Чёрные ангелы в белых одеждах - Вильям Козлов

— Я читал Библию, — сказал Вадим, — Великая книга. А большевики вместо книг тысячелетней мудрости подсунули нам насквозь фальшивый марксизм-ленинизм… Чего же удивляться, что в России народились поколения неверующих, не боящихся грешить, разрушать храмы, плевать на иконы и молиться лишь одному идолу — гнилой социалистической идее…

— Ты веришь в Бога, Вадим, — сказала Вера. — И тоже в своего…

— А Бог нас не осудит? — обнимая ее, пробормотал он.

— Бог сказал людям и всему живому на земле: «Плодитесь и размножайтесь…» — целуя его, прошептала она.

К досаде Вадима, все произошло так суетливо и быстро, что Вера наверняка не смогла получить удовольствие, хотя и вида не подала: целовала его, гладила тонкими чуткими пальцами по груди, спине, а он отрешенно лежал рядом и, глядя в белоснежный, только что побеленный потолок, думал, что Лина была бы недовольна им… В своих любовных отношениях с женщинами он пришел к мысли, что только тогда получаешь полное чувственное удовлетворение, когда перед этим доставишь его женщине. И поэтому изо всех сил сдерживал себя, а тут не смог… На глазах угловатая тонконогая девчонка Лина Москвина становилась опытной любовницей: и если поначалу он учил ее любовным играм, то позже Лина наставляла его, если так можно сказать, приспосабливала его для себя. Ее чувственность пробуждалась постепенно, и лишь когда они получили квартиру и стали жить вместе, Лина по-настоящему раскрылась как женщина. В ней пробудилась страсть и на первых порах она изматывала Вадима в постели. Иногда в самый неподходящий момент она начинала приставать, отвлекать от какого-то дела. Лишь в последние годы они достигли полной гармонии. Вадим ей ни разу не изменил, и сейчас уверен, что до встречи с Томом Блондином и Лина ему не изменяла. Они доставляли друг другу такое наслаждение, что, казалось, лучше и глубже оно уже и быть не может. Если вечером предстояло им быть вместе, то уже в течение всего дня исподволь нарастало желание, каждое прикосновение друг к другу возбуждало, иногда Вадим не выдерживал и в обед — обедали они дома — пытался поторопить событие, но Лина мягко отстраняла, смеясь, говорила, что до вечера не умрет, а ей хочется именно вечером лечь с ним в постель, оставить на низкой тумбочке ночник и не торопясь наслаждаться любовью, а сейчас еще день, им нужно на работу… И действительно, вторая половина дня в предвкушении вечера проходила в некоей приподнятости, в ожидании приятного… А тут все нахлынуло внезапно, разве можно с такими соблазнительными белыми ногами и круглым задом и в такой позе крутиться перед самым носом мужчины, который уже давно не имел женщину?..

Будто прочитав его тайные мысли, Вера провела пальцами по его мускулистой выпуклой груди и сказала:

— О ней думаешь, о своей Аэлите?

— Стараюсь не думать, — честно признался он.

— Помнишь, мы с тобой были совсем маленькими, я с родителями пришла к вам в гости, — стала рассказывать Вера. — Взрослые сидели за столом, был Новый год, по-моему, пятьдесят второй. Да, перед смертью Сталина… Твой отец сказал: «Арсений, давай поженим Веру и Вадима?». Я понимаю, это была застольная шутка, но я почему-то приняла все всерьез… Сколько лет-то мне было тогда? Восемь? Наверное, до третьего класса я считала тебя своим женихом…

— Я не помню, Синица, — улыбнулся Вадим, — Но ты мне нравилась. Там, на турбазе, я тебя часто вспоминал.

— Даже не написал, — упрекнула она.

— Не забывай, я ведь убежал, — сказал он, — Дедушка запретил мне писать в Ленинград. Сказал, что у них свои люди и на почте.

— А хотелось? — скосила она светло-голубой глаз на него. Коричневая родинка на щеке казалось передвинулась к носу.

— Не помню, — сказал Вадим. — Я и сейчас не большой любитель писать. Мы с дедушкой много лет ни от кого не получали писем.

— Да, все забываю тебе принести альбом с фотографиями, — вспомнила она. — Ты меня попросил сходить на Лиговку и забрать фотографии… Там жили другие люди, а вещи ваши… Толстая женщина поворчала, мол, шляются тут всякие, но альбом отдала…

— Огромное тебе спасибо, — обрадовался он, — У меня ведь ничего от них… не осталось.

— Завтра же принесу, — пообещала она, — Я хотела тебе переслать в Великополь, но папа сказал, что ты скоро сам приедешь… Мне было жутко интересно снова увидеть тебя! Взрослым.

— И какое же первое впечатление?

— Высокий, сильный и… далекий, чужой.

— Между нами полжизни пролегло… — погрустнев, сказал он.

— Две жизни… — эхом откликнулась она.

— А за фотографии спасибо! — сказал он, — Надо же, сохранились.

— Мама хотела сжечь, но я спрятала в папином кабинете. За книгами на самой нижней полке.

— Я готов сейчас поехать к тебе за фотографиями, — вырвалось у него.

— Я часто думала о тебе… — не слыша его, продолжала она, — И когда отец сказал, что ты живешь с дедом, где-то рядом с Пушкинскими Горами, я даже хотела поехать к тебе и привезти альбом. Я от отца узнала, что твоих родителей реабилитировали и ты можешь снова вернуться в Ленинград. Он столько писал в Москву, ходил в Большой дом…

— Благодаря твоему отцу я здесь, — сказал Вадим.

— Я очень рада! — она повернулась к нему и поцеловала. Пышная голова ее склонилась к плечу, глаза полузакрылись, и он подумал, что сейчас есть в ней что-то птичье. Крупные голубые глаза женщины заволокла, будто небо облаками, легкая дымка, на большой груди синела тонкая разветвленная жилка, она будто ручеек брала свое начало от коричневого соска-родника и, светлея, убегала к шее. У Веры большие глаза и немного напоминают глаза Аэлиты, но меньше. Таких больших глаз, как у Лины, Вадим больше ни у кого не встречал, разве что у оленух в телепередачах «В мире животных». Тоска по Лине отступала, горячее белое тело Веры возбуждало его своей готовностью к ласкам, ее длинные пальцы безошибочно находили самые чувствительные точки, поцелуи были страстными, на вид мягкие губы становились упругими, на щеках выступали розовые пятна, короткие темные ресницы трепетали.

— Не торопись, пожалуйста, — шепнула она, отстранившись от него и откинувшись назад. — Ну, иди, дорогой… Поцелуй меня сюда… О-о, а теперь сюда… — ее палец с «кровавым» ногтем прыгал с груди на шею, коснулся мочки розового уха.

На этот раз у них получилось гораздо лучше. Вера стала удивительно красивой, когда протяжный глубинный стоп полного удовлетворения вырвался из ее сжатых вспухших губ. Придя в себя, она, обрушив ему на лицо светлые волосы, благодарно поцеловала и вздохнула:

— Господи, мне так хорошо никогда не было…

Женщины часто говорят приятные слова мужчинам, но Вадим и сам почувствовал, что ей действительно было очень хорошо. Есть моменты в любви, когда даже самая коварная и опытная женщина не способна слукавить. Ему тоже было хорошо, но было и такое мгновение, когда страсть затмила разум и перед глазами вдруг возникло глазастое, улыбающееся, с прикушенными губами лицо Аэлиты, он даже зажмурился, чтобы сладостное видение не исчезло… В эту секунду, сжимая в объятиях Веру, он любил Лину.

— Я боюсь влюбиться в тебя, Вадим, — немного позже сказала Вера — Мне это вряд ли принесет счастье.

— Не будем загадывать, — расслабленно произнес он, — Только Бог знает, что у нас впереди.

— Ты говоришь избитые истины… — улыбнулась она, — Не забывай, кроме Бога существует и Дьявол.

— Ты веришь в Дьявола?

— Нечистая сила больше себя проявляет в нашей жизни, чем Божественная.

— А вот то, что мы… с тобой? Чье это проявление силы?

— Вадим, что ты несешь! — возмутилась Вера и даже отвернулась от него.

— Наверное, после того, что у нас сейчас было, я и впрямь поглупел, а дьявол как раз и овладевает человеком, когда тот теряет веру, волю… — рассмеялся Вадим, — Но мне тоже очень хорошо и спокойно с тобой, Вера. И это истинная правда. И я верю в то, во что веришь ты.

— Я знаю, ты не умеешь врать, — сказала она, — Мы ведь с тобой были с детства обручены, милый!

На это Вадим не нашелся, что ответить.

4. Горький дым отечества

В социалистическом государстве, если ты хочешь в старости получать пенсию, твой трудовой стаж не должен прерываться больше, чем на месяц. Нравится тебе или не нравится, ты должен срочно искать государственную работу. Может к тебе домой пожаловать участковый инспектор и поинтересоваться, почему ты не трудоустроен? Из всех жестоких античеловеческих лозунгов, привнесенных переворотом в России, один свято соблюдается государством: «Кто не работает, тот не ест!». Наверное, поэтому люди с высшим образованием, даже с учеными степенями, по тем или иным обстоятельствам порвавшие со своей профессией, устраивались кочегарами в котельные, ночными сторожами на складе и охраняемые территории, грузчиками в морском порту или на железной дороге. Свое собственное дело гражданин страны социализма не имел право иметь. Разве что чистильщики сапог, образовавшие свою всероссийскую корпорацию, имели крошечные ларьки, где торговали шнурками, гуталином и делали мелкий ремонт обуви.