Загадка песков - Эрскин Чайлдерс

Эзенс. Прозвучавшее название не удивило меня, оно только оправдало уверенность, крепнувшую всю вторую половину дня. В последний раз сверился я с картой, успевшей уже запачкаться и затереться, и постарался запечатлеть ее в памяти. Главное: дорога на Бензерзиль и то, как она соотносится с течением Бензер-Тифа, пока оба не сходятся у моря. «Прилив в лучшей фазе!» Остро чувствуя отсутствие рядом Дэвиса, я прибег к своему дневнику и выяснил, что высшей отметки вода в Бензерзиле достигает около одиннадцати. Следовательно, примерно в течение двух часов (с десяти до двенадцати) в гавани будет пять-шесть футов глубины.

В Эзенсе мы будем без десяти девять. Поедут они дальше на лошадях, как неделю назад фон Брюнинг? Я подтянул ремень, потопал потяжелевшими от грязи сапогами и возблагодарил Бога за мюнхенское пиво. А куда направятся они из Бензерзиля и на чем? Как я смогу последовать за ними? Вопросы без ответа, но я готов был ко всему; украсть лодку – детская забава. Фортуна, я думаю, улыбнулась, Романтика поманила рукой, даже Море смотрело благосклонно. Но я еще даже не догадывался, что Воображение уже начало расправлять и разминать свои затекшие крылья.

Глава XXVII

Везучий безбилетник

На станции в Эзенсе я прибег к тактике, противоположной норденской: спрыгнул с подножки, поспел к выходным дверям раньше остальных, сдал билет и юркнул за станционные ворота, под покров темноты. Фортуна все еще улыбалась – ни один экипаж не ожидал пассажиров, да и вышли с поезда всего полдюжины человек, среди них два джентльмена в плащах, которые едва не остались в Нордене, и фон Брюнинг. Последний держался заметно впереди первой пары, но за воротами объединились и в отличие от остальных приезжих, свернувших к городу, направились к югу. Немало смутив этим меня, потому как это направление было прямо противоположно Бензерзилю и морю. Взвалив на плечо свой узелок, я верной тенью последовал за ними и повернул направо, не подозревая о последствиях. Когда передумывать было уже поздно, я заметил ярдах в пятидесяти впереди перекрытый барьером железнодорожный переезд и понял, что нам всем четверым придется ждать, пока поезд не пройдет. Так и случилось, и в течение пары минут мы стояли группой, старательно не замечая друг друга и не говоря ни слова, но явно настороже. Что до меня, то я «над ними про себя смеялся даже»[106]. Когда ворота переезда раздвинулись, троица продемонстрировала нежелание спешить, и я, тактично уловив намек, зашагал вперед, но через несколько минут остановился и навострил уши. Ничего не услышав, я осторожно вернулся назад и обнаружил, что мои друзья исчезли. В каком направлении, загадкой оставалось недолго – в расположенное слева, то есть к западу от дороги, в поле уходила поросшая травой тропка, и хотя видеть никого я не мог, зато слышал удаляющиеся голоса.

Я сориентировался на местности, шагнул на тропу, но передумал и пошел обратно к Эзенсу. Даже не обращаясь к карте, я понимал, что тропа выведет их к Бензер-Тифу где-то в районе лесопилки. В тумане можно было бы и пойти за ними, но ночь выдалась не слишком темная, и силы мне не мешало экономить, да и слова «прилив в лучшей фазе» крепко засели в памяти. Я рассудил, что мудрее будет поберечь время и мышцы, отправиться в Бензерзиль по кратчайшей дороге и подождать, когда они доберутся до деревни по извилистому Бензер-Тифу, инспекция которого, без сомнения, являлась частью их плана.

Было девять часов прохладной непогожей ночи, луна проглядывала сквозь пелену облаков. Оставив позади тихий Эзенс, я через час оказался уже недалеко от Бензерзиля и слышал шум моря. Подчиняясь навязчивой идее, что где-то рядом обязательно рыщет Гримм, поджидая визитеров, я свернул с дороги, не доходя до деревни, и вышел к гавани окольным путем, по дамбе. Из окон нижнего этажа гостиницы лился теплый свет, внутри я видел все местное общество, занятое игрой в карты. Во главе стола, как в старые добрые времена, восседал – на голове сдвинутая на затылок фуражка, у локтя рюмка с feine schnapps[107] – наш неугомонный маленький почтмейстер, пронзительный возбужденный голос которого доносился даже до моих ушей. Сама гавань выглядела точь-в-точь как неделю назад. Почтовый галиот стоял на обычном месте у восточного причала, его грот был поднят, а оба близнеца-великана стояли на палубе и поплевывали за борт. Я громогласно окликнул их с берега (не называясь, конечно) и получил ответ, что через несколько минут судно отходит на Лангеог: ветер с берега, почта погружена, вода уже достаточно высока. Хочу ли я плыть? Я заверил, что не спешу. Убежденный, что мои друзья появятся еще не скоро, я тем не менее следил за галиотом, пока тот не отдал швартовы и не ушел. Одной непредвиденной ситуацией меньше. Шатавшиеся вокруг зеваки разошлись по домам, и портовые дела остановились на ночь.

Последовали три четверти часа напряженного ожидания. Большую часть из них я провел, присев на коленях в темному углу между дамбой и западным молом, откуда мне открывался стратегический обзор акватории. Но временами мне приходилось успокаивать зуд от безделья вылазками, становившимися все более дерзкими. Я разведал дорогу за мостом, обрыскал шлюз, даже заглянул в переднюю гостиницы, но нигде не обнаружил следов Гримма. Исследовал я и все плавсредства в гавани, которых оказалось весьма немного. Залез на две баржи и заглянул под их брезентовые пологи, забрался на покинутый командой буксир и пару неуклюжих гребных лодок, привязанных к причальному столбу. Только одна из шлюпок находилась в состоянии готовности, остальные не имели ни весел, ни уключин – не слишком приятная перспектива для будущего похитителя. Именно вид этих лодок навел меня на последнее и в высшей степени неприятное предположение. Что, если корабль – в случае наличия такового вообще – может ждать гостей не в гавани, а где-то на отмелях за дамбой? Сейчас прилив, глубина достаточная. Тогда скорее назад, к дамбе! Но стоило мне вглядеться в темноту над морем, как все домыслы рассеялись под напором фактов – ко входу в гавань приближались огни парохода. Едва успел я найти безопасное место, как судно заскользило между пирсов, и под ритмичный шум винта сдало назад, встав впереди лихтеров, всего в полусотне футов от моего укрытия. Матрос спрыгнул на причал, заводя швартов, а человек за штурвалом отдавал резкие указания. Это был маленький буксир. Его шкипер тоже вскоре спрыгнул на причал и, глянув при свете бортового огня на часы, зашагал к деревне. По росту и сложению я узнал Гримма. На нем были длинный брезентовый плащ и зюйдвестка. Я видел, как он пересек полосу света, падающую из окна гостиницы, и удалился по направлению к каналу.

Появился второй матрос, помогший товарищу управиться со швартовкой. Потом оба отправились на корму и занялись работой, суть которой от меня ускользала. Высовываться было опасно, поэтому я и сам занялся делом: развязал свой узел и натянул поверх одежды непромокаемые штаны и куртку, а фуражку заменил зюйдвесткой. Разумность этой операции подтвердил вид обоих матросов, которые, заводя вперед буксир, появились в луче света с грот-мачты. Одежда у нас была одинаковой.

Мое положение напоминало нечто вроде гимнастического упражнения – я полулежал-полустоял на дамбе, используя выступающие кирпичи в качестве упора, а подо мной плескалась вода. Но в конце концов я недаром провел несколько недель на «Дульчибелле». Цепь моих размышлений была следующая: буксир пришел за моими друзьями; на весельной лодке за буксиром не угнаться, а упускать их из виду нельзя; следовательно, надо пробраться на буксир, а первый и самый разумный шаг на пути к цели – это стать похожим на члена экипажа. Второй шаг будет посложнее, потому как матросы, покончив с работой, уселись бок о бок на фальшборт и закурили трубки. Впрочем, вскоре последовала маленькая пантомима, столь же увлекательная, сколь и многообещающая. Матросы обсуждали что-то, переводя взгляд с буксира на гостиницу и обратно. Один сделал пару шагов в направлении гостиницы и поманил второго, тот, в свою очередь, прокричал что-то в люк машинного отделения, после чего догнал товарища на дороге к заведению. Не успел еще этот спектакль закончиться, как я уже стаскивал сапоги, а секундой позже брел по грязи в одних носках. Дюжина бесшумных шагов, и вот я перебираюсь через фальшборт между штурвалом и дымовой трубой и начинаю поиски подходящего укрытия. Любой уважающий себя «заяц» прячется в трюме, но тут имелась только кочегарка, к тому же населенная, да и пустой бочки из-под яблок, так пригодившейся Джиму из «Острова сокровищ», тоже не наблюдалось. Насколько я мог видеть – а далеко заходить я не отваживался, опасаясь быть замеченным через световой люк, – поверхность палубы не предполагала ни намека на тайник. Но на противоположном, правом борту, почти посередине корабля, была вывешена на шлюпбалках за борт небольшая лодка. Здравый смысл, а быть может, и смутное осознание дальнейшей ее полезности толкали к шлюпке с неодолимой силой. В любом случае выбора не имелось, и я, оседлав фальшборт, осторожно залез в это убежище. Тали слегка поскрипывали, весла и скамейки мешались, но еще задолго до того, как промочившие горло лентяи вернулись на буксир, я примостился на днище между двумя банками, причем так, что мог выглядывать при необходимости поверх планшира.