Несокрушимые - Игорь Лощилов

Нововведения принесли плоды: осведомители на известия не скупились, о том, что творилось за кордоном, Шеин хорошо знал и старательно извещал Шуйского. Однако царь, несмотря на грядущую опасность, продолжал требовать присылки ратных людей для подкрепления Скопина. Воевода подчинился и отправил в начале лета Якова Борятинского со стрельцами, уменьшив смоленский гарнизон более чем наполовину.

О скором вторжении королевских войск Шеин узнал своевременно. В первой половине июля из Польши пришло сообщение: «Короля чают под Смоленск к спасову дни, а не будет к спасову дни, и король будет подлинно под Смоленск к оспожину дни[7]». Между тем крепостной гарнизон насчитывал менее тысячи человек без всякой надежды на его пополнение извне. Стало ясно, что город придётся защищать собственными силами; 15 июля городской совет объявил о формировании осадной армии и призвал горожан вступать в её ряды. Простой люд, особенно посадские, откликнулись быстрее прочих, к ним присоединились беглецы из окрестных мест, и скоро посадская часть армии перевалила за две тысячи человек. Но что это были за люди? Торговый и ремесленный люд, не навычный к ратному делу, без оружия и припасов, без средств на их приобретение. Таковыми же оказались охотники из сбегавшихся отовсюду крестьян. Этих людей следовало привести хоть в какой-нибудь порядок. Воевода действовал строго, поблажек и скидок никому не делал, почти каждый день устраивал смотры новоприбывшим.

Новичка, как ни осанится, видно за версту: шагает нелепо, руками невпопад машет, говорит невнятно. Воевода насмешек не допускал, а если и смеялся, то со всеми вместе, деловито обходил будущих бойцов, проверял навыки и соответственно им делал расстановки. Указал на самую высокую Днепровскую башню — сколько до неё? Посыпались разные ответы, одного, сказавшего ерунду, послал отмерять шаги, другого, остроглазого, назвавшегося Гришкой, велел определить в дозорные. Подошёл к другой кучке томящихся и спросил:

   — Когда баба на яйцах сидит?

Губатенький рыжий парень осклабился:

   — Дык, известно когда, гы...ы...

Стоявший рядом крепыш со сметливым взглядом сказал:

   — Когда литые ядра кончаются.

Это так: бабой называли короткоствольную пушку навесного боя, из которой стреляли как литыми, так и каменными ядрами — яйцами. Шеин одобрительно кивнул.

   — Как звать?

   — Ивашкой.

   — В пушкари его!

Пошёл дальше, наткнулся на группу зевак, глазеющих на облепленные галками кресты Успенского собора.

   — Ну-ка, сочтите птиц, кто быстрее?

В ответ послышались робкие голоса, внезапно их перекрыл разбойничий свист, такой пронзительный, что стая с шумом взвилась в небо.

   — Ни одной! — задорно выкрикнул свистевший. Выходку поддержали смехом, не удержался и сам воевода, окинул взглядом озорника — как звать?

   — Егором, — отозвался тот.

   — Грамоту знаешь?

   — Не ведаю.

Шеин обернулся к сопровождавшим и приказал:

   — Этого в десятники, мне находчивые поболее грамотеев надобны.

Ни одно воеводское слово не пропадало втуне, за этим следил подьячий Филька, следовавший за Шеиным, словно на короткой привязке. За поясом у него была склянка с чернилами, в руках гусиное перо и синяя книжица, в которую заносились воеводские указания. Правда, делалось это скорее для вида, ибо маленький Филька отличался необыкновенной памятью, уж если что-нибудь в неё попадёт, то, как в хорошем леднике, будет храниться долго. Ему с такой головой цены бы не было, кабы не пагубная страсть к вину, такая неизбывная, что строгий воевода и тот закрывал глаза. Филька, чувствуя высокое покровительство, не стеснялся выказывать свой дурной нрав даже перед высокими людьми, отчего имел много недоброжелателей.

Вслед за Филькой шёл ещё один сопровождающий — Михаил Борисов. Огромного роста, на голову выше самого Шеина, зычноголосый, он служил для передачи приказов воеводы и громких разносов от его имени. Особенно был незаменим на приёмах чужеземцев из-за франтоватой представительности и знаний правил европейского политеса. По созвучию с именем Шеина и в явную насмешку его прозвали «малым воеводой».

Изредка в свите появлялся и второй воевода, князь Пётр Иванович Горчаков. В его ведении находилась приказная изба, где писались воеводские распоряжения и вёлся учёт воинского дела, а также тайный сыск. Князь был стар, держался в тени молодого начальника и никогда ему не перечил, да Шеин и не потерпел бы у себя строптивого помощника. Однако преклонные годы не мешали проявлять ему завидное служебное рвение, единственной слабостью, заставлявшей время от времени отвлекаться от службы, являлась его дочь, которую он безумно любил, но держал в особенной строгости, готовя ей какую-то исключительную судьбу. Князь исчезал так же незаметно, как появлялся, по-видимому, просто отслеживал жизнь хлопотливого военного хозяйства, и тогда как по волшебству возникал его помощник Гаврила, с помощью которого приказная изба обеспечивала своё постоянное представительство при первом воеводе.

Так обычно и ходили по крепости: впереди Шеин, рядом Филька, его ходячая память, чуть поодаль Михайла с Гаврилой. Эти двое поневоле держались вместе, их объединяла ненависть к Фильке, маленькому подленькому человечку, который хорошо знал подноготную каждого и при случае мог нашептать всякое.

Как ни старался Шеин, формирование осадной армии шло недостаточно быстро, к тому же стало ясно, что одними добровольцами не обойтись. 18 августа он издал приказ о принудительном сборе даточных людей по шесть человек с сохи, равно со всех: «с дворянских, и детей боярских поместий, и с вотчин, и с церковных земель». Бойцы должны быть вооружены — «с пищали и топоры», иметь корм и ратный припас. Смотр даточных людей был назначен на Семёнов день[8].

Незадолго до срока смоленский богатей Степан Булыга встретил как бы невзначай Фильку, позвал в кабак и отменно попотчевал вином. И только приступил к разговору, как появился Митяй, горбун с острым лицом и по-птичьи выпирающей грудью. Был он известен своим скандальным нравом, везде ему чудились ложь и обман, что непременно требовало сурового обличительства. Он делал это невзирая на лица, и всё сходило ему с рук — что возьмёшь с убогого? Глянул Митяй на разом осёкшегося Булыгу и пригрозил пальцем:

   — Опять что умышляешь? Гляди, уловишься своими ухищрениями, деньгою души не выкупишь.

Булыга выругался, не дадут, дескать, с человеком спокойно посидеть, и пригласил Фильку к себе домой. Поднеся ещё зелья, завёл разговор о том, как бы скостить воеводскую повинность. Филька уже еле языком ворочал, но память совсем не отшибло. Как же, пробормотал, помню, у тебя поместья иным на зависть и выставлять по воеводскому указу 20 человек со снаряжением, оружием и кормом.

   — Отколь столько взять? Все земли пограблены, деревеньки сожжены, людишки по лесам разбежались.

   — Ты воеводе о том скажи, он всему голова.

   — Что воевода, я тебе говорю, — Булыга тяжело встал, опираясь на сучковатую палку, и вынул из ларя дорогой пояс: — Прими в дар от чистого сердца.

Филька взял пояс, прикинул так сяк и стал изворачивать. Булыга с опаской следил за его неверными движениями — не переборщил ли с угощением? Но нет, извернул так, что вышло упомянутое число — 20. Вздохнул:

   — Как ни крути, всё одно лебёдушка выходит, а она есть хочет, — и позвенькал пряжкой, означавшей клюв прожорливой птицы.

Булыга вынул кошель и положил возле себя.

   — Ну-ка, ещё попробуй.

Филька покосился на кошель и потянул за пряжку, с которой начиналась первая цифра. По мере того как двойка выпрямлялась, кошель двигался в его сторону, и когда она превратилась в единицу, оказался совсем рядом. Филька нерешительно пробормотал:

   — Воевода счёт знает, его не оманешь, приказал, чтоб собрали 512 даточных, и всё тут.

   — Собери, как сказано, кому накинь, с кого убавь, не тебя учить.

Филька более не колебался, и кошель исчез в его кармане. В назначенное время состоялся смотр даточных людей, их оказалось вдвое меньше ожидаемого, они были худо одеты и плохо снаряжены. Шеин хмурился, интересовался владельцами оборванцев, приказал доложить о тех, кто уклонился от присылки людей. Филька сыпал фамилиями, о Булыге он предусмотрительно не упомянул. Продолжив свой обход, Шеин наткнулся на толпу особенно плохо одетых и среди них Митяя.

   — А это что за чудо?

Митяй сделал загадочное лицо и провозгласил:

   — Тучные тельцы обступили тебя, они алкают и всё им мало.

   — Убрать! — коротко приказал Шеин.

Митяй, вырываясь из рук стражников, вскричал:

   — Умный правитель не обижает утеснённых, а корыстолюбцы хитрят, пользуясь твоим неведением.

Шеин дал знак стрельцам и остановился.

   — Говори, коли знаешь.

   — Слова не надобны, когда вопиет коварство! Погляди на сих доблих воинов, присланных нашими богатеями! Выкатились от жира глаза их, но бродят в сердце нечестивые помыслы и желание уклониться от законной повинности.