Перекрестки - Франзен Джонатан

– Что происходит? – Преподобный Хефле вырос как из-под земли.

– Ничего, – ответил Перри. – Мы вели интересную беседу с ребе Майером и преподобным Адамом, а ваша жена помешала.

Миссис Хефле что-то прошептала на ухо мужу. Он угрюмо кивнул.

– Перри, спасибо, что пришел. Но…

– Но что? Мне пора уходить? Не я же это затеял.

Преподобный Хефле мягко взял его за плечо. Перри стряхнул его руку – резче, чем следовало бы. Он понимал, что надо бы успокоиться, но голова его пылала.

– Вот о чем я и говорю, – громко произнес он. – Что бы я ни делал, вечно оказываюсь неправым. Вы все спасете души, я же, видимо, проклят. Думаете, мне нравится, что я проклят? – Он всхлипнул от жалости к себе. – Я делаю, что могу!

В гостиной воцарилась глубокая тишина. Перри сквозь слезы видел, что на него устремлены двадцать пар глаз клириков и их супруг. И среди них, к его смятению и стыду, были глаза матери, стоящей в дверях.

Бекки в длинном синем пальто спешила примолкшими улицами (тишина стояла такая, что казалось, слышен шелест летящих снежинок), торопливо шагала по Пирсиг-авеню, а мимо нее, точно погребальная процессия, ползли машины с притушенными снегом фарами. Бекки словно опаздывала на свидание, на которое полчаса назад вовсе не собиралась. Ей срочно нужно было увидеть Таннера, дать ему возможность загладить вину. Если же не получится, то хоть показать ему, что ей наплевать, – явится на концерт, пусть Таннер видит, как ее ценят, пусть гадает, как она относится к нему.

У Первой реформатской чистили снег три десятиклассника из “Перекрестков” – судя по рвению, добровольно. Бекки поздоровалась, с удовольствием назвав каждого из них по имени: и в “Перекрестках” она понемногу завоевывала столь же широкую популярность, какой пользовалась в школе. Знала она поименно и девушек возле ящика для денег в вестибюле зала собраний. До концерта было еще полчаса, но в зале уже толпились бывшие участники “Перекрестков” и прочие гости, заплатившие за вход, в воздухе висел дым. В тени высокой сцены мерцали огоньки усилителей. Участники “Перекрестков”, зарабатывающие часы для весенней поездки, таскали ящики с газировкой, расставляли столики с десертами и рождественскими кексами, испеченными другими участниками, которые тоже зарабатывали часы.

Бекки с тревогой вспомнила, что и ей пора зарабатывать часы. Нужно сорок, у нее ноль, а до весенней поездки три месяца. Неприятная мысль, но Бекки надеялась, что ради нее сделают исключение.

К ней подошли Ким Перкинс и Дэвид Гойя, с недавнего времени парочка. Лицо у Дэвида было какое-то лошадиное, волосенки до странности жидкие, и Бекки нипочем не захотелось бы с ним целоваться, но она понимала, что для Ким он – тихая гавань. Он так давно курил траву, что казался совершенно безобидным.

– Психи захватили дурдом, – мрачно изрек Дэвид.

– Ага, – откликнулась Бекки, – тут есть хоть кто-то старше двадцати?

– Эмброуз прячется у себя в кабинете. Так что за нами никто не следит.

– Кстати… – Ким выразительно кашлянула. Она набрала несколько фунтов, словно стремилась сгладить разницу между собой и Дэвидом. Ким пришла в комбинезоне и без макияжа.

– Да, может, ты нам поможешь? – подхватил Дэвид. – Мы тут поспорили. Ким утверждает, что концерт – публичное мероприятие, а не занятие “Перекрестков”. Я же настаиваю, что это занятие “Перекрестков”: взгляни хоть на афиши. Я полагаю, ты лицо незаинтересованное, вот и скажи, кто из нас прав.

– Извини, – ответила Бекки, – не заинтересованное в чем?

– Правило номер два. На занятиях “Перекрестков” никакой выпивки и наркотиков.

– А…

– Зря я тебе сказал. Теперь ты ответишь предвзято.

– Не знаю, почувствовала ли ты запах, когда заходила в церковь, – добавила Ким, – но выпускники вовсю шмалят на парковке. Как перед обычным концертом. Поэтому я и говорю: это обычный концерт.

– Это церковное мероприятие, – возразил Дэвид. – Чтобы собрать денег для группы. У меня всё, ваша честь.

– Ох, ребята. – Бекки обрадовалась, что ее выбрали арбитром. – Думаю, Дэвид прав.

– Ой, да ладно, – ответила Ким. – Пятница же.

– Четверг, – поправил Дэвид.

– Я всего лишь сказала, что думаю, – проговорила Бекки.

– Ладно, тогда другой вопрос. А если бы мы накурились днем, не в церкви, и пришли на концерт самую малость под кайфом. Это против правил?

– Ты ступила на скользкий путь, – предостерег Дэвид.

– Пусть Бекки ответит.

– Думаю, дело в том, – сказала Бекки, – в чем смысл этого правила.

– Смысл правила в том, – произнес Дэвид, – чтобы родители не возникали из-за “Перекрестков”.

– Не соглашусь, – заметила Ким. – Мне кажется, смысл правила в том, что под кайфом человек не способен строить искренние отношения.

– А секс тогда почему под запретом? Правило номер один. Дело явно в репутации группы.

– Нет, тут то же самое, что и с наркотиками. Секс – помеха для отношений, которые мы должны строить друг с другом на занятиях “Перекрестков”. Потому что секс, конечно, штука мощная, но чувства не те.

– Г-мм.

– А может, и потому, и поэтому, – предположила Бекки.

– Я считаю, – заявила Ким, – что сегодня мы пришли не на занятие “Перекрестков”. А просто послушать музыку. И если бы по пути сюда мы покурили травы, не на территории церкви, кому какая разница?

Дэвид обратился к Бекки:

– Согласна? Нет?

Бекки улыбнулась.

– Лично я склоняюсь к тому, что Ким все же права, – добавил Дэвид.

Бекки с улыбкой обвела взглядом зал. Сквозь просвет в толпе, средь бывших участников “Перекрестков”, мелькнула замшевая куртка. Бекки поняла, что это Таннер, потому что его обнимала эта коротышка, Настоящая Женщина, ее всклокоченная голова доставала ему до ребер. Она обнимала его уверенно, точно свою собственность. Улыбка сползла с лица Бекки.

– Делайте что хотите, – сказала она.

– Хильдебрандт разрешает! – обрадовалась Ким.

– Причем без всякого личного интереса, – добавил Дэвид, – я ведь не ошибаюсь?

Замшевая с бахромой рука Таннера обвивала Настоящую Женщину. Бекки осознала, что зря пришла на концерт. Ей нравились Ким и Дэвид, но они не были ее задушевными друзьями. Как и прочие участники “Перекрестков”. И Таннеру она могла доказать разве что свою поверхностную популярность. Испугавшись, что снова расплачется, Бекки подумывала развернуться и уйти, но Ким и Дэвид смотрели на нее выжидающе.

– Что? – спросила она.

– А ты не хочешь к нам присоединиться? – непринужденно предложил Дэвид.

Она догадалась, что их тревожит правило номер три: всякий, кто не донесет на нарушителя, считается нарушителем.

– Вы не доверяете мне?

– Не в этом дело, – ответила Ким. – Ты сама говорила, тут нет ничего такого.

– Простое дружеское предложение, – добавил Дэвид.

Давным-давно Клем припугнул Бекки: человеческий мозг – прибор слишком тонкий, чтобы подвергать его химическому воздействию, и ее никогда не тянуло попробовать марихуану. Но теперь, хотя Бекки видела в вестибюле и другие знакомые лица, ей казалось, что выбора нет: или уйти домой, или отправиться с новыми друзьями. Разве спокойная жизнь не зло? Разве она вступила в “Перекрестки” не затем, чтобы стать смелее? Чтобы научиться рисковать? Да и что может быть хуже, чем наблюдать, как Таннер обжимается с Лорой Добрински. По крайней мере, друзья зовут ее с собой.

– Нет, конечно, – ответила она, – то есть да, спасибо. С удовольствием.

Это согласие значило для нее куда больше, чем для Дэвида. Тот просто развернулся и пошел следом за Ким, направившейся к запасному выходу возле сцены. От толпы, точно по невидимому знаку, отделились две двенадцатиклассницы, Дарра Джерниган и Кэрол Пинелла, и присоединились к Ким. Когда Дэвид и Бекки нагнали их, от прилива крови к мозгу ей казалось, будто она уже пребывает в измененном состоянии сознания.

За дверью запасного выхода, на лестнице, ведшей на церковный чердак, была вторая дверь, которую оказалось не так-то просто открыть наружу, в снег (и вдобавок опасно, с точки зрения противопожарных норм). Они вышли в узкий проулок, освещенный лишь небом Большого Чикаго и огороженный подпорной стеной по границе церковных владений. Отдавая дань правилам, взобрались на заснеженную траву над стеной. Бекки старалась держаться поближе к Дэвиду, так ей было спокойнее, ведь он один из лучших друзей Перри.