Призрачно всё... - Алексей Мальцев

— Павел Родионович? — поинтересовался молодой безусый старлей, промокавший лоб носовым платком. Дождавшись утвердительного ответа, служивый спрятал платок в карман, водрузил на лоб фуражку, которую до этого почему-то держал между ног, и официально произнес: — Давненько мы вас туточки дожидаемся. Пройдемте.

— Да я, собственно, и не собираюсь скрываться, — слегка растерялся психотерапевт. — А в чем дело?

— Там вам объяснят, — старлей вытянул руку немного в сторону и вверх, чем напомнил Ворзонину дедушку Ленина. — Товарищи, господа, пропустите нас!

Как он продирался сквозь толпу гадлящих, любопытных, тыкающих в него пальцем, испытывая не знакомое до сих пор ощущение массовых липких взглядов на себе, Ворзонин запомнил надолго.

В лаборатории, в его кабинете, в ординаторской, — повсюду были менты, словно сегодня у районного отделения УВД была запланирована лекция о профилактике психо-соматических расстройств.

— Присаживайтесь, Павел Родионыч, — немного одутловатый майор, щеки которого значительно превосходили мозговую часть черепа по ширине, указал доктору на кресло. — Поскольку времени крайне мало, разрешите сразу к делу. Я — оперуполномоченный Репко. Зовут меня Николай Евсеевич. Так что, приступим?

Окрестив тотчас собеседника Репкой, растущей почему-то вниз вершком, а вверх корешком, Ворзонин улыбнулся. Ему ничего другого не оставалось, как кивнуть и приготовиться слушать.

— К нам в отделение поступило заявление от гражданки Гачеговой Олеси Николаевны. Она утверждает, что сегодня в районе десяти часов направила к вам свою дочь для прохождения психотерапевтического сеанса. Девочка до сих пор домой не вернулась…

— Я не могу отвечать за доставку детей до клиники и обратно, — напустив на себя мнимую раздраженность, начал объяснять Павел, но был тотчас перебит.

— Девочка не выходила из клиники, Павел Родионыч, — спокойно возразил Репка. — В этом все дело.

— Ну, так ищите ее. Может, она до сих пор в клинике.

— Вы что, видите в услышанном повод для шуток? Что ж, тогда пошутим, — майор вскочил из-за стола и направился к окну, на котором не было шторы. — А эту пробоину вы как объясните?

— Первый раз вижу, — Ворзонин сосредоточенно нахмурил брови и скрестил руки на груди. Если Репка собирается его прижимать к стене, то больше аргументов у него нет. — Мало ли булыжников летает на улице? Вчера днем парни какие-то… то ли из вредности, то ли еще почему… Я стекольщиков вызвал, но все это не так скоро…

— Дорогой Павел Родионыч, — Репка укоризненно покачал головой, проводя пальцем по острой стеклянной кромке. — Помочь нам вы однозначно не хотите. Даже без экспертов здесь ясно, что стекло выбито изнутри, и, судя по зеленым нитям, оставшимся на сколах, занавесочка отсутствующая улетела вместе с тем, кто выпрыгнул. Вас я вызову повесткой, а чтобы у вас было время поразмыслить над ситуацией, пока возьму подписку о невыезде…

— Подождите, так вы думаете, — Ворзонин зачем-то выглянул сквозь пробоину в стекле, но ничего особенного там не увидел. — Вы думаете, что я Марину Гачегову того, выбросил из окна, завернув в занавеску? Вы к этому клоните?

— Мы пока никуда не клоним, — примиряющее развел руками Репка. — Мы собираем информацию. Как только ее станет достаточно для состава преступления, мы вас арестуем. Вот и весь сказ. Пока я лишь напоминаю вам, что чистосердечное признание и помощь следствию зачтутся вам при вынесении обвинительного заключения.

Допросив весь медицинский персонал Центра, Репко приказал зафиксировать «мизансцены» всех помещений, после чего служивые удалились восвояси, оставив Ворзонина в глубоких раздумьях.

Однако долго пребывать в них психотерапевту не пришлось. Буквально следом за представителями закона в клинику «занесло» Кедрача в крайне возбужденном состоянии. Губы режиссера выплясывали такое, что без ста грамм коньяку добиться более-менее внятной речи никак бы не удалось.

— Венька ушел в кому. Опять в глубокую. Почти такую же, как в ту ночь. Тебе не кажется, что мы не контролируем ситуацию? — пропыхтел Кедрач, опрокинув сорокаградусную жидкость себе в гортань. — Уже не контролируем. Совсем не контролируем?

— Его что, до сих пор не вывели? — пытаясь сосредоточиться на услышанном, уточнил Павел.

— Мы с Кристиной ждали… Потом она меня отправила домой, а сама осталась. С ним… Мне не нравится все это, Паш. Но это даже не главное.

— А что тогда главное?! — проорал в самое ухо режиссера Павел.

— Он признался, что не помнит из того, что произошло, ничего.

— Как это? — Ворзонин начал делать глотательные движения, слоно в его гортани застрял сгусток рыбьего жира. — Кто тогда играл роль Пришельца?

— А я знаю? Парень был все время в коме. Вместо него роль играл кто-то другой, не Поплевко. Да так профессионально, так натурально, что мы не заметили! Как тебе такой жюльен?

— И Савелий передозировал наркоту, он тоже в коме, — доктор принялся ходить по кабинету. Потом вдруг задрал голову, заломил руки за затылок и прошипел: — Черт! Тысяча чертей! Где выход?

— Это все знаки, доктор, — мрачно произнес Кедрач. — Мы… вторглись в чужие владения. Мы не должны были. Я так и знал, что это добром не кончится. Я чувствовал!

Ворзонин достал сигарету и резко подошел к однокласснику.

— Прекратить панику, рядовой Кедрач! Кто тебе подкинул идею сценария? — неожиданно поинтересовался он у коллеги по проекту. При этом его лицо, подсвеченное огоньком зажигалки, показалось Кедрачу бледнее белых обоев на стенах.

— Что значит, подкинул?! — попытался изобразить уязвленность Кедрач, но, наткнувшись на пристальный взгляд профессионала, «споткнулся» и замолчал.

— Так я жду ответа! — наседал Ворзонин, глубоко затягиваясь сигаретой. — И прикидываться ежиком, которому случайно прищемили яйца, не советую.

— Даже если это и так… Я… имею в виду сценарий, а не ежика… Все равно … я не обязан афишировать свои источники информации. Зачем тебе это?

— Разобраться хочу. Тот факт, что сценарий не твой, даже не обсуждается. В сложившейся ситуации главное — выжить. О самолюбии потом думать будем. Вот так! Ты в целом информацией не владеешь. А ко мне сегодня с утреца менты пожаловали, подписку о невыезде взяли. Доказательств у них более, чем достаточно.

— Доказательств чего? — рассеянно уточнил режиссер.

— Нашей противозаконной деятельности! Вот чего. Чтобы разобраться, откуда растут ноги у всей этой… брандахлыстины, я должен узнать, откуда взялся столь увлекательный сценарий. Точнее и конкретней — не пророчество ли он? Ты не предупредил, что он не твой. Если про него знает еще кто-то, то это совсем другое меню, согласись. И никаких тебе больше грибочков с чесночным соусом, диета-с!

Кедрачу не оставалось ничего другого, как рассказать однокласснику о ночном визите виртуального двойника. Надо признать, Егор испытал при этом ни с чем не сравнимое облегчение, словно после изнурительного марш-броска по сильно пересеченной местности удалось, наконец, скинуть с себя все обмундирование.

В процессе рассказа Ворзонин изредка кивал, прикуривая одну сигарету от другой. Когда же все было сказано, и к сказанному при всем желании добавить оказалось нечего, психотерапевт обнял Егора за талию и потрепал по кудрям:

— Что ж ты молчал, тютя? Эх ты, Кедраша.

Мозг опытного мастера сцены в этот момент полностью отказался что-либо понимать в окружающем.

Хватит, налетался!

Зимние каникулы, последние в жизни. Не повторяется такое никогда. Правда, в шестнадцать лет этого не чувствуешь: сердце еще не сжимается от неповторимости переживаемых мгновений, слезы на глаза не наворачиваются. Юность есть юность. Хочется скорее стать взрослым… Думаешь, вот там-то и начнется настоящая жизнь. Глупости!!! Настоящая жизнь, настоящие ощущения, вся свежесть, острота, первозданность — там и осталась, в старших классах.

Ревность без причин, споры ни о чем, —Это было будто бы вчера.

Вместо того, чтобы наслаждаться, чтобы вновь переживать впечатления юности, Изместьев должен был изо дня в день, словно член сборной страны накануне олимпиады, закусив удила, «крутить объемы», поскольку на кон поставлена была его собственная жизнь, свобода, его будущее.

Окружающие предметы не хотели его слушаться. Для их перемещения в пространстве требовалась запредельная концентрация сил, молниеносный всплеск эмоций. Но собственное падение с горы, рассуждал призрак, — разве это не всплеск эмоций? Неужто не подключится в этот момент нечто «экстраординарное» и не поможет?

Поможет, обязательно поможет. Тем более, он знает убийц в лицо, а они его — нет. Более того, они его не увидят. И в этом — его колоссальное преимущество.