Краткая история Англии - Саймон Дженкинс

Кабинет отреагировал в традиционном стиле, как все правительства на протяжении столетия. Столкнувшись с проблемами, он предпочел усилить контроль. В бюджетной сфере и в частном секторе экономики вводилась предусмотренная законодательством сложная политика регулирования доходов, подрывающая лозунги Хита о свободных рыночных отношениях и ведущая к дальнейшей дестабилизации обстановки, что особо сказалось на энергоснабжении. В декабре 1973 г. в стране вновь создалась ситуация, которую многие помнили со времен войны: трехдневная рабочая неделя в промышленности, длинные очереди на заправочных станциях, селективное отключение электроэнергии. Лондонские водители, которые испытывали весьма необычные ощущения, проезжая попеременно то по сверкающим огнями улицам, то в кромешной темноте, с иронией отмечали, что транспортный поток двигался гораздо свободнее на темных участках. В отчаянии горнякам повысили заработную плату на 35 %, обеспечив тем самым в последующие десять лет сокращение шахт почти в два раза.

В 1970-х гг. Британия окончательно лишилась уверенности в своих силах. Когда-то всемогущее правительство утратило способность управлять государством. Шрамы войны уже исчезли с городских улиц, но здания, которые возводились на месте прежних руин, едва ли были более привлекательными. Современная архитектура демонстрировала полное отсутствие чувства стиля. Обширные расчистки большей части центра Бирмингема, Манчестера и Ливерпуля лишили эти города привычных узнаваемых зданий, на смену им пришел мрачный городской пейзаж из бетона и асфальта. Так называемый «новый брутализм» домов-башен, торговых центров и стандартных многоквартирных домов выглядел мрачно и однообразно. Лондон едва удалось спасти от строительства «клетки» пересекающихся магистралей, которые проходили бы прямо через центр города – к северу от Риджентс-парка, – и от сноса значительной части Уайтхолла. Пока во многих городах Западной Европы, серьезно пострадавших во время войны, педантично восстанавливали городские центры в довоенном виде, английские архитекторы были скорее склонны подражать модернизму стран социалистического блока, где предпочитали расчищать развалины до основания и строить на их месте совершенно новые здания.

В феврале 1974 г. подавленный Хит объявил о досрочных выборах, вопрошая: «Кто станет управлять Британией?» После ожесточенных предвыборных дебатов электорат однозначно ответил: «Не вы». Лейбористское правительство возвращалось в тот год дважды, сначала с так называемым «подвешенным парламентом» (лейбористы победили, но не получили большинства в палате общин), а второй раз – с минимальным большинством. Однако они не могли предложить ничего нового, кроме повышения максимальной ставки подоходного налога до 83 % плюс 15 % на дивиденды – самая высокая ставка в послевоенный период. Экономическая ситуация в стране была откровенно критической. Правительство расходовало почти половину национального продукта. Инфляция составила 30 % при одновременном застое в экономике – феномен, известный как стагфляция. Какой бы ни была политика консенсуса, которой страна придерживалась начиная с 1945 г., у экономики просто не было средств ее оплачивать. Зарубежные комментаторы говорили о «чисто британском заболевании» и называли страну «европейским больным». В 1976 г. Вильсон передал свои полномочия на Даунинг-стрит, 10, своему старому коллеге по партии, полному энтузиазма Джеймсу Каллагану. Это единственный политик, который за свою карьеру занимал посты министра внутренних дел, министра иностранных дел, министра финансов и премьер-министра. «Когда я бреюсь по утрам, – мрачно сказал он как-то Вильсону, – то говорю себе, что, будь я моложе, эмигрировал бы». Правда, он добавил, что не знает куда.

Хотя нефть на дне и шельфах Северного моря добывали с 1975 г., прибыль от ее продажи была недостаточно велика, чтобы вывести казначейство из бедственного положения. В 1976 г. министр финансов Дэнис Хили был вынужден обратиться в Международный валютный фонд с просьбой о предоставлении 2,3 миллиарда фунтов займа для выхода из экономического кризиса. Чтобы вернуть эти деньги, ему пришлось сократить запланированные государственные расходы на 3 миллиарда фунтов. Каллаган и сам кардинальным образом пересмотрел свои взгляды на производственную дисциплину. Он был просто в ужасе от поведения своих старинных соратников, профсоюзов. «Что вы скажете по поводу этого чудовищного акта – прекращения работы в детских больницах без предварительного уведомления?» – вопрошал он свой кабинет министров. Он предостерегал делегатов партийной конференции 1976 г. от излюбленного приема 1940-х гг., «когда всеобщую занятость можно было обеспечить одним лишь росчерком пера министра финансов… Я со всей ответственностью заявляю вам, такого варианта больше не существует». Давний оптимизм корпоративного государства XX в. от административно-командной экономики Эттли до планового режима Вильсона уже не способен был решать вопросы, которые стояли перед страной. Именно денежно-кредитный кризис 1976 г., а не наступление эпохи тэтчеризма, ознаменовал собой конец послевоенной политики консенсуса. Правительство могло издавать законы о социальном обеспечении, но не в его силах было заставить экономику платить за него. Экономика – это не армия.

Но Каллаган говорил с глухими. Его не услышали. Как и Хита, его загнал в угол всплеск активности профсоюзов, который спровоцировал беспрецедентный рост бюджетной сферы, насчитывавшей уже 12 миллионов членов тред-юнионов. Но как политическая сила профсоюзы бились в предсмертной агонии. Связанная с многочисленными забастовками «зима недовольства»[51] 1978/79 г. чуть не закончилась всеобщей забастовкой работников госсектора. Замерзшие мусорные кучи на улицах, невероятные сообщения о телах усопших, которые никто не хоронит… Говорят, в какой-то момент премьер-министр сказал руководителям тред-юнионов: «Мы перед вами в невыгодном положении». В марте 1979 г. Каллаган утратил свое хрупкое большинство, проявив непростительную неуверенность, когда шотландские парламентарии восстали против его отказа предоставить им ограниченную автономию. Журнал The Economist поместил на обложке его портрет во всех шотландских, уэльских и ирландских регалиях. Премьер изо всех сил старался удержаться у власти, но оказался еще одним английским правителем, которого погубила «кельтская окраина». Его истинным врагом стала утрата обществом веры в способность правительства руководить государственным аппаратом, созданным за последние полстолетия.

Четырьмя годами ранее, в 1975 г., сложный и запутанный процесс выбора руководства Консервативной партией принес весьма неожиданный результат: преемником Хита стала 41-летняя Маргарет Тэтчер. Дочь бакалейщика из Грэнтема, получившая образование в Оксфорде, она никогда не была бедной девочкой из бесплатной средней школы, жестоко страдавшей от мужского шовинизма, какой она пыталась себя представить. Напротив, Тэтчер быстро поднялась вверх, опираясь на поддержку партии, готовой выдвигать талантливых женщин. Занимая пост министра образования в правительстве Хита, Тэтчер была свидетелем постыдных метаний в политике кабинета. Тэтчер была убеждена, что такое никогда не должно повториться. Говоря о социализме, она заметила: «Ни одна форма правления не подвергалась более тщательной проверке и не проходила столь долгого исследования. Это полный провал». Тэтчер всегда повторяла строчку Киплинга: «Мы получили урок, а впрок ли нам он пойдет?»[52] 3 мая 1979 г. народ Великобритании впервые избрал премьер-министром женщину. Ей и предстояло проверить пророчество Киплинга.

Тэтчеризм

1979–1990 гг

Тэтчер была «темной лошадкой». Ее собственная партия считала ее чужой, частью «крестьянского бунта» против Хита, аутсайдером, которого вскоре сменит на посту премьер-министра более приемлемый, внушающий доверие лидер. Маргарет Тэтчер была властным человеком. Она всегда производила впечатление чрезмерно холеной, чрезмерно самоуверенной мещанки, но этот образ несколько уравновешивал ее муж Дэнис, бонвиван, которого пилит жена, веселый завсегдатай гольф-клубов. Дэнис Тэтчер даже стал прототипом героя музыкальной комедии «Кто-нибудь за Дэниса?» (Anyone for Denis?). Кстати, поговаривали, что ни один из бывших коллег Тэтчер по кабинету министров за нее не голосовал.

От получившего вотум недоверия предыдущего правительства новому досталась страна, вступившая в один из самых тяжелых экономических кризисов, «европейский больной», как называли Великобританию в середине 1970-х гг. При всех своих консервативных правых взглядах Тэтчер пришла во власть, не имея готового программного документа, а только с истовой убежденностью, что проклятие британской экономики заключается в ограничении свободы торговли и излишней зависимости всех граждан от государства. Она утверждала, что Хит, Вильсон и Каллаган не смогли удержаться на плаву из-за своего безволия. «Мы голосовали не за ее убеждения, а за ее убежденность», – сказал один из ее коллег. На пороге резиденции премьер-министра на Даунинг-стрит, 10, Тэтчер цитировала Франциска Ассизского: «Туда, где раздор, позвольте принести гармонию». Но делать этого она не собиралась. При инфляции в 22 % новый канцлер казначейства сэр Джеффри Хау оказался столь же суровым и жестким, как Сноуден в 1931 г. Его бюджет 1979 г. снизил верхние ставки подоходного налога с 83 до 60 %. Защищая государственные пособия, он сократил государственные расходы во время быстрого роста инфляции. Популярность правительства резко сократилась: в его поддержку выступали не более 20 % населения. Тэтчер оставалась непреклонной. Она считала, что не отступит, даже если количество безработных перевалит через отметку 2 миллиона. Премьер снова и снова повторяла: «У нас нет другого выхода». На самом деле она вторила словам Каллагана 1976 г.