Нежность и ненависть - Карла Николь

– Я в порядке… Все хорошо? Я сделал что-то не так?

– Конечно, нет, – говорит Харука. – Почему ты так думаешь?

– Я не уверен. Атмосфера немного напряженная? – Я смотрю на Джуна, когда говорю это. Он смотрит на меня в ответ. Ониксовые радужки непроницаемы. Он ничего не говорит.

– Ты знаешь, кто ты, Джэ? – спрашивает Нино.

– Я врач, – автоматически отвечаю я. – С тревожностью…

– Нет. – Харука улыбается. – Твой ранг, Джэ, как вампира.

Я моргаю. Какой у меня ранг? Откуда, черт возьми, мне знать? Я так занят тем, чтобы не наклониться и не лизнуть этого восхитительно пахнущего мужчину рядом со мной. Если бы я мог просто лизнуть его один раз, может быть, я смог бы сосредоточиться на других вещах? Я знаю, что ранее его уже лизал… но это было ранее.

– Не знаю, – признаюсь я. – Это что-то, что обычно чувствуют вампиры?

Харука откидывается на спинку, затем смотрит на Нино, тот улыбается, как будто он впечатлен.

– Полагаю, ты прав, – говорит Нино. – Когда мы рождаемся, это просто то, что нам говорят окружающие нас вампиры… Я никогда не задумывался об этом.

– Ты чистокровный, Джэ, – просто говорит Харука. И больше ничего.

Я услышал слова… а после них он произнес мое имя. Но нет ощущения, что он говорит со мной. Я врач со странной реакцией на высокоранговых вампиров. Кроме того, мне нравится пить кровь Джуна. А еще мне нравится лизать его… и спать с ним. Это все. Я в двух словах. О, и я бисексуал. Но если ты не планируешь со мной встречаться, это не твое дело.

– Джэ? Вы меня слышали? – Спрашивает Харука.

Я киваю.

– Угу.

Нино вдруг смеется, нарушая странную тишину. Он качает головой:

– Ноль реакции.

– Потому что я не знаю, что это значит, – объясняю я. – Что мне делать по-другому? Я знаю, что это означает в контексте вашей культуры…

– Джэ, – терпеливо говорит Харука. – Вы часть нашей культуры. Мы все ранговые вампиры в этом доме. Вы не чужак. Вы один из нас. Вы чистокровный. Понимаете?

Тишина. Я слушаю, а мое сердце бешено бьется в груди. В горле пересохло, и когда я говорю, мой голос звучит тише, чем я хотел бы.

– Но мой отец… Даже если моя мать, возможно, была вампиром, мой отец наверняка человек. Как я могу быть чистокровным с отцом-человеком?

– Родословная чистокровных вампиров сильна… особенно если она чиста, – говорит Харука. – Это предположение, но представьте, что ваша вампирская природа кристаллизовалась и дремала, изолированная глубоко внутри вашей ДНК и непрерывно передаваемая из поколения в поколение. Мощная в своем анабиозе, но неспособная по-настоящему процветать.

Когда она получила необходимые ей ресурсы, замороженная сущность треснула, просочилась наружу и медленно поглотила вашу человеческую природу. Я считаю, что ваша генетическая сторона была поглощена вампирской природой, и именно поэтому вы так долго спали. Эта часть вас умерла, и медленно умирает уже несколько недель. Теперь в вас нет биологического представления о человеческой природе, Джэ. Вы сидите передо мной, и моя природа распознает вас как чистокровного. Она всегда была там, влияя на ваши решения и действия, притягивая вас ближе к нам, пленяя Джуничи.

Слишком… много информации за раз. Определенно не то, что я ожидал. Совсем. Я смотрю на элегантного, высокого и молчаливого вампира рядом со мной. Почему он ничего не говорит?

– Природа Джуна обусловлена очень чистой кровью, – продолжает Харука. – В сочетании с его близостью к людям и их культуре неудивительно, что он нашел вас. Что вы нашли друг друга.

Моя грудь так стеснена, тревога, которую я чувствую, почти душит меня. Я знаю, как это звучит: подстава. Джун не заводит романтических связей с чистокровными. Он ясно дал это понять. Я продолжаю смотреть на бесстрастное лицо Джуна. Это заставляет меня так нервничать.

– Я не нарочно так с тобой поступил. Я не лгал тебе.

– Я не думаю, что ты лгал, – категорично говорит он. – Но в этом, черт возьми, есть большой смысл.

– Что это значит?

– Мы поговорим об этом позже.

Господи. Такое ощущение, что моя трахея сдавливается сама по себе, потому что я не могу дышать.

Что я сделал? Что это? Это невозможно. Ничего из этого. Единственной причиной, по которой я начал принимать это безумие, был Джун, потому что у меня в голове был этот теплый, неясный образ самого себя, «пробуждающегося» и становящегося представителем первого поколения. Может даже второго? И я мог бы быть с Джуном, и мы были бы одинаковыми – или он был бы выше меня по рангу. Мне на самом деле плевать на все это, но ему определенно есть дело.

Я мог бы работать в больнице и расширять программу суррогатного материнства, помогая всем своим пациентам. Иногда Джун заходил бы ко мне в кабинет и целовал меня до тех пор, пока я не начну задыхаться, потом мы бы встречались дома, готовили вместе ужин. Я бы стал еще лучше танцевать бачату, и мы бы занимались любовью, проводили ленивые утра в постели и кормились.

Ему больше никогда не нужно было бы видеть Рена, потому что моя кровь ему подходит, и я бы помог ему избавиться от зависимости. Было бы тяжело, но я бы справился. Я доктор. И у меня была бы долгая, счастливая жизнь с этим великолепным, невероятным вампиром, которого я люблю и которому доверяю. Может быть, однажды он увидел бы, как нам хорошо вместе, и мы бы тихо заключили связь, и это не было бы большой проблемой. Мы бы просто вечно были вместе, и я бы, как обычно, приготовил на следующий день на завтрак острый суп из тофу.

Это видение разбивается вдребезги, потому что, если я чистокровный, это значит, что Джун меня не хочет. Это абсолютно точно означает, что он покончил со мной. Теперь я подчинился этой безумной ситуации, и, вместо того, чтобы распутничать и быть одиноким еще тридцать пять-сорок лет, я запер себя в ней на века. К тому же, мне придется пить странную кровь и иметь дело с совершенно новым пейзажем, в который я понятия не имею, как вписаться. Я подпрыгиваю, когда Сидни ставит передо мной замысловатую тарелку с едой.

– Вы в порядке, доктор Дэвис?

– Вам нужно поесть, чтобы восстановить силы, – ободряюще говорит Харука.

Кивнув, я беру вилку, лежащую рядом, перемешиваю еду на тарелке и совершенно не могу сосредоточиться. Не могу есть сейчас. Я едва могу дышать.

Когда завтрак завершен (я не съел ничего), беру свои сумки и смиренно извиняюсь за то, что проспал в их доме почти семь дней. Безумно грубо с моей стороны. Нино смеется над этим, что освежает. На мгновение этот звук пробивается сквозь толщу напряжения в моей груди и горле. Харука хочет, чтобы я продолжал приходить к нему