Проклятие любви - Паулина Гейдж

– Мне нисколько не стыдно выказывать свое недовольство! – прикрикнула она на несчастного жреца. – Убери эту бесполезную штуку, но запомни вот что. Ни в коем случае не доставляй ее царице Нефертити, предварительно не посоветовавшись со мной. А теперь забери корону, пока я не забросила ее в озеро.

С ужасом на лице он быстро отвесил поклон и исчез.

Эйе догнал ее в галерее, ведущей в ее покои. Небрежно поклонившись, он вошел вслед за ней в ее личную приемную и остановился в выжидательной позе. Долго она не могла ничего сказать. Силясь совладать с дыханием, она встала спиной к нему, сжав кулаки и тихо постукивая себя по бедрам. В конце концов, он подошел к ней, снял с нее завитый тугими локонами парик, ласково погрузил пальцы в ее длинные волосы и принялся массировать затекшие мышцы шеи. Она отстранилась и обернулась.

– Ты слышал?

– Да. Я был в зале рядом с посланником Хеттского царства.

– Неблагодарный! Змей! Червь Апопа! Я отдала ему все! Все, Эйе, даже свое тело! Фивы были сонной, нищей и грязной деревушкой, пока царевичи нашей династии не возвеличили их. Люди понимают, что теперь город снова утонет во мраке, начнутся беспорядки. Разве он не отдает себе отчета, что сходит с ума?..

– Тише! – прервал он ее тираду. – У тебя удобно избирательная память, царица, если ты думаешь, что ты отдала ему свое тело, исходя из других соображений, не связанных с соображениями высокой политики. Кроме того, я могу напомнить тебе, что наша династия, как ты выразилась, была основана меньше чем два хенти тому назад отцом твоего отца, попавшим в Египет пленным воином. Что касается беспорядков, армия превосходно справится с ними. И к тому же ты тоже ненавидишь Фивы.

– Он ничего не сказал мне!

– Ах! – Он сочувственно улыбнулся. – Конечно, он не сказал тебе. Как бы он смог? Должно быть, он испытывал страшные мучения от одной мысли предстать перед тобой с такой новостью. Отбрось свое уязвленное самолюбие и посмотри на себя, Тейе, посмотри на меня. Пришло время отказаться от небольшой, совсем небольшой части Египта в пользу следующего поколения.

Ее лицо еще пылало, на лбу гневно пульсировала вена.

– Если он попал под особую защиту богов, мы можем заменить его Сменхарой. – Тейе намеренно выразилась иносказательно, ибо называть человека безумцем было запрещено, потому что это наносило ему вред.

– Я не верю в его безумие, хотя думаю, что время от времени такие приступы у него случаются. В любом случае, это трудно доказать. Он не жестокий бог. Он не развязывал войн, не обижал никого из иноземных царей, он плодовит, он поклоняется тому, что ему кажется истиной. Возможно, это не Маат, но и не полнейшее святотатство. Пусть едет, Тейе. Империя слишком хорошо устроена, чтобы зачахнуть. Ты не думала о том, что с его уходом в Карнаке и Малкатте снова наступит мир?

– Я не хочу, чтобы средоточие власти было перенесено из Малкатты, где я могу присматривать за всем, что происходит в стране.

– Тебе не обязательно присматривать за всем. При той системе управления, которую создал твой супруг Осирис Аменхотеп, империя сама может поддерживать свое существование.

– Он просто смешон!

В ее голосе звучала бессильная злоба. Подойдя к трону, она взяла кувшин, всегда полный вина, и налила в чаши. Эйе едва успел взять чашу, как она уже осушила свою и наливала себе еще.

– Я вижу для себя два пути, – сказала она. – Я могу согласиться с ним во всем и надеяться, что эта его глупая затея со временем наскучит ему. Или бороться с ним всеми силами, которыми располагаю.

– Ты проиграешь. Он властен отменить любые твои приказания, и ты прекрасно понимаешь это. Уж не хочешь ли ты отравить фараона, Тейе?

Она пожала плечами и, подняв свою чашу, насмешливо предложила выпить за это.

– Почему бы и нет? От меня Египту больше пользы, чем от него.

– Ой ли? Я восхищен, с какой легкостью ты находишь себе оправдание! Знай же, что, если двор переедет в новое место, я поеду туда.

Тейе поперхнулась и выплюнула вино.

– Что?

Он настороженно встретил ее изумленный взгляд.

– Это не значит, что я принимаю чью-либо сторону. Ты знаешь, что я люблю тебя, что у нас с тобой никогда не было секретов друг от друга. Но, Тейе, я не хочу закончить свои дни, беспомощно распуская слюни в воспоминаниях о былой славе в разрушающемся дворце. У меня много достоинств, и я намерен продолжать использовать их, пока жив.

– Чудную же картинку моей кончины ты себе нарисовал! – с сарказмом бросила она в ответ. – Полагаю, ты думаешь, что я тоже должна собрать свои вещи и последовать за своим безумным сыном в какое-то забытое богами захолустье?

– Да, я думаю так. Ты недооцениваешь свое влияние на Аменхотепа. Ты для него – укрепляющая сила.

– Как скучно. – Она поднялась по ступеням и уселась на трон. – Кто мог подумать, когда мой отец ввел меня в двери гарема, что однажды я буду разжалована до укрепляющей силы! Оставь меня, Эйе. Разве ты не видишь, что мне больно?

Он тотчас поклонился и, поставив недопитую чашу рядом с кувшином, зашагал прочь.

Хоремхеб поддержит меня, – думала она, глядя, как уходит Эйе, его голая спина исчезла, и двери тихо закрылись. – И Аменхотеп его любит, он прислушается к нему. Он должен отказаться от своей глупой затеи.

– Хайя! – нетерпеливо позвала она, и хранитель дверей гарема тотчас предстал перед ней. – Я хочу, чтобы Сменхару и Бекетатон сейчас же перевели из детской. Мне все равно куда. Я решу это позже, и решу также, кто будет их новыми наставниками. Но они не должны иметь ничего общего с выводком Нефертити.

Не впервые она была благодарна, что право приказывать в гареме принадлежало старшей жене.

– Я понял, богиня. Это будет ударом для царевны Мериатон.

– Знаю. У меня нет выбора. Выполняй.

А пойду-ка к себе в опочивальню и напьюсь, – сказала она себе, когда он ушел. – Я не так стара для этого, Эйе. От вина не только болит голова, оно часто приносит вдохновение. – Она устало поднялась. – В самом деле, почему бы не перестать притворяться образцом добродетели, которой я не обладаю, и не убить его? Отправить правительство бог знает куда! Целых четыре дня пути от Фив! Вдруг у нее перехватило дыхание. Она знала куда, но вспомнила об этом только теперь. Уединение того места, где они с Аменхотепом останавливались по пути в Мемфис, устрашающая, отдающаяся эхом жара.

– О, Амон, нет, – подумала она, спускаясь по ступеням и шагая через зал. – Это сведет их с ума, моих неспешных, безвольных управителей. Если он хочет боготворить себя в абсолютной тишине, пусть отдаст трон Сменхаре и роет себе могилу в проклятой пылающей дикой пустыне, как эти безумные старые жрецы вокруг Она.