Сатира и юмор: Стихи, рассказы, басни, фельетоны, эпиграммы болгарских писателей - Петко Славейков

мы тягаемся из-за нее, и другое село, и правительство из рук не выпускает. Пятый год судимся, а пока никто не может рубить лес; только министры приезжают сюда охотиться, да вот вы сегодня, потехи ради, посекли молодые деревца… Конечно, вам господь грехи не засчитывает, как говорит дед Кочо, штрафа с вас никто не возьмет… Прощенья просим, господин, — сказал парень, — а хлеб зря ищешь; хватит издеваться над нами… — И парень свернул в узенькую улочку.

Агаров, покачиваясь в седле, пытался в чем-то разобраться, но хмель брал свое: в голове шумело, он соображал с трудом.

То ли поняв состояние всадника, то ли под влиянием инстинкта, конь решил вернуться к месту пикника.

— Агаров едет! — зашумела компания.

— Агаров!.. Тоже без хлеба!

— Разыграем его!

— Ура!

— Да здравствует предприимчивость!

— Браво!

— Да здравствует кулак!

Когда Агаров подъехал, никто не спросил его о хлебе. Надежда подбежала к нему. В это время на опушке раздалось похоронное пение. Несли покойника.

Процессия по традиции остановилась возле какого-то местного памятника.

— Помяни, господи, раба твоего… — монотонно затянул священник.

— Ура!.. Браво!.. — неслось с полянки.

— Хватит умничать! Да здравствует шашка!

— Ура!

— Похороны рядом, — сказал Каридов, — замолчите хоть на минутку, покойника ведь несут.

— А мы разве не умрем? — крикнул молодой капитан и повалился на траву.

— Ура! Браво! — раздалось по всему лесу.

— Батюшка, не останавливайся здесь, — попросил кто-то из процессии.

— Почему?

— Да потому, — громко пояснил дед Кочо, — что когда ревут ослы, покойник вампиром оборачивается.

Процессия двинулась дальше.

— Долой материализм! — ревел пьяный капитан.

— Свинья! — отчетливо выговорил Каридов.

— Свинья? Кто свинья?! — подскочил к нему капитан. — Кто? Кто?

На шум сбежалось еще человек десять. Вынужден был вмешаться командир полка.

— Подпоручик Каридов, запрещаю вам разговаривать, слышите? Я арестую вас!.. Сию же минуту отправляйтесь в город!

Каридов вытянулся и оглядел всех — на его стороне не было никого.

— Ольга, — обратился Каридов к барышне, с которой был обручен, — садись со мной в экипаж, уедем вместе.

Сестра Ольги зашептала ей:

— Ему не служить больше…

— Ольга, Ольга! — звал Каридов.

— Без сестры я не могу уехать…

Каридов вскочил на коня, повернулся к офицерам, плюнул и шагом выехал на шоссе.

— Я ж тебе говорила, Петр, не надо было приезжать, — говорила жена одного из батальонных командиров мужу. — Я ж тебя предупреждала, что этот Каридов опять начнет болтать насчет того, что народу нечего есть, и вконец истреплет мне нервы!

— Я проучу этого мальчишку, он меня еще узнает! Под суд, под суд таких идиотов! — кричал командир полка.

Пикник расстроился; никому уже не хотелось кричать ни «ура», ни «браво», а когда кортеж потянулся в город, подполковница заявила:

— Черт бы его побрал, твоего Каридова, всегда он портит нам удовольствие! Как будто мы виноваты в том, что народу нечего есть…

Командир полка подал знак, и экипажи быстро покатили в город.

Перевод Б. Диденко.

Елин Пелин

НА ТОМ СВЕТЕ

Когда по селу разнеслась весть, что дед Матейко помер, никто не поверил, потому что старик любил пошутить, да и раньше ничего такого с ним не случалось. Но когда бабка Йова рассказала о его последнем часе, все убедились, что на этот раз он не шутил. Вернулся человек из лесу с дровами, развьючил ослика, привязал его, подбросил ему сенца, и, только вошел в дом, сел у огня и закурил трубку, вдруг как схватит его, будто пополам перерезало: лег, заохал и…

Сбежались соседи, пришла и бабка Йова. Бобылем, бедняга, век коротал, с кроткой ослицей своей сизой, как голубка, послушной и безответной, как монашка. Пришла к нему бабка Йова, да нешто душу удержишь, коли ей на тот свет пора. Только, говорит, успела сказать ему: «Перекрестись!» — а он, сердечный, уж и рукой пошевелить не может. Принесли ему гостинца — водки косушку. Взял, улыбнулся, даже глаза заблестели и… богу душу отдал.

Так с улыбкой и отдал. Оттого ли, что душа прямо в рай угодила, оттого ли, что водочку увидал, — бог его знает.

Очутился бедный дед Матейко на том свете, остановился первым долгом на перекрестке, где много было таких, как он.

— Счастливо добраться! — сказал он им, да, не долго думая, и спрашивает: — Скажите, братцы, как тут в ад пройти?

Все взглянули на него с удивлением.

— В пекло, в пекло какая дорога ведет? — громко объяснил дед Матейко.

Показали ему дорогу — пошел он.

«Наверняка мое место там, — думает. — Так хоть поспеть вовремя… Куда мне в рай, бедняку… Рай — для богатых и знатных. В таких лохмотьях да с такими грубыми руками кто меня туда пустит? Восемьдесят лет лямку тянул, мучился как собака, а теперь меда ждать? Ну да, по божьей правде старался жить, да кому до этого дело? Разве будет господь бог беспокоиться насчет таких, как я? Да нас с самого рождения в тетрадку дьявольскую записывают… Будь я еще праведником, да, скажем, согрешил разок, выпил! А то как пил ведь! От нужды, понятно, с горя пьянствовал, да ведь было дело. Все равно, думал, такая твоя доля — пей… Пей, а там хоть трава не расти! Ну и расчистил себе дорожку в пекло. И теперь прямым ходом — туда!»

Шел-шел дед Матейко, своими мыслями занятый. Вдруг кто-то невидимый дерг его сзади за кожух.

— Стой,