Несокрушимые - Игорь Лощилов

Этим же утром ключник Пимен пришёл в гости к своему приятелю Макару из дворцового приказа. Посудачили о делах, помыли господские косточки, и Пимен между прочим поинтересовался нынешним царским недугом.

   — Недавно заклад у него случился, — со знанием говорил Макар, — иначе сказать, заперло снизу. Призвали немчуру-трубочиста, он дымоход пробил, теперь льёт гак, что не остановишь. Кровушкой царь-батюшка исходит, смертным криком воет, на весь дворец слышно.

   — О, Господи, неужто лекаря сделать ничего не могут?

   — Стараются, да ить трудно. У тебя зуб болел?

   — Ну как же, давеча чуть на стенку не лез, такое, скажу тебе...

   — Вот, а тут сто зубов и все болят.

   — Как сто, где?

   — Всё там же, в нашем царском заду, совсем его почечуй замучил.

Пимен почесал голову и как бы в раздумье проговорил:

   — Есть у нас на подворье лекаришка, он эту болесть в одночасье лечит.

   — Как?

   — Да так, травой и заговором. Сам евонную похвальбу слышал и людей видал, кому он зубы рвал.

   — Какие зубы, где?

   — Да там же, где у твово царя-батюшки.

   — А-а...

Разговор как бы ненароком переменился, однако Пимен своего приятеля знал, он на таких услугах в люди вышел. С царскими лекарями в то время разговаривали коротко: не вылечил — мешок на голову и в воду, вылечил — наградят и оставят до следующей болезни, так что в конце концов всё равно воды не миновать. На то и рассчитывал хитроумный ключник.

Вечером на подворье пришёл приказ постельничего о немедленной присылке знахаря для лечения царской болезни. Палицын возмутился: мы-де живём Божиим промыслом и никаких иных лукавств не имеем, однако посланец был строг и неумолим. Келарь и сам знал, что против дворцового приказа спорить бесполезно, оттуда могут повелеть хоть что, хоть тучи разогнать, тогда бегай и надувай щёки, пусть без толка, но усердие выкажи. Хорошо, сказал, будет исполнено. Послал за ключником — где у нас такой-сякой? Тот указал на Антипа, и келарь испугался: во всех случаях, успешным или неуспешным выйдет лечение, происшедшее скрыть не удастся и каково будет узнать Гермогену, что в его епархии дают приют знахарям и прочим чаровникам, которыми он постоянно попрекает государя? А если ещё выяснится, что тот же человек принёс весть о боярском заговоре? Живое воображение Палицына заработало вовсю, ему так и слышался строгий голос Гермогена: «Не бери приноса от мздоимца, не лечись у шелудивого...» Призванный пред его очи Антип не выказал ни малейшего беспокойства. Он действительно иногда помогает хворым, но о царской болезни не имеет никакого понятия и вряд ли сможет чем-нибудь помочь.

   — Но как узнали о тебе во дворце?! — воскликнул Палицын.

Антип посмотрел на Пимена, который в присутствии келаря всегда натягивал на себя маску услужливости, и сказал:

   — Вы его спросите.

Пимен выказал возмущение, и такое неистовое, что имелись все основания сомневаться в его искренности.

   — Скажешь, не ходил во дворец и на меня не показывал?

   — Много чести, — фыркнул Пимен.

   — И на патриарший двор не бегаешь с доносами?

Пимен повернулся к Палицыну и обиженно проговорил:

   — Я твоей милости сколько лет служу без обману, почто дозволяешь всякому пришлецу глумиться?

Палицын выглядел растерянным, в делах такого рода он себя уверенным не чувствовал, и Антип пришёл к нему на помощь.

   — Врёт он насчёт без обману, сдаётся, он не только тебе служит.

Келарь растерянно переводил взгляд с одного на другого.

   — Видит истинный Бог, вот те крест, окромя твоей милости иных не знаю! — исступлённо повторял Пимен.

   — Тогда поглядим, какова вера твоему слову, — сказал Антип и обратился к келарю. — Вели, отче, братьев своих сюда позвать.

Келарь повиновался, скоро его палата стала наполняться, братья входили и тревожно переглядывались. Антип сказал так:

   — Ведомо стало, что среди вас имеется некто, предающийся тайным шептаниям о делах обители. Не в угол сор заметает, как ведётся в добром доме, а на показ иным выносит и худую славу на братьев налыгает. Отец Авраамий просил меня вывести этого шептуна на чистую воду, желаете ли вы того же?

По палате пронёсся согласный ответ. Антип достал из ларца два камешка и сказал:

   — Это верь-камни, они не терпят лжи, сразу переменяют цвет: белый становится чёрным, а чёрный — белым. Я буду задавать один и тот же вопрос, каждый после ответа заглянет в ларец и скажет, какой цвет у камня, согласны? — Он подошёл к ветхому старцу и спросил: — Отец Елизарий, говоришь ли ты кому-нибудь на стороне о том, что творится в обители?

   — Господь с тобой, стар я для таких дел.

   — Посмотри на камень, какого он цвета?

   — Белый.

   — Воистину так. А ты, отец Варлаам?

   — За стены давно не хожу и ни с кем из посторонних не глаголю, вот те крест!

   — Какого цвета камень?

   — Белый.

   — Воистину так.

Антип обошёл всех, получая от каждого неизменный ответ. Настала очередь Пимена.

   — А что скажешь ты?

   — То же, что и давече: никому ничего...

   — Какого цвета камень?

   — Белый.

Антип стал обносить ларец и показывать его содержимое. Старцы заглядывали и отшатывались, среди них всё явственнее звучал негодующий ропот. Последним заглянул сам Авраамий и вскричал:

   — Ты нам соврал, брат Пимен, камень не снёс твоей лжи и переменил цвет!

Пимен растерянно забормотал оправдание. Антип вытряхнул на руку содержимое ларьца — камень действительно был чёрным — и пояснил:

   — Через некоторое время после того, как воочию явлено лукавство этого человека, он снова вернёт свой цвет.

Елизарий, один из самых праведных старцев, глянул на присмиревшего Пимена и вынес свой приговор:

   — Ты избрал язык лукавых и безвинно обрёк многих братьев в добычу, пойду совершу заупокойную молитву, отныне для меня ты умер...

   — Подожди, брат, и я с тобой! И я, и я! — раздались голоса. Палата быстро опустела. Палицын осуждающе покачал головой и произнёс:

   — А у меня свой приговор: сам иди на государев двор заместо знахаря!

Пимен пал на колени.

   — Ослобони, святой отец, от позора, ну, какой я знахарь? Дай другое какое наказание, всё стерплю, а от этого ослобони!

   — Ничего, ничего, рыл яму другому, теперь сам в неё прыгай, узнаешь каково, — философски рассудил Палицын. Потом, когда остались одни, он оценивающее оглядел Антипа и сказал: — Хорошо, что уличил шептуна, а всё ж негоже в святой обители кудесить.

   — Что ты, отче, я и в мыслях не держал.

   — Как же с цветом наколдовал?

   — Никак. Я Пимену в отличие от других показал чёрный камень, он же, поверив, что тот при вранье меняет цвет, порешил схитрить и назвал чёрное белым. Сам себя перехитрил.

У Палицына вытянулось лицо.

   — Выходит, кабы Пимен на наживку не клюнул, так и не поймался бы. Ну, ловкач... Как же ты его заподозрил?

Антип пожал плечами.

   — У меня на плутов глаз остёр...

   — Тогда тебе сам Бог велел общему делу послужить! Езжай с нашими братьями в Смоленск, там сейчас острый глаз особенно понадобится.

Антип стал отказываться, ссылаясь на положение жены. Авраамий заявил, что возьмёт её на подворье и учредит самый бережный присмотр. Так же легко разбивались и другие доводы, он умел быть настойчивым, и Антипу не оставалось ничего иного, как согласиться.

Сборы оказались недолгими, уже утром следующего дня небольшой братский отряд выступил в дорогу. В это же время бывший ключник стоял на коленях перед царским постельничим и признавался в своём оговоре. Постельничий ничего не хотел слушать, он уже обнадёжил государя о скором приходе нового чудодея, слова присланного из подворья счёл за блажь и для начала приказал его выпороть. Пимена учили по всем дворцовым правилам, так что в конце концов вынудили согласиться на всё, что потребуется. В каком-то полубеспамятстве приказал он принести трав, первых, что пришли в голову, сделал из них отвар и отослал на пользование царю. Как ни странно, но тому полегчало, и Пимена выпороли опять за то, что сначала отказывался от лечебы. С тех пор его никто не видел.

В то время как Одигитрия начинала свой путь к Смоленску, в пограничный Велиж прибыл Михаил Молчанов с письмом московских заговорщиков. Здесь началовал его давний приятель Александр Гонсевский, королевский посол в Московии при Лжедимитрии I. То развесёлое время было памятно обоим. Нескончаемые пиры и молодецкие забавы, шумное веселье и бессовестные оргии — всё это сблизило их, хотя и ненадолго. Падение Лжедимитрия имело роковые последствия для каждого: Гонсевского задержали в Москве как заложника, а Молчанова вынудили удариться в бега. Польская сторона решительно требовала возвращения задержанного посольства, Гонсевский думал, что это король заботится о своём верном слуге, на самом же деле решительность диктовалась лишь практикой межгосударственных отношений. Когда Гонсевский наконец вернулся, у трона толпились новые люди, пуще всего опасающиеся появления прежних любимчиков, и ему пришлось довольствоваться скромной должностью велижского старосты.