бровям, желая убедиться, что верно передала выражение глаз за стеклами очков. Его было очень просто рисовать.

Слишком просто.

Эти черты были мне знакомы. Я посмотрела на старика, откинувшегося на спинку кресла с небрежной грацией человека, проведшего много десятилетий за письменным столом. Ерунда. Я просто спятила, и мне чудится всякое.

Я перевернула страницу альбома. Снова набросала контур лица: скулы, подбородок, челюсть, нос, только без морщин и складок кожи, очки, волосы. И опять посмотрела на него.

Этого не могло быть. Это бред моего воображения. Я крепко зажмурилась, потом посмотрела снова.

Я знала это лицо. Очень, очень хорошо знала.

Моя кровь превратилась в лед. Я почувствовала тошнотворный кислый привкус на губах, но меня нисколько не тошнило. Я просто сидела и молча смотрела на этого старого человека.

Дедушка Брэна выключил сотовый и встал, повернувшись к двери. И тогда я вскочила с дивана и преградила ему дорогу. При этом я так напугала Брэна, что он с грохотом выронил урну из рук.

Дедушка Брэна приподнял бровь и посмотрел на меня.

— Да?

И тогда слова сами сорвались у меня изо рта.

— А у тебя какие были оправдания? — бесстрастно спросила я.

Нервная судорога прошла по его лицу.

— В чем я должен оправдываться? — спросил он.

Я протянула ему свой альбом. Он хмуро посмотрел на только что сделанный мной набросок и скупой абрис лица рядом с ним. Я протянула руку и пролистнула страницу назад.

Там был последний рисунок из моей галереи портретов Ксавьера — Ксавьер семнадцатилетний, с маленькой бородкой, сияющими зелеными глазами и тем особенным смущенным взглядом, который слегка затушевывал его самоуверенную заносчивость.

Старик уставился на мой рисунок, и его грустные глаза стали еще печальнее. Он перевернул еще одну страницу и увидел себя пятнадцатилетнего, с первым пухом на щеках, гораздо более застенчивого и без усов. Следующий лист — двенадцать лет, озорной огонек в глазах. Он пролистнул сразу несколько страниц и нашел себя трехлетнего — пухлощекого херувима с перемазанным шоколадом носом.

— Я не знал, что ты все помнишь, — со вздохом сказал он.

А я смотрела на Ксавьера, моего Ксавьера, ставшего семидесятилетним, морщинистым стариком. Его светлые волосы побелели, яркие зеленые глаза затуманились от старости, и он с трудом сдерживал дрожь в правой руке. Мой Ксавьер. Я не знала, смеяться мне или плакать. Снова вернулось недавнее ощущение мертвой пустоты, и я просто ничего не чувствовала.

— Это было не так давно, — ответила я.

— Очень давно, — грустно улыбнулся Ксавьер.

Он был прав. Все это было очень-очень давно, в другой жизни, с совсем другой девочкой. Та девочка была маленькой принцессой ЮниКорп, королевой завтраков с шампанским после каждого выхода из стазиса, всегда спокойная, сдержанная и одетая по последней моде. У нее были любящие родители, которые никогда не оставили бы ее медленно умирать от стазисного истощения, и лучший друг, готовый ждать ее вечно. Я пыталась зацепиться за ту жизнь, убедить себя в том, что до сих пор осталась той девочкой, но не смогла. Я стала другой — одинокой и брошенной, нелюбимым ребенком, тяжкой обузой для Гиллроя, Брэна и всех остальных, которым мое возвращение принесло одни неприятности. Тяжким бременем для него.

— Это ты устроил для меня студию, — сказала я, и все загадки окончательно прояснились. — И Бегун Пустыни, это тоже ты… И Брэн… — тут у меня оборвался голос, и я посмотрела на своего Прекрасного принца. Брэн стоял столбом, в изумлении слушая наш разговор, его брови были нахмурены, зеленые глаза растерянно щурились.

Теперь я видела, что просто поддалась. Я позволила этой темной коже, густым волосам и евразийскому разрезу глаз замаскировать линию челюсти, форму носа, цвет глаз. Неудивительно, что я врезалась в него, как камень в воду.

Я снова повернулась к Ксавьеру.

— Зови меня Рон, значит? — Я зажмурилась. Рон! Ну, конечно, его второе имя было Рональд, и в школе он представлялся как Ронни, потому что ребята дразнили его. Неудивительно, что он привык к этому имени и использовал его во взрослой жизни. Слезы хлынули снова, но из моей груди не вырвалось рыданий. Просто теплая вода текла ручьями у меня из глаз. — Как же ты мог?

Ксавьер закрыл свои блеклые старые глаза.

— Я не знал, — прошептал он.

Это неуклюжее объяснение вскипятило реку слез, бегущую у меня внутри. Моя рука сама собой взлетела и с размаху ударила его по щеке. Но он повернул голову вместе с ударом и увернулся, избежав полной силы моего гнева.

А я оцепенела от ужаса содеянного. Да, я могла ударить — и даже имела право сделать это! — Ксавьера. Но не старого человека, заслуживающего гораздо большего уважения. Я просто не знала, что мне сказать, что чувствовать и к кому бросаться. Поэтому сделала единственное, что смогла. Прежде чем Ксавьер успел повернуть ко мне лицо, я сбежала.

* * *

Так быстро я не бегала даже от Пластина. Мои шаги топотом разносились по атриуму. Я слышала, как кто-то кричит мне вслед, но даже не обернулась. С силой вдавила кнопку лифта. Кабина все еще стояла на верхнем этаже, ожидая меня. Влетев внутрь, я нажала на кнопку закрытия дверей. Сквозь застилающие лицо слезы я увидела какую-то темную фигуру, бегущую ко мне через атриум. Наверное, это был Брэн. Ксавьер вряд ли мог нестись с такой скоростью. Но я не стала дожидаться.

Двери закрылись, и я опустилась на восемь этажей вниз. Мое лихорадочное бегство напугало охранника, который выскочил из своей ниши с оружием наготове.