Чужой среди своих 2 (СИ) - Василий Сергеевич Панфилов

что всё равно скоро вставать, и досыпать эти сорок минут, когда сна уже ни в одном глаза, смысла нет.

— Рано ещё, — шепчу заворочавшейся матери, — спи!

Пробурчав что-то, она затихла, и через несколько секунд я услышал мерное посапывание.

Рассудив, что нет никакого смысла валяться, раз уж не спится, я посетил ванную комнату, и не только почистил зубы, но и ополоснулся с утра. Возможность помыться без проблем, горячая вода и качественный ремонт несколько исправили моё настроение.

А уже на кухне — просторной, отменно чистой, без каких-либо тараканов и замков где бы то ни было, зато с обилием посуды, которой можно пользоваться вот так запросто, по-соседски, я окончательно пришёл в себя, успокоился и занялся готовкой.

Прежняя квартира, ГУМ и батоно Тамази остались там, и мне нет никакого дела до возраста студента из Тбилиси, и действительно ли он приехал учиться, или это обычное прикрытие для того, чтобы не упекли за тунеядство, мне нет никакого дела! Пусть уважаемый кем-то Тамази учится хоть до сорока лет, переходя из одного института в другой и ничего не оканчивая, если ему так удобней! Кто я такой, чтобы критиковать человека, решившего взломать серую советскую действительность⁈

— Доброе утро, Бронислава Георгиевна, — негромко приветствую соседку, вышедшую на кухню при полном параде, — Доброе утро, Панна!

— Мрав! — ответила красотка, боднув меня головой, и, вспрыгнув на табуретку, уставилась разноглазо, наблюдая, как я готовлю.

— Омлет будете, Бронисла Георгиевна? — предложил я по-соседски, — С овощами!

— А что же мать? — чуть помедлив, спросила она.

— Да не спалось! — объясняю я, — Так-то она готовит, но раз уж встал, то почему бы и не да?

Чиниться соседка не стала, и, понаблюдав, как я вполне уверенно крошу овощи и колдую с приправами и температурным режимом, вышла к себе. Панна, как привязанная, последовала за ней, перед выходом из кухни повернувшись ко мне и мяукнув что-то дружелюбное.

Завтракали впятером — я с родителями, и Бронислава Георгиевна с Панной, неспешно беседуя о разном. Дама с прошлым и мама с прошлым прощупывают друг друга, оценивая уровень образования и воспитания, впрочем, вполне приязненно.

— Я в школу пораньше, — сообщаю родителям, переодеваясь в ненавистную школьную форму и с отвращением глядя в зеркало.

Серая гимнастёрка с воротником-стойкой, пятью пуговицами и двумя прорезными карманами с клапанами на груди, удивительным образом мне не идёт. Как уж так получается, я не вполне понимаю, но физиономия моя, вполне благообразная и даже симпатичная, оттеняясь этим серым цветом, становится какой-то нездоровой.

А головной убор, будь-то хоть недавно принятый берет, хоть фуражка, которую некоторые ещё донашивают по старой памяти, делает из меня что-то милитаристское, и я бы даже сказал — карикатурно милитаристское, с какими-то крысиными ассоциациями, всплывающими в моей голове.

— Красавец, — одобрила мать, и я покосился на ней, не издевается ли она случаем? А то она может… чувство юмора у неё вполне, местами с перебором. Но нет… ей, привычной к форме всякого рода, нормально! СССР и сейчас предельно милитаризованная страна, а ещё лет десять назад форма была, кажется, даже у почтальонов.

— Зачем так рано-то? — поинтересовался отец, хрустящий сушками без отрыва от газеты. Ему сегодня, напротив, позже на работу, или вернее, сперва даже не работу, а в контору, открывающуюся часом позже — что-то там подписывать, инструктироваться и просвещаться.

— В школьный комитет комсомола зайти просили, — морщусь я.

Отец, кивнув, комментировать ничего не стал. Он считает, что это — мой и только мой выбор! Какой ни есть.

Остановившись на берете, вышел во двор, и глянув на часы, неторопливо двинулся к школе, поглядывая иногда на хмурящееся небо. В этом году, по словам москвичей, засентябрило достаточно рано, и хотя синоптики позже обещают бабье лето, пока погода стоит самая что ни есть грибная.

Несмотря на раннее время, к школе уже тянутся ниточки мышиного цвета. Кто-то нехотя, в виде необходимости сдуть домашнее задание, не сделанное вчера по безусловно важным причинам, кто-то по пионерским или комсомольским делам, ну а большинство — просто из желания погонять перед уроками в футбол или в казаки-разбойники.

Ещё раз глянув на часы, решаю сделать вокруг школы круг почёта. Ещё очень рано, а подпирать стенку возле кабинета желания особого нет.

— Да тьфу ты… не пугай так больше! — попросил меня знакомый парень из параллельного класса, поднимая с земли брошенную было папироску, — Здорово, Мишаня!

— Здоров, Серый! — крепко жму протянутую руку, а потом и руки всех остальных балбесов из этой компании.

— Покуришь? — предлагает мне школьный хулиган, гроза района и окрестностей, а заодно и внук кандидата в Члены Политбюро, циник и антисоветчик, бравирующий этим, но не стесняющийся пользоваться всеми благами, которые он получает от Системы в силу происхождения.

— Нет, благодарю, — отказываюсь я, приваливаясь спиной к стене и прикрывая глаза, — я так… в хорошей компании подкоптиться.

Компания, на самом деле, так себе — не лучше, но и не хуже других, но, чего не отнять, социально активны. Ну и так… меру знают. Повышенная задиристость и шило в жопе есть у каждого из них, но заведомо слабых они не гнобят, мелочь не отжимают и откровенными гнусностями не занимаются. А все эти разборки с мальчишками из других школ и районов… ну, хочется им, так и пусть! Повзрослеют.

— … а я ему — н-на! — лихо сплёвывает Саня, — Шикарный бланш был! А то ишь… девочек наших обижать!

' — Идейные, — мысленно ставлю галочку, — за справедливость! Как бы…'

Постояв с ними и отметившись, что я свой парень, социально активный и адаптабельный, нарезал ещё один круг вокруг школы в ожидании комсорга. Словечко там, рукопожатие здесь…

Я, по памяти прежней жизни, держусь настороженно, но то ли школа сейчас другая, то ли время. «На зуб» меня в первые несколько дней попробовали, но можно сказать — деликатно.

Убедившись, что я адекватный, умею ладить с коллективом, не растворяясь в его коллективных интересах, хорошо учусь и могу постоять за себя, выдерживая прессинг, не начиная сразу же размахивать кулаками, меня приняли. Не сразу и не безоговорочно, процесс принятия и инициации ещё идёт и ко мне ещё приглядываются, но в целом — ок, и это странно…

Вот умом понимаю, что как раз это — нормально, но прошлый опыт, очень и очень жёсткий и токсичный, мешает.

— Та-ак… — глянув ещё раз на часы, иду на второй этаж, здороваясь с техничкой тетёй Машей, склочницей и хамкой, защищённой своим пролетарским статусом так, что лучше не придумаешь.

— Ишь… — вместо приветствия пробурчала она, смерив меня нехорошим взглядом, и, подхватив швабру наперевес, двинулась в